Цитаты из книг — Сергей Вольф

Ей здо́рово хлопали. Мне даже дурно стало, и я сказал громко, на весь зал: — Произошло недоразумение. Это я её так петь научил. Все захохотали, а Ленка вдруг говорит: — Совершенно верно. Своим успехом я обязана ему. — И сделала реверанс, то есть такое приседание. И снова все захлопали и засмеялись. А потом ей преподнесли…

Прихожу в школу в сапогах — смех. Все смеются. Покатываются. Даже захлёбываются. Плачут. Мне такой смех понятен. Смех от зависти. Ну как же, ещё бы! Размер сорок третий, тёплые, чёрные, блестят, лёгкие, как пух, особый скрип.

– Запомни, – сказал мне Федька за час до начала. – Входим, стреляем, похищаем. Бесшумно и безмолвно. Моё имя – Феодоро, твоё – Алехуано. Маски готовы? Порядок. Её место в нашем одиноком замке, а не с дядей Мишей… – Эх, Федька, – сказал я. – Феодоро, – поправил меня Федька.

Был, знаете ли, один такой случай. В нашем городе, в Ленинграде. Можно даже сказать… в моём районе. В школе, где я учусь. На третьем этаже. Даже в моем классе, если уж вам так хочется знать. Между прочим, со мной. Хотя, по правде говоря, я здесь ни при чём, не виноват.

— Вы многого достигли! — сказал я. — А роботов мало. — Да, — улыбнулся Ир-фа. — Мало. Могли бы больше. — Значит они просто не хотят?! — воскликнул я. — Не хотят. Это что-то особое в крови: использовать и унижать живые существа.

Я бы даже сказала так: когда со временем наша наука резко пошла в гору, нас от чистого рабовладения отделяло минимальное историческое время. И такого рода замашки элиты крепко укоренились, хотя зависимые рабы превратились в якобы независимых рабочих. Им дали минимум удобств и денег, но на большее не пошли.

Да, поразительная это у меня способность: что-то происходит в жизни, я это вижу, вижу — но не осознаю, что ли, не регистрирую в сознании.

...но разве я не одинок, если вдуматься? Ну кто у меня есть? Дед есть, мама Люля, папаня — люди отличные, отличные! Головой-то я понимаю: будь они у меня похуже, жизнь была бы несладкой. Но на самом деле — я к ним привык, есть они у меня и есть, как бы это сказать… Это данность такая, что ли, а в остальном моя жизнь…

– Сдавайся! – кричу я. – Мелкий подлый враг! Задняя нога лягушки! Трусливый заяц! Пустой горшок! Двоечник! Клякса! – Алёша Петров! – Ржавая кошка! – Алёша Петров!! – Дырявый холодильник! – Алёша Петров!!! – Я тебе не Алёша! Я рыцарь, мрак на твою голову, синяя мочалка!

А резиновые, резиновые-то! Загляденье. Чёрные. Блестят. Скрипят. Длина – во! – до колена, а если отогнуть края – до пояса, и размер ничего, сорок третий: у папы такая нога. «...» Прихожу в школу – смех. Все смеются. Покатываются. Даже захлёбываются. Плачут. Мне такой смех понятен. Смех от зависти. Ну как же, ещё бы!…

—Чего ждёшь? Чего ты ждёшь?! — заорал я, а сам схватил себя за уши и дёрнул изо всех сил, потому что почувствовал, что сейчас, вот сейчас я зареву.

— Я шофёр, потому что люблю машины. И ещё я продавец книг, потому что люблю книжки. — Сразу и то и другое? — спросил я. — Сразу и то и другое. — Так не бывает, — сказал я с сомнением. — Когда любишь и то и другое — бывает, — сказал он.

Напряги свой скудный умишко, — сказал он. — Дом и земля составляют прямой угол. Мы — люди — составляем с землёй тоже прямой угол. Если лечь на землю и упереться ногами в дом, то мы составим прямой угол с домом. Дальше, — продолжал он, — если долго так лежать, то силой человеческого разума можно убедить себя, что земля —…

Обычное кино, какой-то пионерский детектив, где все ребята в пионерлагере на Черном море во главе с тихоней-красавицей Юлей (сначала она была очень даже робкой девчушкой) ищут своего завхоза: он, гад, украл какие-то нужные лопаты и редкий кактус из оранжереи. Ну, он там, завхоз этот, пьяница и немного…