Судебные триллеры для литературных снобов

Автор: Майкл Кан (Michael Kahn)

Некоторые считают, что судебный триллер – это американский поджанр детективной литературы, появившийся сравнительно недавно, в 1991 году, с выходом книги «Фирма» , написанной бывшим адвокатом Джоном Гришэмом . Кто-то, возможно, копнет чуть глубже и вспомнит еще одного бывшего юриста, Эрла Стэнли Гарднера , и его «Дело о бархатных коготках» (1933) – первый из более чем восьмидесяти романов и рассказов с участием Перри Мейсона, самого известного вымышленного адвоката в истории Америки.

И те, и другие неправы. Судебный триллер, с его колоритными персонажами и баталиями в зале суда, вескими аргументами и моральными дилеммами, вдохновлял драматургов и авторов романов на протяжении многих столетий. Судебные заседания и персонажи-юристы играли немаловажную роль в произведениях литературной классики, начиная как минимум с XIV века: достаточно вспомнить «Кентерберийские рассказы» , шедевр Джеффри Чосера , где одним из паломников был как раз служитель закона. Можно пойти еще дальше и вспомнить суд над Сократом, состоявшийся в 399 году до нашей эры.

И хотя мой любимый судебный триллер (коим является роман «Презумпция невиновности» Скотта Туроу , моего коллеги судебного юриста) относится к гораздо более позднему периоду, я выбрал три своих любимых классических произведения, в которых судебное разбирательство выполняет роль мощного локомотива. Мораль всех трех романов одинаково сурова: зал судебных заседаний – это не то место, где можно добиться справедливости, обрести спасение и дождаться благополучного исхода дела. Мы, читатели, сидя на местах для публики, наблюдаем как судебная система снова и снова отказывает в правосудии именем закона. Позаимствуем определение Амброза Бирса из его «Словаря Сатаны» (1911):

«Судебная тяжба – это машина, в которую вы входите свиньей, а выходите колбасой».

Роман «Холодный дом» принадлежит перу одного из столпов английской литературы. Он представляет собой величайший из романов, равно как и «самое авторитетное из всех, когда-либо написанных на английском языке, обвинительное заключение в отношении норм права, адвокатов и судебной системы», как охарактеризовал его один специалист в области права.

В центре романа – грандиозное судебное разбирательство по искам о завещании и наследстве, которое тянется уже не один десяток лет в Верховном Канцлерском суде. В романе можно встретить множество замечательных говорящих диккенсовских фамилий: жадный до денег адвокат Воулс (a vole (англ.) – мышь-полёвка; выигрыш всех взяток одним игроком), напыщенный баронет сэр Дедлок (dedlock – тупик, застой), подлый ростовщик Смоллуид (small weed – мелкий сорняк), поэтому вполне уместно, что название тяжбы звучит скорее как обострение симптомов при болезни печени: «Джарндисы против Джарндисов» (jarndice – желтуха).

То главное, что Диккенс хочет сказать нам о правосудии и о судебной системе, отражено в выдающейся первой главе романа, которая, на мой взгляд, является самой живописной вступительной главой во всей английской литературе. Она начинается в духе излюбленного голливудского приема «следящей съемки»: мы идем по лондонским улицам холодным и слякотным ноябрьским утром:

«На улицах такая слякоть, словно воды потопа только что схлынули с лица земли, и, появись на Холборн-Хилле мегалозавр длиной футов в сорок, плетущийся, как слоноподобная ящерица, никто бы не удивился».

(Примечание: фрагменты романа даны в переводе М. Клягиной-Кондратьевой.)

По мере того как мы приближаемся к Канцлерскому суду, небо все больше затягивается тучами, и город окутывает туман:

«Сырой день всего сырее, и густой туман всего гуще, и грязные улицы всего грязнее у ворот Тэмпл-Бара, сей крытой свинцом древней заставы, что отменно украшает подступы, но преграждает доступ к некоей свинцоволобой древней корпорации. А по соседству с Тэмпл-Баром, в Линкольнс-Инн-Холле, в самом сердце тумана восседает лорд верховный канцлер в своем Верховном Канцлерском суде».

Затем Диккенс знакомит нас с ходом судебного разбирательства. Суть этого судебного процесса, столь же туманного и опасного, как и сам Лондон, он описывает одним чудесным абзацем, который начинается так:

«В этой тяжбе – пугале, а не тяжбе! – с течением времени все так перепуталось, что никто не может в ней ничего понять. Сами тяжущиеся разбираются в ней хуже других, и общеизвестно, что даже любые два юриста Канцлерского суда не могут поговорить о ней и пять минут без того, чтобы не разойтись во мнениях относительно всех ее пунктов. Нет числа младенцам, что сделались участниками этой тяжбы, едва родившись на свет; нет числа юношам и девушкам, что породнились с нею, как только вступили в брак; нет числа старикам, что выпутались из нее лишь после смерти. Десятки людей с ужасом узнавали вдруг, что они неизвестно как и почему оказались замешанными в тяжбе "Джарндисы против Джарндисов"; целые семьи унаследовали вместе с нею старые полузабытые распри».

Дочитайте этот абзац до конца, а затем и оставшуюся часть увлекательнейшей первой главы, и вы уже не сможете оторваться. Приятного вам чтения!

Рукопись этой замечательной повести была обнаружена среди бумаг Германа Мелвилла уже после его смерти. Три десятилетия спустя, в 1924 году, она наконец была опубликована и ныне признана шедевром, уступающим только «Моби Дику» среди всех произведений Мелвилла.

События, предшествующие суду, ничем особо не примечательны: действие происходит в 1797 году, когда британский флот испытывал серьезные потрясения в результате двух мятежей. Билли Бадд, простодушный юный моряк, был завербован на военный корабль, куда требовались матросы, поскольку королевский флот изо всех сил пытался противостоять флоту Наполеона. На новом корабле веселый и бесхитростный Билли, сирота, очень скоро становится любимцем всей команды. У него имеется лишь один недостаток – он сильно заикается, когда находится «под воздействием внезапного и сильного душевного волнения».

Злонравный каптенармус (начальник корабельной полиции – прим. пер.) Джон Клэггерт питает ненависть к юному Билли, вызванную, надо полагать, завистью, и в конце концов обвиняет его в заговоре с целью мятежа, а это очень серьезное обвинение, учитывая два недавно произошедших бунта. Достойный и благородный капитан корабля, Эдвард Фэрфакс Вир, вызывает обоих мужчин в свою каюту, где заставляет Клэггерта повторить свое ложное обвинение. Билли буквально лишается дара речи: он настолько потрясен, что даже не может ответить на прозвучавшее обвинение. Капитан, зная, что обвинение ложное, пытается его успокоить, но Билли, не в силах вымолвить ни слова, наносит Клэггерту удар. Тот падает навзничь и умирает.

Принимая во внимание два предыдущих мятежа и полагая, что требования закона не оставляют ему выбора, капитан Вир скрепя сердце созывает военно-морской суд. Последовавший за этим судебный процесс, совещание судей и его итог являются одной из самых сильных и драматичных сцен в творчестве Мелвилла.

Сцена заседания суда в IV акте пьесы «Венецианский купец» уже давно признана одной из самых драматичных среди всех других сцен в произведениях Шекспира. Действие происходит в суде герцога Венецианского, куда обращается некто Шейлок, чтобы решить вопрос с уплатой по векселю, подписанному Антонио, тем самым купцом из названия пьесы. Этот вексель содержит пресловутое положение о неустойке: если Антонио не выполнит свои обязательства в срок, Шейлок имеет право получить возмещение по векселю в виде фунта мяса Антонио. И хотя вне контекста пьесы такая долговая расписка может показаться абсурдно гротескной, к моменту обращения Шейлока в суд он, безусловно, является самым сложным и самым влиятельным персонажем в пьесе, и взыскание, которое он требует, укладывается в нормы тогдашней Венеции.

На самом деле, еще до того как выясняется, что Антонио не сможет расплатиться по векселю, один из его друзей спрашивает Шейлока, зачем тому вообще нужно такое долговое обязательство. На что может сгодиться фунт мяса Антонио? Ответ Шейлока – один из самых знаменитых пассажей во всем Шекспире – это «месть». Месть за то, что Антонио оскорбил его из-за его религии:

«Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина? Если нас уколоть – разве у нас не идет кровь? Если нас пощекотать – разве мы не смеемся? Если нас отравить – разве мы не умираем? А если нас оскорбляют – разве мы не должны мстить? Если мы во всем похожи на вас, то мы хотим походить и в этом. Если жид обидит христианина, что тому внушает его смирение? Месть! Если христианин обидит жида, каково должно быть его терпение по христианскому примеру? Тоже месть!»

(перевод Т. Щепкиной Куперник)

Великий знаток Шекспира, критик Уильям Хэзлитт отзывается о сцене судебного процесса из четвертого акта как о «шедевре драматического искусства», объясняя это тем, что «накал судебного разбирательства, страстные декламации, юридические термины и афоризмы на латыни, остроумие и ирония, колебания между надеждой и смятением, а также полнота изложения и внезапность развязки не имеют себе равных».

Наслаждайтесь – либо оригинальным письменном текстом, либо последней киноверсией с участием Аль Пачино.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ