Чтение как форма протеста

Автор: Грейси Бялеки (Gracie Bialecki)

Этой весной, после погружения в «Мисс Бирму» Чармейн Крейг, я пошла искать Мьянму (это ее современное название) на карте. Исторически точный роман охватывает два поколения и показывает отчаянные разборки враждующих группировок после британской оккупации. Но изучение после прочтения романа страницы в Википедии, всех дат и фактов касательно колониального правления, участия бирманцев во Второй мировой войне и последующей гражданской вызвало у меня гораздо меньше эмоций, чем рассказ о местной женщине, которая вышла замуж за британского солдата.

Хин и Бенни начинают свою совместную жизнь, даже не зная языка друг друга, и роман в такой же степени повествует о бесконечной борьбе за общение и человеческие связи, как и о гражданской войне, которая вредит их стране и им самим. Среди шокирующих жестоких эпизодов изнасилования и издевательств над Хин, или пыток Бенни в течение нескольких недель, иногда проглядывают трогательные моменты человечности. Так, Хин не может показать Бенни ее изувеченное тело, а их дочери не узнают своего отца после освобождения. Как читательнице, которая никогда не испытывала подобных трудностей и ничего не знала об данном историческом эпизоде, эти сцены дали мне отправную точку в сюжете и приблизили меня к иностранным персонажам.

В романах история становится чем-то большим, чем набор дат и имен, отметок на временной шкале. Она мутирует в свою истинную форму, в бесконечную сеть, соединяющую непредсказуемые жизни. Факты необходимы, чтобы дать контекст и закрепить нас в общей реальности (это как раз причина, по которой я перешла от «Мисс Бирмы» к Википедии), однако логические аргументы редко меняют наше мнение. Как бы мы ни боролись, многие решения и суждения создаются на эмоциональном уровне. Чтение – способ объединить эти два аспекта, дать нам информацию, а также изменить наши убеждения на более глубоком уровне.

В книге Романа Кнаржича «Сочувствие: почему это важно и как этого добиться» автор называет чтение одним из шести способов развития эмпатии и путем к пониманию других культур. Он определяет эмпатию как «творческий акт, когда человек становится на место другого человека и смотрит на мир с его точки зрения». Чтение – это «эмпатия на диване», и Кжнарич даже основал онлайн-библиотеку, где можно найти обзоры романов, детских книг и фильмов, которые предлагают взгляд на предмет с различных точек зрения.

Сочувствие как социальный и политический акт – идея не новая. В своем семинаре «Race 101» Рэйчел Каргл, ментор по вопросам расового равенства, предлагает аудитории простую формулу антирасистской деятельности: «Эмпатия, знание и действие». Чтение позволяет нам найти точку входа, трещину в нашем восприятии, которая может привести к более глубокому пониманию и, следовательно, к более значимым действиям. В нашем нынешнем политическом климате эмпатия означает попытку именно понять другую сторону, а не спорить с ней. Представьте себе общество, в котором мы сочувствуем тем, кто придерживается противоположных взглядов. Представьте себе общество, в котором мы больше читаем и меньше ссоримся.
Одна из самых сильных книг, которые я недавно прочитала – «Вся ваша ненависть» Энджи Томас. Пятнадцатилетняя главная героиня Старр – единственный свидетель полицейской стрельбы в бандитском районе, где ее дядя – полицейский, а парень – белый.

Облаченный в формат молодежного романа, голос рассказчицы отрезвляюще прямолинеен. Даже когда Старр говорит о своей «нормальной» жизни, как она ходит в частную школу, ее честность обжигает. Помимо борьбы с насилием со стороны полиции и банд, с враждующими семьями, протестами и межрасовыми отношениями, мы видим подростка, который вынужден целыми днями думать о том, как из-за цвета своей кожи она звучит и действует.

Я так и не знаю, какой Старр мне быть. Я могу использовать сленг, но не слишком много; иметь какую-то позицию, но не слишком сильно ее показывать… Так что я не «дерзкая черная девушка». Я должна смотреть за тем, что и как я говорю, но я не могу звучать как «белые».

Одно дело читать новости о насилии со стороны полиции и бандитов, расовом неравенстве в школах или кокаиновой эпидемии, а другое – потратить сотни страниц на то, чтобы увидеть это глазами пятнадцатилетней девочки. Томас отлично справляется с написанием персонажа Старр, сочетая в себе смелость, убежденность и уязвимость. И хотя я вдвое старше ее и не испытывала подобных предубеждений, но смогла почувствовать связь со Старр в моменты ее сомнений. Как читатель, я верила всему, что она описывала, и хотела, чтобы она все преодолела и жила в справедливости и мире, которых заслуживает. Я хочу этого для всех подобных ей девушек, причем более интуитивно, чем прежде.

«Сула» Тони Моррисон задела иную струну. Среди моментов магического реализма, вроде горящих тел и падежа зарянок, одна из самых ярких сцен – справляющие нужду в поле чернокожие женщины. На дворе 1927 год, Хелен и ее дочь едут на поезде из Огайо в Новый Орлеан. После Теннесси туалетных комнат для цветных на вокзалах нет, и когда Хелен спрашивает другую пассажирку, что ей делать, женщина говорит: «Туда идти», – и указывает на густую рощу. Хелен не сразу понимает, и когда поезд останавливается, тщетно ищет табличку «цветные женщины». Но все, что она находит – это «какие-то белые люди... они опираются на перила перед зданием вокзала. Их рты были заняты зубочистками, но это была не единственная причина, по которой Хелен не решилась спросить». И только когда она замечает голову другой женщины, торчащей над полем, все встает на свои места.

К тому времени, когда они достигли Слайделла, недалеко от озера Пончартрен, Элен умела не только складывать листья как та толстая женщина. Она никогда не чувствовала ни малейшего движения, проходя мимо мутных глаз мужчин, которые стояли подобно руинам дорического ордера, под крышами станций всех тех городов.

Выражение «руины дорического ордера» создает навязчивый образ того, что за вами наблюдает часть архитектурной структуры общества. Белые тела – столпы расизма, и Моррисон заменяет ими образ отдельных туалетов. Я больше не описываю одинаковые двери с разными знаками. Теперь я вижу: белые мужчины ухмыляются, когда черная женщина проходит мимо, чтобы облегчиться в траве.

Точно так же «Черный» Ричарда Райта углубил мой взгляд на историю США. Зловещий рассказ беззастенчиво рассказывает о расовой несправедливости, которую пережил Райт, когда менее ста лет назад ему угрожали, безосновательно увольняли и нападали. И все – белые. Но среди всего этого насилия лишь немногие эпизоды романа проходят без упоминания того, как он хочет есть, называя при этом голод «жизненно важной частью моего сознания». Даже злополучные потуги в работе вращаются вокруг еды; он работает на жестокую белую семью, потому что «раньше мне редко доводилось есть яйца, и сейчас, когда хозяйки не было поблизости, я бросал на горячую сковородку огромный кусок желтого сливочного масла, быстро разбивал три-четыре яйца и, давясь, проглатывал яичницу».

Черный – это автобиография детства Райта в Миссисипи 20-30х годов, и он тратит большую часть своих трехсот страниц на поиски еды и хватаясь за любую работу только для того, чтобы с ним плохо обращались белые люди. Иногда он посещает школу, будучи слишком голодным чтобы сосредоточиться, и решает проблему поеданием кукурузной муки, смешанной с золой. Читая, порой я откладывала книгу и обнаруживала, что мечусь по кухне и с тревогой жую миндаль. Моя реакция была не завистью к маслянистым южным блюдам, а ощущением острого дефицита еды вообще. Во время чтения я впитывала голод Райта, и мысли продолжали отвлекаться от повествования, надеясь, что он найдет себе приличный обед, а затем еще один, и еще. Я чувствовала голод вместе с ним, ошеломленная тем, что он пережил. И трепетала от того, что после такого начала человек продолжил жить блестящей творческой жизнью.

Когда в 1945 году «Черный» был опубликован, рецензент «Нью-Йорк Таймс» Орвилл Прескотт писал: «Если будет написано достаточно подобных книг, если их прочитает достаточно миллионов людей, может быть, когда-нибудь со временем возникнет большее понимание и более реальная демократия». В этом смысле демократия означает социальное равенство, принцип, в достижении которого наша нация еще не добилась значительного прогресса. И поскольку мы продолжаем стремиться к всеобщей справедливости, политические действия не должны ограничиваться только внешним миром – протестами, петициями и публикациями в соцсетях.

Акт сочувствия становится все более важным в нашей поляризующейся стране, и литература всегда связывала нас с идеями и людьми, с которыми мы никогда бы не столкнулись. Это позволяет нам исследовать разрушительные, попранные или ранее невообразимые точки зрения. Если что-то бросает вызов несправедливым структурам и приближает нас к всеобщей справедливости и считается при этом протестом, то чтение – одна из самых старых его форм.

Грейси Бялеки – автор, поэтесса и соучредитель серии рассказов «Жажда» в Нью-Йорке. Живет и пишет в Париже, Франция.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ