ЛЕНИНГРАД

Давно меня здесь не было, но вот нашла в себе силы написать про знаменитое стихотворение Осипа Мандельштама «Ленинград».

Ленинград

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, — так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург, я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.

Петербург, у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

Это стихотворение о двух городах: Петербурге и Ленинграде, и о границе между ними, которая одновременно и слом эпох, и граница между миром живых и мёртвых.

Поэт возвращается после долгого отсутствия в свой родной город Петербург, но теперь он Ленинград. Город изменился, он стал совсем другой, и время тоже совсем другое. Это больше не прекрасный имперский Петербург, где прошла юность Мандельштама, теперь это советский город, живущий совсем другой жизнью. Поэт вернулся на Родину, но её больше нет. Друзей юности многих уже нет. Массовые чистки ещё не начались, но многие уехали за границу, кто-то умер. Теперь это не только другой город, но и другой мир, другая эпоха. А поэт вернулся, смотрит на это всё и ищет черты родного, черты того, что он любит. Он находится в Ленинграде, но призывает в стихотворении Петербург. Поэтому стихотворение называется «Ленинград», а внутри него поэт говорит, обращаясь к его прежнему имени: «Петербург, я еще не хочу умирать». Здесь очень сильное экзистенциальное переживание: мой мир умер, а я ещё жив и не хочу умирать. «Рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет». Но теперь я в чужом мире, я сам как мертвец в нём. Я часть мёртвого мира.

Но, кажется, происходит и нечто другое: посреди Ленинграда поэт узнаёт какие-то уголки и черты его родного Петербурга. Петербург просвечивает сквозь Ленинград, он присутствует в нём, внутри Ленинграда как бы открываются порталы в тот Петербург. Он видит призрак возлюбленного города и мира, откуда он родом, в советском городе Ленинграде. Поэт ищет своих друзей, ждёт гостей из мира мёртвых («и всю ночь напролёт жду гостей дорогих» - необязательно понимать, как ожидание приходящих в ночи чекистов, как часто делают в постсоветском литературоведении, это действительно могут быть «дорогие мертвецы», друзья из мира мёртвых, из утраченного Петербурга), ловит черты этого умирающего в советской действительности присутствия, которое одновременно является родной для него и трагически оборвавшейся традицией поэзии русского модернизма.

Ленинград Мандельштама пронизан мерцанием, проступающими сквозь него чертами другого города и другого мира, трагедией этой оборвавшейся культуры. И поэт идёт по этой границе между мирами: находясь в Ленинграде, узнаёт в нём Петербург, перешедший в иное, бесплотное существование. Петербург был торжественный, парадный, а теперь он и вся культура русского модернизма, перешли в статус тени, теперь они на чёрной лестнице, в местах забвения, опустошения. Они были на солнце, но перешли во мрак, и поэт чувствует, что он вместе с ними теперь живёт во мраке, потому что только там ещё можно встретить родные тени.