Как хоррор отражает бесповоротность горя

Гас Морено о силе страха

Я сижу в своей машине в гараже на территории госпиталя университета Раш и читаю «После того, как у людей погасли огни» ( After the People Lights Have Gone Out ), сборник рассказов Стивена Грэма Джонса . Рассказ, который я читаю, называется «Мертвые не…» Он о человеке, который замечает странных существ на похоронах людей из группы поддержки больных раком, в которую ходит его жена. Кроме того, он пытается осознать реальность неизлечимой болезни жены. Время идет, члены группы поддаются болезни, а партнеры – невыносимому горю. Мужчина думает о том, что ждет его после смерти. Он так отчаянно не хочет, чтобы жена его покидала, что готов сделать все, чтобы уберечь ее от забвения.

Я был на парковке госпиталя Раш потому, что навещал свою невестку, Кэрол, которой несколько месяцев назад поставили диагноз «рак четвертой стадии». Я был знаком с ней с десяти лет. Взял эту книгу на случай, если, зайдя в палату, обнаружу, что она спит из-за морфина, но теперь моя голова гудит из-за первых двух страниц, которые я прочитал дома – не могу выйти из машины, не узнав, найдет ли этот парень способ вылечить свою жену. Я понимаю, что это лишь рассказ, но кто знает…

И на какой-то маленький период времени я забываю, что читаю хоррор-рассказ. Потому что, когда муж кое-что обнаруживает, я застываю на водительском сиденье, невидящими глазами смотря в лобовое стекло. Я вовлечен в эту историю, пропитан ею, но подо всем этим проходит более глубокий поток, осознание того, как сильно я люблю Кэрол и как не хочу, чтобы она умирала – я впервые осознал, что пытался вести переговоры с чем-то, что, в конечном счете, вне чьего-либо контроля.

Три года спустя, во второй половине 2020 года, пандемия и моя личная жизнь слились в абсолютную бурю повышенной тревожности, и последнее, чего я хотел – это видеть или слышать что угодно, связанное с хоррором. Я проводил большую часть времени за просмотром телесериалов девяностых. Привычность Хэнка Хилла, Барта Симпсона, Карлтона Бэнкса и «Приключений Пита и Пита» успокаивала нервы. Уверен, есть люди, которые использовали то же самое время, чтобы, запертые в своем доме, успокаивать себя хоррорами, а не ностальгией по подростковым временам. Думаю, дело в том, что люди нуждаются в хорроре по разным причинам.

За каждым фанатом хоррора, чей шкаф набит черными футболками с логотипами любимых слэшеров, который смеется во время страшных моментов и читает романы Кинга перед сном, съежился один трусишка вроде меня – прикрывает лицо руками, но все равно подглядывает сквозь пальцы. Я тот ребенок, который выбегал из гостиной, если по телевизору показывали трейлер страшного фильма. От жутких книг у меня были кошмары. В старшей школе, до того, как мы начали читать «1984» Джорджа Оруэлла , наш учитель английского попросил нас написать наши самые глубокие, темные страхи на клочке бумаги.

Когда мы дошли до главы, где Уинстон оказывается в комнате 101 и встречается со своим глубочайшим страхом, крысами, мистер Кросби прочитал классу вслух каждый из ответов, чтобы показать, как Большой Брат использует наши сильнейшие страхи. Все написали вещи вроде «смерть», «потерять родителей» или «утонуть». Я был единственным человеком, который написал «зомби». Однажды, когда мне уже было за двадцать, я приехал из колледжа домой на выходные. Мы с моим братом и Кэрол пошли на полуночную премьеру «Паранормального явления», и когда я пришел домой, то достал из комнаты в подвале матрас и спал наверху, в гостиной.

Знаете, хоррор действительно меня пугает, и это нормально, потому что (мне понадобилось много времени, чтобы это осознать) мне нравится бояться. Мне нравится изнурение. Каждая хоррор-история – это вызов, который я добровольно принимаю, чтобы почувствовать удивление, когда доберусь до конца. Но когда я уже в повышенном состоянии паники или ужаса, что-то вроде «Солнцестояния» или «Шифра» Кейт Коджа меня не успокоит, потому что меня тянет к хоррору не ради утешения.

В видеоинтервью GQ DMX разбирает некоторые из самых популярных его песен. О “What’s My Name?” интервьюер GQ говорит: «В ней есть гнев, который я всегда чувствовал – люди никогда не хотят признаваться, что злятся из-за чего-то». DMX ответил, что злится постоянно. Он записал альбом в Майами и отлично провел время в городе, но все изменилось, когда он оказался в звукозаписывающей студии. Ярость и жестокость просто вырвались из него. «Это, можно сказать, то, чем я являюсь, – говорит он. – Иногда люди хотят чувствовать себя хуже, понимаете? Они не всегда хотят почувствовать себя лучше».

Кэрол умерла в 2017 году, и я упал в кроличью нору кошмара. Сначала я проштудировал книги о горе. Я смотрел видео различных религиозных лидеров на YouTube, которые говорили о скорби по любимым, читал статьи людей, потерявших своих супругов, родителей и даже детей, но ничего не могло подавить этот постоянный голод в самой сердцевине моего существа, потребность знать, что с Кэрол все в порядке. Я жаждал найти смысл в ее смерти. Книги о горе лишь заставили меня чувствовать себя, словно хрупкий фарфор. Я хотел чего-то, что признавало бы мою боль, а не заставляло скорее ее пережить.

Я нашел то, что искал, лишь отложив книги о горе и снова взяв в руки хоррор – не побег от моего горя, а способ погрузиться в него глубже. Не нужно долго искать, чтобы найти книги и фильмы жанра хоррор о потере. Ведь, чтобы хоррор работал, персонажам нужно быть подверженным каким-то эмоциональным переживаниям. Если хоррор – это эмоции, то это есть в каждом из нас, а значит, все, что нужно – лишь сломать фасад. Это можно наблюдать во многих работах. В «Рыбаке» Джона Лэнгана у двух вдовцов благодаря рыбалке завязывается дружба, и это помогает им справляться с потерей. В «Крике» Сидни Прескотт до сих пор оплакивает смерть матери, когда ее друзья начинают умирать от рук Призрачного лица. В «Реинкарнации» Энни еще не оправилась после смерти своей матери, когда в ее жизни наступает хаос из-за другой опустошающей потери.

Никакое количество хоррора не подготовило бы меня к смерти Кэрол, но это был единственный жанр, который не пытался превратить мое горе в средство достижения целей и вернуть меня обратно к «нормальному» состоянию. Он позволил мне осознать, что мои чувства важны, и вплел их в более крупный узор из жуткого и сверхъестественного, вещей, которые нельзя объяснить, которые не должны существовать в нашем мире, но, тем не менее, существуют.

Это словно единственный способ создания хоррора. Беззаботный персонаж может быть слишком невежественным, чтобы заметить какие-либо изменения вокруг. Это слишком легкая добыча для монстра или убийцы. Но протагонист, который уже в разладе с жизнью? Он более осведомлен и открыт для разных интерпретаций: почему скрипит дверь, что это за царапающие звуки? Боль делает его неглупым. Это не делает его невосприимчивым к страху, но у него больше шансов этот страх пережить. Это одна из крупиц мудрости этого жанра. Да, ваша боль реальна. Да, хуже уже не бывает. Но в хорроре есть основополагающая метафора: вы всегда можете вынести больше, чем думаете.

Самый большой страх в моей жизни я испытал, когда вместе с женой отправился плавать с китовыми акулами. Мы были с друзьями в Канкуне, и на курорте, в котором мы остановились, предлагалась экскурсия с китовыми акулами. Я сразу загорелся идеей, и моя жена согласилась, потому что у меня редко появляется желание чем-то заняться. Два дня спустя мы проснулись на рассвете вместе с парой других гостей и полтора часа плыли на быстроходном катере, преодолев две трети пути до Кубы – в более теплые воды, куда мигрирует стая китовых акул.

К тому времени, как мы достигли стаи, меня и мою жену, никогда раньше не катавшихся на катере, уже подташнивало из-за порывистых волн. За несколько секунд до того, как прыгнуть в океан, мы осознали, что никто из нас не умеет хорошо плавать. Знак на катере информировал о хищниках, охотящихся на китовых акул: манты, голубые марлины, косатки и белые акулы. Значит, где стая китовых акул, там и хищники, правильно? Разве я и моя жена не перегнулись только что через борт катера и не выплюнули в воду жвачку? И почему, напомните, мы это сделали? Я всерьез сожалел о своем решении, но теперь было уже поздно.

Я не мог даже видеть акул, когда инструктор сказал нам прыгать. Я оттолкнулся от борта и, словно шар для боулинга, скатился в открытый океан, а затем отчаянно поплыл обратно на поверхность. Все, на чем я мог сосредоточиться – это попытки удержать жену в поле зрения впереди меня, пока мы плыли к инструктору, который был в нескольких футах от нас. Вода вокруг нас плескалась, хотя я не мог сказать почему.

Инструктор указал на воду, и я наконец смог расслышать его, несмотря на шум сердцебиения в ушах. «Посмотрите вниз!» – кричал он.

Я погрузил лицо под воду и увидел монстра, парящего всего в нескольких футах подо мной – китовую акулу, более крупную, чем катер, на котором мы приплыли, и на этом темном силуэте блестели лучи света. Я рывком поднял голову на поверхность и наконец увидел все эти спинные плавники вокруг нас. Мы были окружены китовыми акулами, плавающими близко к поверхности из-за планктона. Позже инструктор сказал нам, что редко когда видит столько китовых акул в одном месте.

Как только я заметил, что мы были окружены этими гигантскими гладкими фигурами, плавающими на поверхности, меня поразила всеобъемлющая тишина. Моторы катеров были выключены. Никто не кричал. Хоть китовые акулы и были монстрами, с пятнистыми спинами и огромными пастями шириной как минимум четыре фута, они не издавали ни звука. Несмотря на опасность, в которой, как я думал, я нахожусь, другая часть меня удивлялась отсутствию синтезаторной музыки, пугающего саундтрека, призванного подогреть наш ужас. Я думал, что, раз уж меня сожрет китовая акула (или я утону, или меня поймает кто-то из хищников), то моя смерть будет более театральной. Но вокруг было лишь спокойствие, мудрая пассивность во всем. Пока я плыл в воде, полнейшее равнодушие пропитывало меня, и я почувствовал, как это здорово – быть чем-то настолько маленьким в непостижимо большом мире.

В конце хоррора не бывает абсолютного триумфа. Даже если персонажи выжили или победили монстра, они больше не станут прежними. Именно так ощущается горе. Я безвозвратно изменился, и неважно, сколько раз мне говорили отпустить и двигаться дальше – я знал, что они неправы. Горе – это не что-то, с чем нужно спешить, и ни один жанр не понимает этого лучше, чем хоррор. Хоррор наслаждается страхом, купается в отчаянии и бросает вам вызов, чтобы вы нашли в нем силы к жизни. Потому что, если вы будете прислушиваться достаточно долго, то заметите, что тишина есть во всем – именно так мы проникаемся красотой.

Гас Морено (Gus Moreno)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ