Именно человечно. Очень.
За это мне и нравится, хотя прочитал я только первые две новеллы.
Вообще, я не очень (совсем нет) искушён в современной российской прозе и теперь, думаю, недооцениваю её. После этой книги обязательно пересмотрю взгляды.
В единственном отзыве на эту книгу написано, мол, не страшно и пытаются выдать за реальную жизнь™. Я не согласен что читателя пытаются напугать. Я не согласен что автор выдаёт это за реальную жизнь.
По подходу к человеческой судьбе произведение напоминает моего любимого Воннегута.
Сумбурные мысли от распирающих меня эмоций.
С книгой Наринэ Абгарян познакомилась случайным образом. Я должна была увидеться с известным в определенных кругах человеком. И решила в подарок подарить книгу " Люди, которые всегда со мной". Встреча не состоялась, и книга в итоге осталась у меня. И знаете я рада, что события так сложились. Грустно было понимать, что так и не увиделись. Однако тот факт, что я в тот день приобрела лучшего автора на текущий момент помог мне дальше жить. Действительно так все сложилось, что прочитав " Люди, которые всегда со мной", я нашла в себе силы дальше жить. И возвращаясь к " Дальше жить", я хочу выразить благодарность Наринэ за такую родственную и теплую откровенность. Я хочу сказать спасибо, Наринэ ! Спасибо. Я потеряла маму, а благодаря той теплоте и заботе, что есть на страницах у Наринэ, мне стало чуточку легче на душе. Что могу сказать о "Дальше жить ", читайте , тихо слушайте, что говорят страницы. Услышьте тихий шепот автора. Я рекомендую читать Наринэ Абгарян, все что выходит из - под ее пера, достойно внимания - нас - читателей !
«Большая книга» против «Букера». Кто кого?
Недавно с разницей в 10 дней в Москве были вручены две российские литературные премии за 2014 год:
- 25 ноября – «Большая книга», 9-я по счету (http://www.bigbook.ru/news/detail.php?ID=20924);
- 5 декабря – «Русский Букер», 23-я по счету (http://www.russianbooker.org/news/62/).
Разберем эти события в рамках процессов, протекающих в России и в мире.
[more]
Борьба идеологий
В настоящее время мировые и российские события определяются двумя глобальными процессами: разрушение старого мирового порядка, основанного на господстве доллара и США (и шире – Запада), и конкуренция проектов построения нового мирового порядка (подробнее http://www.liveinternet.ru/users/rusant/post345483219/). Текущее противостояние России и США также находится в рамках этих процессов. «Поля сражений» этого противостояния – это и Украина, и Ближний Восток, и дипломатия, и экономика. Это та борьба, которая у всех на виду, но одновременно ведется и другая – борьба идеологий. Она не такая яркая, не так богата событиями; она ведется «тихой сапой», но ее результаты во многом определяют и результаты той, видимой борьбы, и пути развития России на долгую перспективу.
В чем она заключается:
- на «верхнем» уровне – борьба за умы интеллектуальной и творческой элиты (эта элита впоследствии определяет умонастроения общества);
- на «нижнем» уровне – пропаганда той или иной идеологии среду широких слоев общества (через ТВ, кино, прессу, Интернет, различные культурные и «культурные» мероприятия).
Сейчас, судя по тому, что выдает ТВ и другие СМИ, идеологией, проявляющей наибольшую (даже подавляющую) активность по сравнению с другими, является западная либеральная идеология. Ежедневно и ежечасно ведется пропаганда потребительского образа жизни, отказа от традиционных ценностей и прочих «свобод». Как это делается, хорошо показано на сайте проекта «Научи хорошему» (http://whatisgood.ru/).
К чему может привести поражение в этой борьбе, если большая часть населения воспримет западную либеральную идеологию? К поражению в текущем противостоянии с Западом (кто же будет бороться со своими кумирами) и к такому пути развития страны, который не отвечает ее интересам, самой ее сути. Пример Украины перед глазами.
Однако пропаганда такой идеологии ведется в России непродолжительное по историческим меркам время – всего 25-30 лет. До этого во все времена большинство народа жило в соответствии с нормами и традициями Русской цивилизации: правды, нравственности, справедливости. И такая исконно русская идеология сохранилась в душах людей, несмотря на десятилетия усиленной «промывки мозгов» (хотя частично и произошла духовная деградация).
До последнего времени пропаганда исконно народных ценностей осуществлялась в основном силами отдельных неравнодушных людей, ни о каком доступе на «широкий экран» и речи не было. Таковы движения за здоровый образ жизни, за сохранение народных традиций, за возрождение семейных и трудовых ценностей, за восстановление подлинной истории России и другие.
«Большая книга» как пример государственной идеологической политики
Радует, что в последнее время и государство наконец-то нашло время и возможности заняться этим необходимым делом. Примером чему является вручение 9-й Национальной литературной премии «Большая книга» (http://m.rg.ru/2014/11/26/9knig-site.html). Учредителями премии являются крупные российские компании и бизнесмены, а соучредителями российские государственные структуры во главе с Министерством культуры (полный список http://www.bigbook.ru/souchrediteli/).
Ранее премия являлась типичным «культурным» мероприятием по форматированию российского общества в сторону западных «ценностей» (см. историю и список лауреатов http://www.bigbook.ru/win/ и https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%88%D0%B0%D1%8F_%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B0). Сейчас же, судя по аннотации к каждому из девяти произведений-финалистов, премия стала орудием идеологической борьбы в руках государства. Самим перечнем финалистов указаны принципы, по которым должно быть устроено общество: любовь и уважение к миру, труду, семье, предкам. По сути, восстановлены в качестве главных ценности Русской цивилизации.
Также необходимо отметить, что такой премией государство возвращает управление над литературным процессом. Свидетельством этому являются фразы из докладов, звучавших на вручении премии: «на повестке дня создание единого литературного фронта», «наша литература всегда была со своим народом, куда бы ни забрасывала его судьба», «такова главная парадигма нашей литературной жизни», «главной нашей бедой является поток серой литературы, мы должны поставить заслон любым проявлениям серости».
Последние два с половиной десятилетия этого управления фактически не было, соответственно по умолчанию литературный процесс (как и другие процессы в рамках культурной жизни общества) управлялся извне (и результаты в виде потребительского отношения к жизни у многих россиян, особенно молодежи, - налицо).
Но «враг не дремлет». «Врагом» «Большой книги» в данном случае является другая литературная премия – «Русский Букер».
Что из себя представляет «Русский Букер»
Владимир Шаров стал лауреатом 23-й премии «Русский Буккер». Лучшим романом года на русском языке стало произведение писателя «Возвращение в Египет» (http://itar-tass.com/kultura/1627764). Читаем описание книги:
«Возвращение в Египет» - это история в письмах семьи, связанной родством с Николаем Гоголем. Шаров использует свой любимый прием – переворачивает историческую реальность, при этом не отступая от библейских сюжетов. Он рассказывает о разных судьбах одной семьи, все члены которой одержимы идеей дописать поэму «Мертвые души».
Вы что-нибудь поняли? А это, оказывается, лучшее произведение года на русском языке. Судя по описанию, обычная постмодернистская «шляпа» ни о чем, направленная на пропаганду либерально-сибаритского отношения к жизни, по своей форме – интеллектуальное самоудовлетворение.
А вот и литературное кредо премии: «Нынешние авторы сильно отличаются от авторов советского времени кардинально в лучшую сторону. Сейчас пишут люди с раскрепощенным сознанием, - сказал Арьев (председатель жюри премии). - Своеволие - это признак декаданса. Оттого литература похожа на отрочество, на юность». Он добавил, что всех авторов-финалистов так или иначе занимает «феномен зла».
То есть, по его мнение, хорошая литература – это декаданс и исследование зла; видимо, авторы, пишущие на другие темы (труд, семья, патриотизм), отличаются «кардинально в худшую сторону». По сути – все та же пропаганда западных «ценностей» и разрушение ценностей Русской цивилизации. (Подробнее посмотреть историю и предыдущих лауреатов премии и сделать соответствующие выводы каждый может самостоятельно http://itar-tass.com/info/1623824 и https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%91%D1%83%D0%BA%D0%B5%D1%80).
Сама награда была создана по модели своей британской предшественницы – «Букеровской премии» британской же компанией. А с 2012 года председатель Комитета премии «Русский Букер» - Дэвид Гауэн, британский дипломат. Таким образом, с премией все ясно: и кто заказчик, и на чьи интересы она работает.
Заявленная цель «Русского Буккера» - «привлечь внимание читающей публики к серьезной прозе, обеспечить коммерческий успех книг, утверждающих традиционную для русской литературы гуманистическую систему ценностей, способствовать переводческой деятельности». Ложь и лицемерие «в одном флаконе»; видно, что «русского» в премии только ее название и язык произведений, а все остальное – идеологическая пропаганда в интересах Запада.
Роль литературных премий в борьбе идеологий
Есть мнение, что литературные премии не могут сильно повлиять на умонастроения всего общества, так как книги сейчас читают мало и лауреатов этих двух премий тоже прочитает немного людей. Это не так и здесь нужно понимать алгоритм воздействия литературной премии (упрощенно):
1) Премия задает идеологические «маяки» для интеллектуальной и творческой элиты: «раз присудили премию, надо прочитать».
2) Эта элита на основе прочитанного формирует содержание («контент») материалов в крупных и некрупных СМИ, тем самым осуществляя пропаганду той идеологии, которую «заказчик» определил путем присуждения литературной премии «нужной» книге.
Поэтому такие премии можно назвать тихим, но эффективным («высокоточным») оружием идеологической борьбы. Подобным образом работают и другие, нелитературные премии.
Заключение
Будем надеяться, что государство не остановится на первых шагах и будет продолжать и расширять политику по воспитанию народа в русле ценностей Русской цивилизации. Каждому же из нас надо заняться идеологическим воспитанием себя и своих близких, например, читать и перечитывать хорошие книги (в первую очередь русские), детские и взрослые, старые и новые. А начать можно и с лауреатов и финалистов последней «Большой книги».
http://www.liveinternet.ru/users/rusant/post345802300/
Автор передаёт привет самому себе, читателям, Петровым и гриппу.
Возможно, я ошибаюсь, и это просто ещё одна Марина с бурной личной жизнью. Возможно, я хочу видеть того, чего нет. Возможно, случайно так получилось.
А возможно, это авторский замысел, и обе действие обеих книг происходит в одном сеттинге. И Марина - это та самая Марина из Петровы в гриппе и вокруг него . По времени действия подходит.
Такие слова журналиста, публициста, прозаика Романа Богословского вынесены на обложку книги Арины Обух "Муха имени Штиглица", вышедшей в Редакции Елены Шубиной.
16 мая состоялась презентация книга в Московском доме книги, на которой Елена Шубина отметила, что "главное ощущение от книги - это ощущение гармонии. Гармонии, потому что от проза и рисунки, которые ее сопровождают - это такое единое целое. Это ощущение воздуха штриха в рисунке и воздуха в рассказах".
Именно с рассказов, которые публиковались в толстых литературных журналах, началась карьера Арины Обух, выпускницы Художественно-промышленной академии им. А.Л. Штиглица.
В 4 номере 2019 года в "Дружбе народов" были напечатаны два ее рассказа: "Песня, или У меня, кроме тебя, никого нет" и "Дороти". И в других номерах журнала печатались произведения Арины Обух:
"Дружба Народов" № 5 за 2017 г. "Муха имени Штиглица, или А будущее — по самочувствию". Повесть.
"Дружба Народов" № 2 за 2018 г. Рассказы: "Розовый Кролик и другие", "Дикий янтарь".
На обложке книги от ведущей колонки "Блог-пост" в "Дружбе народов" Ольги Брейнингер, которая присутствовала на презентации, написаны слова о прозе и голосе Арины Обух в тексте : "Тонкий, звенящий, и, что немаловажно, ироничный к себе и другим голос автора превращает события обычной жизни в картины".
Читаю книгу "Режиссер сказал...", там есть такая история - у Алеси ни копейки, а нужно прийти на работу. Она идет пешком: "Шла почти три с половиной часа. Это примерно 16 км. Опоздала минут на 10 всего. Захожу, а режиссер мне говорит: «Ой, Алеся… Вас не предупредили! Забыли, наверное… Мы на этом проекте работаем без второго режиссера, вы уж извините!» Я говорю: «Ну ладно». И пошла обратно".
А у меня не так давно был более щадящий вариант такой прогулки - мне захотелось дойти пешком из дома до Эрмитажа - это примерно такое же расстояние. И вот я шла, и шла, и шла. Среди разных открыточных видов. И дошла наконец. Зашла внутрь, встретила знакомую. Рассказываю: "Представляешь, пешком от дома сюда шла, прогулялась". Она как закричит: "Да ты что!" Тут же к нам подскочила служительница, попросила потише беседовать. Знакомая говорит: "Обычно я так не кричу, меня, наоборот, погромче просят разговаривать, а тут не сдержалась".
А я посмотрела выставку, и отправилась обратно домой. Но, поскольку, в отличие от Алеси, деньги у меня еще не кончились, поехала на метро.
Пошёл с ребёнком на детские площадки. Чтоб мне не скучать всё это время, решил зайти в магазин и купить какую-нибудь книгу. Вспомнил, что прям вчера увидел книгу Луки, которую давно хотел почитать. Ну и купил!
Купил книгу Кайнозой. Читаю такой, и тут на странице 30й так понимаю, что что-то не то. Как будто я что-то упустил.
Дело в том, что большинство книг Луки начинается как будто мы все живём в том мире и всё понимаем, что происходит. И мы к трети книги уже в курсе всего-всего. Поэтому не всегда можно понять, что это совсем не первая книга.
И вот я вспоминаю, что вообще-то по этой серии уже две книги! И что первая называется не Кайнозой, а Квази!
В магазине книги не оказалось, пришлось вечером ехать в другой магазин за первой книгой.
В итоге за день купил две книги, которые буквально вчера покупать не хотел.
Книга эта стала причиной посещения «Книжного фестиваля» на Красной площади, где она была представлена в тысячном экземпляре, а сам автор её торжественно презентовал, с автограф-сессией.
Новый роман писателя-фантаста — на тему космоса и будущего человечества, которую, по его словам он давно оставил, но она вновь им овладела. Ожиданий от прочтения никаких не возлагаю, поскольку произведения автора читал мало, а последнее — «Дозор» был прочитан давно, и в целом не могу сказать, что знаком с произведениями автора, но данная тема «Порога» — космологического будущего человечества — интересует. Решил приобрести роман не в интернете, а на масштабной книжной ярмарке.
Сама книга уже присутствует в разделе «Хочу прочитать» и в «Моей библиотеке», поскольку на днях забираю интернет-заказ. Всё же именно на «Лабиринте» купил. Оказалось странным (хотя я не частый посетитель подобных ярмарок), но думалось, что подобные «фестивальные продажи книг» со скидками, и в каких-то случаях существенные, но — вовсе нет. «Порог» Лукьяненко в «Лабиринте» я купил за 400 рублей, в на Красной площади экземпляры продавались за стабильные 600 рублей. Разумеется, как автору, так и издательству, по существу дела, не будет разницы какое количество книг купят на фестивале, а вот читателям — есть.
В итоге, то зачем посетил «книжный фестиваль» — не осуществилось. Правда всё же без книги не ушёл: приобрёл «Двери» Сабо — цена была в разы дешевле, чем в интернет-магазинах. Всё же скидочная система на книги на «организованных ярмарочных развалах» существует, но в большей степени на книги не «центральных издательств» и некрупных «брендов».
КайноZой дочитал. И у меня появился вопрос. По правилам новой гуманности восставшего нельзя убивать, кроме как для самозащиты, если он представляет собой явную угрозу. При этом восстают все (варианты "без головы" и им подобные брать в расчёт не будем). Восставшие дети и дети-кваzи не растут. А как быть с мертворожденными и умершими во младенчестве, а потом восставшими? Навсегда младенец, даже если возвысится! А? А? А? Что вы на это скажете? Уничтожать вроде как негуманно, но и перспектив у такого существа никаких! Так и мучиться вечность?
Ужасно люблю читать книги Наринэ Абгарян. Это как славливать какое-то совершенно другое состояние.
Она пишет про людей. Разных. Про морщинистых и пожилых, про молодых и бойких, про размеренных и темпераментных. А еще про туманы, про утреннюю росу на дивно пахнущей траве, про теплый хлеб, хрустящую корочку и тонко льющуюся струйку мёда, с корицей и орехами. Она пишет про войну и боль. Про переживания, про которые обычно не говорят, но которые считываются в походке, во взгляде: искрящемся и задорном или потухшем и безжизненном, обращенным куда-то за горизонт, точно ищущем что-то. Или кого-то. Кого-то, кто давно ушел и, может быть, вернется. А может быть и нет.
Её книги совершенно нельзя читать набегу. Это как в психотерапии - если ускоришься, можешь многое пропустить. Так и здесь - заставляешь себя читать нарочито медленно, чтобы услышать этот звук льющейся воды, почувствовать запах свежеиспеченного хлеба, вместе с героями скинуть обувь и бежать наперегонки вдоль заброшенного виноградника.
В ее книгах очень много про бытовые, казалось бы, мелочи. Про радость и про горе. И очень-очень много в них жизни, - именно такой, от которой предательски щиплет в носу, а в груди и дальше - ближе к животу - разливается что-то теплое и трепещущее. И я всякий раз поражаюсь тому, как в этой женщине может сочетаться искрометный юмор (тут мы вспоминаем Манюню, которую читаешь и умираешь со смеху) и такая невероятная, почти на грани, чувствительность, умение замечать детали, из которых состоит наша жизнь. В общем, очень её люблю. Это скорее отклик и никак не похоже на рецензию, но все-таки :)
Две книги от авторов первого эшелона современной российской словесности. Обе написаны в этом году. Заглавия имеют загадочные, хотя, при подробном рассмотрении, значение проясняется. В обоих случаях мало корреспондируя с содержанием, но отменно справляясь с задачей: «чтоб красиво, непонятно и с намеком на элитарность». Да, я о пелевинском «IPhuck10» и о «Манараге» Сорокина.
Действие обоих романов в недалеком будущем. Фантастика? Не знаю, кое-какие технические новшества, плавно вытекающие из нынешнего положения вещей, как его естественное продолжение, имеют место, но радикальных прозрений не заметила. Более техногенный вариант, дополнительно взбадривающийся веществами «Айфака»; ориентированный на генную инженерию и нанотехнололгию - «Манараги». Хотя фантастическая составляющая скорее шаг назад в сравнении с предшествующими книгами. В «AmpirV» и «Теллурии» картина прописана ярче.
Пелевин для своего мира выбрал эволюцию, сорокинский перекроила Третья Мировая; там и там политическая карта значительно отличается от современной. Впрочем, политическая география в событиях романов почти никакой роли не сыграет. А что играет? Культура. Сумерки богов. Gotterdamerung. Занятно что в нынешнем, сплошь англицированном мире, оба светила новейшей русской литературы тяготеют к тевтонофилии. Оставаясь, при всем ницшеанстве, рефлексирующими русскими интеллигентами, более крушения миров, озабоченными гибелью культуры.
Что вы говорите? Не погибла? А мы уже и реквием по ней спроворили. Все как полагается – в жанре постмодерн, джига-дрыга с тремя смертями: смерть автора, смерть сюжета, смерть Бога. Хороший такой жанр, на Западе им лет сорок назад активно пользовались. Открою вам страшную тайну, господа: они там уже наигрались за полвека постмодерном и теперь возвращаются к традиционным ценностям – к многофигурному роману с внятной интригой, по возможности сложным сюжетом и живыми героями. Угу, в человеческом облике. Не сомневаюсь, что вы это и без меня знаете. В таком случае, чья это политика в отношении беззащитного русского читателя? Заговор издателей и критиков, инспирированный звероящерами?
Ах, простите, не удержалась. Итак, вы радеете, каждый по-своему, за гибнущую культуру. И в обоих романах сегодняшняя присутствует. У Пелевина в большей степени представленная произведениями искусства (творческими актами? артефактами?). Сорокин отдает предпочтение литературе. В пелевинской вселенной современная культура – эпоха гипса, для Сорокин книги – дрова. Хотите честно? Вот весь ваш постмодерн, он и есть гипс и дрова. Я понимаю, Виктор Олегович сделал попытку вернуться к традиционному роману в первой части «Смотрителя» (совершенно чудесной, как по мне), за что его в только безногий не пнул. И не зову вас вернуться. Покуда пипл хавает, стало быть так тому и быть. А все же обидно, право.
Нити. Пока читал одну книгу, вспоминал другую, прочтенную совсем недавно. Прямой или косвенной связи между книгами нет вовсе, они даже приписаны абсолютно разным литературным жанрам, но вот наличие определённого элемента из одной, очень помогло бы в другой. Да и не только в книге, в жизни такие элементы были вы отличным подспорьем в отношениях между людьми.
Статы. Представьте себе, что у каждого встреченного Вами человека над головой светятся числовые показатели счастья и осмысленности в процентном соотношении. Не нужно выспрашивать, что случилось, увидев хмурое или грустное лицо знакомого. Не нужно строить догадки разной степени безумия, видя растерянный взгляд приятеля. Не нужно ломать голову над тем, что происходит с любимыми и близкими. Взглянул на показатели и начинай искать способы их улучшить. Вот что значит направить энергию в правильное русло.
Трекинг. Причем, можно добавить немного современных технологий и получать уведомления об изменениях состояния людей, на мониторинг которых подписан. Мало того, современный искусственные интеллекты в силах не только уведомить о такого рода проблеме, но и предложить решение либо вовсе его самостоятельно принять. Упал показатель счастья у подружки ниже 50%, пошел заказ в цветочный магазин на букет с доставкой. Понизился показатель осмысленности у жены, оформился заказ на книгу из подборки «Найти смысл в жизни» и электронная версия добавилась в читалку жены. Скатился показатель счастья у мужа ниже плинтуса, добавилось приглашение на рыбалку в воскресенье всем лучшим друзьям мужа. Ушел в минусовой диапазон показатель осмысленности у друга, прошел по системе заказ в парилку. Ну а если ничего не помогает, так и койка в психиатрическом диспансере уже заказана, врач предупреждён и все последние обновления показателей отправлены лечащему врачу на почту со списком уже предпринятых мер. И необходимости задумываться, что делать на краю уже нет. И момент, когда можно что-то предпринять не будет упущен. И сожалений об упущенных моментах так же не останется. А сокращение сожалений, в свою очередь, уменьшит количество нервных заболеваний.
Один шаг. Если Вы думаете, что историю эту можно с легкостью отнести к научной фантастике – ошибаетесь. Количество сенсоров в таких приборах домашнего обихода, как телефоны и часы, уже сейчас позволяют составить грубую картину о физическом состоянии человека и выдвинуть предположение о его душевном состоянии. Зеркала или те же телефоны, в которые многие смотрятся ежедневно, способные распознавать лица, эмоций, чувств и настроения – совсем недалекое будущее. Так что это уже не фантастика, а практически ощутимая реальность. И даже если показатели не будут загораться над головами прохожих, уведомления о душевном состоянии друзей и близких можно будет получать на телефон. А пока остается наблюдать, подмечать, расспрашивать и действовать.
В детективе Михалковой "Человек из дома напротив" герой рассуждает: "Будущее представлялось мне заброшенным тоннелем метро, по которому я бреду, пока других пассажиров уносит в выбранном направлении поезд с кондиционером и бесплатным вай-фаем. Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Начало Семейной Жизни». За ней «Ипотека» – проскочить бы ее побыстрей! – и «Карьерный Рост» (платформа справа).
А у меня ржавые рельсы и полная неизвестность впереди".
Что касается ржавых рельсов - я живу у железной дороги. Три колеи действующие, а одна была заброшенная - ржавые рельсы и плоские, гораздо удобнее идти к электричке по ним, чем по шпалам. И вот иду я как-то, глаза опущены к рельсам, и вдруг слышу настойчивый лай. Поднимаю голову и вижу: по той же рельсе мне навстречу движется такса - подает сигнал, чтобы избежать катастрофы.
А потом эти рельсы разобрали.
У моего деда была прекрасная библиотека.
И мне тоже хочется собрать библиотеку моих книг, тех, к которым я могу подойти и почитать, поплакать и посмеяться...
И эта книга будет обязательно в моей домашней библиотеке.
Процесс взросления...как непросто учит жизнь, достаточно вспомнить " Повесть о дикой собаке динго, или повесть о первой любви"
«Памяти памяти» Мария Степанова
Было и так ясно, что вот когда-нибудь (когда дорасту до той лучшей-себя) я возьму специальную тетрадь, мы с мамой сядем рядом, и она расскажет мне все с начала, и тут будет, наконец, и смысл, и система; и генеалогическое дерево, которое я нарисую, и точное знание каждого брата и племянника, и, наконец, книга.
...
Когда я собиралась вспоминать всерьез, стало вдруг ясно, что у меня ничего нет. От тех вечеров при свете старых фотографий не осталось ни дат, ни данных, ни даже простого пунктира родственных связей: кто чей брат и чей племянник.
⠀
Мои мысли о доме. О нем мои лучшие тексты. О месте, где маленькая я, брат, молодые родители и бодрые бабушки, деды.
⠀
Здесь много солнца и простая еда. Очень много разговоров. Начиная от моих "А из чего сделано..." перед сном до воспоминаний бабушки о сиротском детстве.
⠀
Так много разговоров, что взрослой я цепляюсь за эти обрывки, закрываю глаза и прокручиваю слышанные тысячу раз истории. Про папу, девчат в лодке и "солдата без винтовки", про то, как мама ездила к нему в Монголию, когда служил, и как там звали его Гузиком. Про Царя Гороха от прабабушки и про встречу "с Брежневым аж в Москве" от ее брата...
«Памяти памяти» Мария Степанова
Что я, собственно, имела в виду, что собиралась сделать все эти годы? Поставить памятник этим людям, сделать так, чтобы они не растворились неупомянутыми и неупомненными. Между тем на поверку оказалось, что не помню их прежде всего я сама.
⠀
Больше, чем разговоров было только работы. Посадить картошку, прополоть картошку, выкопать. Делалось все энергично, быстро, но всегда вместе. Утром встал - сел на велосипед, поехал собирать ягоды. Свиньи, куры, утки, индюки, корова. Дрова, торфбрикеты, сено, зерно, закатки...
Эти истории становятся почти осязаемыми, стоит только отключить звук внешнего мира. И рассыпаются в прах, когда я открываю глаза. Кукожатся от ярких экранов мобильных телефонов, замолкают от громкой музыки в наушниках.
⠀
Я пытаюсь их ловить. Пишу поздно ночью в тетрадь, в заметки, иду к метро и повторяю в слух одно и тоже. Кто я? Почему я идя вперед, иду назад? Что. Я. Там. Забыла?
Давно думаю, но вот, прочитав Пелевина, можно и попробовать сформулировать. Тут несколько пунктов, попробую понятно все связать.
Отечественная литература нулевых стала стремительно утрачивать территорию, или genius loci — дух места, недаром, допустим, пелевинский же Чапаев — “роман, действие которого происходит в абсолютной пустоте”, т.е., иными словами, хронотоп будто распался, оставив литературе только хронос и утратив отчего-то топос. О причинах говорить не будем, но пред нами свершившийся факт. От нулевых к десятым — рефлексия по поводу времени, сначала современности, потом истории, а теперь и будущего.
Подобный дисбаланс, конечно, сказался на структуре литературы. Фокус с содержания перместился в календарь: премия-выставка-новыйсорокинпелевин. Процесс литературы стал важнее всего остального, так, в общем, утрачивается самостоятельность ландшафта культуры, его, если угодно, самость. Но что же стало с топосом? Я решил составить компас русской литературы и пометил каждую сторону света точкой имени автора. Вот что у меня получилось.
Три стороны сложились идеально. Север — Сорокин. Юг — Лимонов. Запад — Пелевин. На Восток я изначально ставил Бакина, но этот автор явно больше полюса. И в отличие от названных трех уже неподвижен. Бакин — это фокус полета, стихия нисходящего языка, а нас интересует язык локуса, его почвы. Я назову Бакина богом литературы, и даже не побоюсь ошибиться.
Кто же тогда? Юзефович, хм, да, но вряд ли, это писатель сложной, но не общей лакуны, мне так кажется. Голованов? Точно меньше полюса, хотя его внимание к локусам очень ценно, а роман “Остров” — действительно очень сильный роман. Тогда — Чижов. Но. Есть сомнения. Прежде всего, потому, что пока Чижову не дали раскрыться, а полюс — это всегда распахнутость и очевидность. Т.е. самая сложная комбинация.
Больше подходящих кандидатов я не нашел — и компас получился почти на четверть испорченным. Так подтвердилась еще одна моя давняя мысль: восточные практики, особенно китайской литературы (в частности, проза сяошо — но тут нужно спорить) — это универсальный рецепт для оживления литературы, способа ее воскрешения. А пока же названная конструкция вынуждена будет, увы, валиться в сторону северо-запада.
-- Виктор Пучков
Текст создан в рамках проекта СОЛОМА.
@solomatoday во всех соцсетях и Telegram
Читаю книгу Казанцевой. Она рассказывает: "Я не просто устала, а было ощущение, что меня убили. Сползла по двери развязать шнурки на кедах и проснулась со шнурками в руках, потому что мне звонили и говорили, что какого хрена я не выхожу, уже десять минут ждут. Я завязала шнурки и пошла на смену. Самые быстрые сборы, даже сумка была на плече"
И у меня в памяти всплыли гастроли с театром балета, куда я устроилась костюмершей. Мы приехали поздно, пока то-се, пока погладили в театре все костюмы к спектаклю, было уже три часа ночи. Потом пошли в гостиницу, легли спать, но на работу нужно было вернуться к семи утра. Перед сном я тогда мазала лицо таким лосьоном - он состоял из двух разных жидкостей - прозрачной и белой, перед нанесением взболтать. И когда мы утром поднялись, чтобы отправиться обратно в театр, лосьон еще был мутным, не успел расслоиться.
Не читал окончательный вариант текста и не сомневаюсь, что он был редактирован, но прочту в ближайшее время. За авторов очень рад! Светке отдельный "респект и уважуха"! Дима, он же Draugluin. В память о замечательном времени середины нулевых)
* Прототипа Юры Рощика тоже звали Юра, он жил с одним из соавторов в интернате, посредственно играл на гитаре и был сельским ловеласом. По крайней мере на словах.
* Несмотря на то, что текст кажется «мужским» писали его оба автора и их текста примерно поровну.
* Первый вариант текста писался в 2001 году, тогда авторы очень любили Стругацких, особенно «Град обреченный», а Светлана, к тому же, была очарована творчеством Крапивина. Ко второй редакции соавторы прочли «Раковый корпус» Солженицына и какое-то влияние оказал и он. Глуховского не знали.
* Старый «Фоллаут» оказал влияние на эстетику, да. Например, караванное агентство частично оттуда. Правда в тексте это мегакорпорация своего времени, пожалуй, по силам сопоставимая с любым городским режимом.
* Женька и Олег в тексте с преальфа варианта, который начинал один из соавторов. У них нет прототипов, и они просто хорошо придуманы. В первом варианте Олег носил имя Фрэнк, а Женька в преальфе был Рысь.
* Лев изначально задуман как антагонист главного героя. В одной из концовок, которая могла быть, Сашка опускался до состояния Льва.
* В другой концовке Сашка мог пойти в карьерный рост и стать новым Тоффельтом.
* Пустынники вставлены в текст для колорита, заселяют степи и пустоши. Кто это точно неизвестно и самим авторам. Вероятно, номады своего времени. Отличаются (и языком!) от жителей города.
Честно говоря, я не собиралась читать новый роман Пелевина: "объелась" им в нулевые. Но в недавнем выпуске "Собеседника" прочитала интервью Егора Кончаловского, где интервьюер-женщина косвенно цитирует роман, а Егор с ней соглашается.
Ирония заключается в том, что Егор Кончаловский - один из упоминаемых в романе персонажей. Точнее, не он сам, а его родственник. И даже не персонаж...
С автором можно говорить, он вырос в моё время, у него такое же (несомненно лучше) образование. По строкам, точнее, между ними, рассыпал он жемчуга намеков и ссылок. Радуется мой мозг, расшифровывая эти послания. У сотрудницы, собирающей деньги, вдруг оказывается фамилия Новосельцева. Или эти намеки вижу только я?
Интеллигенция должна выгуливать традицию. Ее инструмент — совок и поводок. Не будучи потомственным интеллигентом, я следую именно этому правилу в надежде, возможно, тщетной, быть допущенным до платана, подобно флоберовскому Мато. Мне хочется в это верить. Не обличать и лицемирить, как номенклатурная пристройка на воле нашего отечества, а водить и показывать — к этому стремились все помыслы мои и просьбы к провидению.
Пищей современности нашей явилась журналистика, прикрытая литературой. Жажда общения со словом иссякает, маргинализируется и становится стилем. Меня увлекают технологии. Я произношу слово “контент”. Мне кажется, — говорит мне Н., — в критике уже нет настоящего читателя, поэтому когда в ты натыкаешься на канал в Телеграме, который ведет именно такой читатель, вдумчивый, серьезный, отзывчивый, — она делает сообразную этим эпитетам паузу и продолжает, — это, наверное, счастье. Я не согласен, конечно, особенно со словом “телеграм”, но когда происходят совпадения, я теряюсь. Так было и тут. Я выключаюсь на слове “счастье”. Слушать Быкова — это счастье, вспоминаю я комментарий одной неизвестной мне особы к одной известной мне лекции. Такова предыстория всех моих опытов со словесными танцами. С перекрестка случайно хлопнувших в ладоши фраз. Так я решил стать читателем-счастьем, его эквивалентом.
Технология — путь раскрашенной очевидности. Современность называет это сервисом. Счастье в таком случае — тоже сервис, только ментальный. Наш разговор и встреча с Н. пришлась на мои отношения с голосовым помощником Алисой и ее братом по ИИ репликой Оккие-Доккие, к сожалению, не знавшим русского языка. С их помощью я хотел написать рецензию на последний роман Виктора Олеговича Пелевина. Но моя затея не удалась. Реплика не интересуется книгами, а Алиса выдала за себя Галину Леонидовну Юзефович, в чем, конечно, была мной уличена. Желание мое объяснимо: как вы знаете, главный герой романа — текстовый алгоритм. Затереть неудачу пришлось осторожно: я стал читать "Июнь" Дмитрия Львовича Быкова, автора самого большого выпущенного в Виктора Олеговича ежа. Так мысль об одном событии пересекает движение другого, совпадение событий обучает тростник речи. “Паттерн,” — поправляет меня Порфирий Петрович. “Отчет,” — произносит Корастышевский, и усы его разъезжаются в улыбке, как разогнавшийся сегвей его автора. Счастья я не испытывал. Но задача моя служебная, и я вытянулся в струну, нужен был третий импульс. Импульс звучания.
Движение образуется тягой к воскрешению. В этом смысле шаг — всегда основа ритма воспроизводства. Но качество этого воспроизводства остается вне фокуса. Качество тяги механизма характеризуется пробегом. Потому что механизм должен вращаться, — говорил мне В.П., — когда-нибудь все напечатают, вопрос в том, кто, когда и кого, но и это уже неважно. Он был прав. Через семь лет его фб-посты стали книгой. А тот разговор моими мыслями. Процесс — это размер звука. В журналистике/литературе звук создается критической массой отголосков. В какой-то момент кажется, что звук этот и есть сам процесс, уверенность критики создает еще большую иллюзию развития, до тех, впрочем, пор пока перед глазами не вырастет сам механизм. Или, по-нашему, технология.
Я стал читать отзывы на iPhuck10 изумительнейших женщин (нас познакомила Алиса) — Галину Леонидовну Юзефович и Анну Анатольевну Наринскую прежде всего — и они были комплиментарными. Моя точка сборки, настроенная, как вы можете судить, на совпадения давала, кажется, сбой. Я, по старой привычке, настраивал гитару по гудку телефонной трубки, струна тянулась, но звук не подстраивался, не совпадал. И вдруг: трубка заговорила. Вот что я могу, — произнесла Алиса. Струна, наконец, звучала как надо. — Или просто поболтаем, — ответили мне ГА и АН. Почти наш знакомый Аэм-Дээм, нужно было подстроить басовые струны. Тюнером выступил неожиданно выглянувший из прекрасного далека Борис Кузьминский с “ведомостным” отзывом: стало понятно, что Пелевина нужно мерить Быковым, дискурсморгеном его романов от абрисного Анонимуса из Любви к трем цукербринам до целиком угадываемого Порфирия Петровича из Iphuck10. Вот так все и сложилось, ладоши хлопнули.
Их называют главными романами осени. И это верно, прежде всего, потому, что созданы они обладателями самых многочисленных писательских фанклубов. Это дерби, матч между командами одного города, во-первых, и, во-вторых, это витрина всей нашей сегодняшней поп-словесности. Что же, литература как спорт. Мне нравятся подобные аналогии. Это русский хоккей, игра с традицией, достойная лишь нескольких северных стран.
Быков говорит об анекдоте. Мол, рассказывать одно и то же глупо, слушать неинтересно, но если послушать все-таки, то на десятый раз даже может понравиться. Он прав. Iphuck10 — это прежде всего скучный роман. Но его скука заложена в его интенции: это роман об алгоритме, а алгоритм — это статика, веселого там мало. Я думаю, Пелевин долго к этому шел. Он создает редимейды, объекты, которые живы только в определенном месте, это вполне дюшановский жест — вернуть книгу, дать ей музейную жизнь. И в этом смысле, видимо, анекдот тут вовсе не случаен: редимейд тоже начинался с анекдота. Неслучайно и то, что Дмитрий Быков называет “суконно-фейсбучным языком”. Авангард — шаг без поступи, язык будущности, скучный, но ведь и жизнь похоже тоже скоро будет редимейдом, или технологией, или хлопком в ладоши. Это имлицитный сюжет любого редимейда: он делает собой любую жизнь. IPhick10 высказывал мой собственный незамысловатый сюжет, да и не только мой. Есть ли у него альтернатива? Есть ли в этом счастье? Я стер Алису из телефона, удалил реплику.
Быков в своей рецензии говорит, что и он не лучше. Это тоже правда. "Июнь" — это 3 интеллигентских анекдота о том, что время сводит человека с ума. Логика сюжета традиционная (совок и поводок, мы помним): прошлое объясняет настоящее и — отчего-то — помогает видеть будущее. Алгоритм гниения ясен, война не спасет. Форма свободная: разговор, болтовня с поперечными лицами, с собой, в сутолоке, в толпе вся невыносимость матрицы жизни. Мы помним: стилем стала публицистика. Два лучших романа осени, наш разговор происходит зимой. Один продолжение другого, без ежей ясно: мы читаем одну и ту же книгу. И, кажется, это входит в понятие редимейда, ритуала, хоровода, ярмарки Нон-фикшен.
Моя история должна быть веселой. Я извлекаю из себя все паттерны, но метро не становится быстрее, снег тает, место на диске заканчивается. Мои колени развинчиваются не от стихов, и не от веселой важности услышанного. Я пытался вырастить мыслящий тростник, настроиться. Не вышло. Меня держит за руку жена. Ее имя — это два слога. Мой младший цокает языком, старший хлопает в ладоши.
--
Этот текст написан специально для проекта Солома.
@solomatoday во всех соцсетях, Дзен и Телеграм.
* У одного из героев тот же прототип, что и у Оли из «Просто жить».
* Главного героя в первом варианте повести звали Лис. Лёву звали Луис, у Кеши было погоняло Танкист.
* Катя в первом варианте – девочка-мажорка и это она сбивает Сашку на машине. Кстати, изначально папа Кати и офицер из корпуса Краев – два разных героя. Краев в первом варианте пережил боёвку и красил с Сашкой пол в своей квартире.
* Кеша Янсен частично списан с хозяйственного Гены, с которым один из авторов жил в интернате (а с сам интернат частично описан в «Боишься ли ты темноты?»).
* В преальфа варианте, который начинал один из соавторов, Пёс и Шакал – два тупых миньона Волкова (Волка). Характеры их кардинально поменялись уже в первом варианте повести.
* У Василя Авдеева в первом варианте была своя линия. Он приходил в бригаду и погибал из-за Сашки. Во втором варианте он просто упоминается, а в бригаде после ухода Женьки некомплект.
* Изначально зуб доисторического животного в тексте – зуб мамонта. Авторы долго смеялись, когда до них дошло, что носить зуб мамонта в кармане тяжеловато.
* Для варианта издательства КомпасГид авторы переписали один из эпизодов, серьёзно поправили ещё один эпизод. В остальном отличия от авторской редакции незначительны.
Очень долго в Воркуте не строили зданий выше пяти этажей. Вечная мерзлота. А дом топить будут почти весь год. И тепло, что по теплоцентрали от ТЭЦ идёт, оно — не только в квартиру. Вернее, сначала в квартиру, в подъезд. Но потом… Через стыки в бетонных плитах, окна, двери подъездов… Шасть — и на волюшку!
Как раз туда, где мерзлота вечная. Была когда-то. Была, да сплыла… От тепла расслабится, растает и поплывё-от вместе с грунтом. Ну, а грунт и фундамент, они ж друг без дружки — никак. Куда первый, туда — и второй, следом. Грунт поплыл, куда фундаменту деваться?
Поэтому, чтобы дом крепко стоял, не только по периметру пятиэтажки, под всё пятно, где будущий дом встанет, с помощью копра и свайного молота в грунт для начала забивают железобетонные сваи-пальцы. Долго забивают. Свай-то… Ох, как много! Чтобы нагрузка на грунт от многоэтажной махины распределилась по всей этой свайной компании и держала бы здание надёжно и крепко.
С пятиэтажками всё это решили давно и проблем каких-то с трещинами в стенах, перекосами панелей и прочими внештатно аварийными ситуациями не было. А вот выше пяти этажей… Не было в Воркуте таких зданий. Долго не было.
А потом — бац! И… Стоят на Мира первые две девятиэтажки. А высотка — это же: лифт — раз, крыша — два!
* * *
С лифтом, правда, полный облом вышел. Первым в гости к нашему новому однокласснику, родителям которого только что дали квартиру в новой девятиэтажке, его прежний класс пришёл. Из 16-й школы. Почти полным составом. И как они в этой небольшой лифтовой кабинке поместились? Невероятно, но факт: поместились. Нажали кнопку и поехали вверх.
Только ехали они недолго. Где-то чуть выше третьего этажа. А потом лифт взял и… встал. Причём намертво. Ни вверх. Ни вниз.
Они — и так, и сяк. И кнопки разные нажимали. И по очереди, и все вместе. И на «раз-два» прыгали дружненько. А он… Как встал, так и всё. Упёрся своим лифтовым рогом и — ни в какую!
В общем, пока они докричались до того народа, что ещё на работу уйти не успел. Или уже пришёл… Пока кто-то из догадливых позвонил в ремонтную службу. Пока те закончили козла забивать. Пока ГАЗончик свой аварийный завели. Пока приехали. Пока поматюгались от души. Пока потыкали сами не зная куда и где…
Времени у пацанов в лифте было — во! Выше крыши. Они все песни, что с лета ещё не забыли, успели спеть. И про картошку-тошку-тошку. И про скорый, что по тундре мчит на Воркуту. И про колёса, чтоб не стучали. Аж охрипли малость…
Конечно, когда их всех ремонтники из лифта вытащили, тумаков и подзатыльников навешали… От души! Но из неудавшихся гостей все в целости и сохранности ушли.
Только наш новый одноклассник с тем лифтом в чёрный список попал. Ну, и мы все с ним заодно. В общем, накрылся лифт. Медным тазом.
Обидно. Досадно. Но… Ладно! Ещё же крыша оставалась. Высокая, как те уральские горы. Или нет. Как Памир. Тоже ведь крыша (1).
А забраться на неё… Ничего сложного. Слева-справа от лифтовой шахты ещё два технических ствола. С лестницей из приваренных к направляющим профилям металлических прутьев, что от подвала и почти до самой крыши. А на каждом этаже, в квартирном блоке, неприметная такая дверка. Щеколдочку отодвинул, ручку на себя потянул, и вот она — лесенка. Стал на неё и — вверх. Смотри, проверяй тросы, шкивы, моторы или иное какое лифтовое хозяйство.
Нам, правда, то совсем и не к чему. Вперёд! На крышу!
Вот только дверку за собой аккуратненько так… Чтобы никто не заметил, что в рабочем стволе кто-то из тех, кому там быть вроде как и не положено. Да и выходить потом на белый свет и вольную волюшку как-то надо?..
А как дверку прикрыл, вот тогда можно и вверх. Друг за дружкой. Всё не так страшно в темноте рабочего ствола. Слышишь сзади прерывистое дыхание. Не один, значит. На миру, она и… Тьфу-тьфу! Какая только ерунда в голову не придёт, когда в животе, кроме двух пирожков с рисом и вселенского холода — ничего, зато под тобой — несколько этажей чёрной, отдающей приглушенным эхом, пустоты.
Не-е-е… Один бы… Точно не полез. Нафиг она нужна, эта крыша! Хотя… Тут и лезть-то… Вот он уже — свет в конце туннеля из заблаговременно выломанной чьей-то предусмотрительной рукой вентиляционной решётки. Правда, чтобы до отверстия добраться, нужно с лестницы переместиться на закреплённый поперёк лифтового ствола швеллер.
Та-а-ак… Не отпуская одну руку от прута лестницы, второй — за выступающий край швеллера. Крепко? Держимся? Теперь туда же и вторую руку. Чтобы легче было сделать выход силой — обеими ногами от лестницы. От-толкнулись…
Фу-у-у. Ноги на швеллере. Отсюда до вентиляционного окошка лифтовой шахты… И руку протягивать не надо. Надо — головой. Если она пролезла, то и всё остальное — тоже!
Вот теперь всё. На крыше…
А бинокль? Он — у идущего следом. Потому, что с ним в вентиляционное отверстие — никак. Типа, как та задача про волка, капусту и козу, которых через реку, да в одной лодке надо. Так и тут. С биноклем — никак. А вот если передать его тому, кто уже на крыше… Оч-чень даже запросто!
Как? Как это — «зачем бинокль»?! Да без него на крыше и делать нечего.
Нет, волнистое разноцветье осеннего ковра Большеземельской тундры — это можно и без бинокля. Шахтные терриконы… Там, за голубой лентой Воркуты. Если поднапрячься, тоже без него видно. Конечно, если дождик своею косой сеткой не закрывает обзор. И небо тучами не затянуто. А в подсвеченном холодным сентябрьским солнышком прозрачном хрустале воздуха… Далеко-о-о видно.
Ну, если с терриконами не повезёт, то, развернувшись градусов на девяносто, можно посмотреть, как игрушечный с такого расстояния тепловоз тащит с товарной станции длинную вереницу таких же, игрушечных, пустых вагонов под погрузку на шахту «Северная». И вслед за железнодорожной веткой, повторяющей изгибы реки, танцует летку-еньку, прыгая то влево, то вправо, и порожний состав.
Только всё это не то! Вот с биноклем — другое дело!
Если повернуть строго к востоку. И приложить к глазам его волшебные окуляры… Вот тогда. Где-то там, вдалеке… За чистой и прозрачной в своей синеве Усой, обманчиво подступят почти к самым глазам приближенные оптикой, но такие недоступные, холодные отроги манящего и зовущего к себе Полярного Урала.
Эх, если бы не накрепко, прочной железной цепью приклёпанная к ногам пудовая гиря школы… Тогда…
Ничего. Перетерпим. Перетерпим мы эту школу! Зато потом, после неё… Куда захотим! Захотим — во-он туда. На Полярный Урал. Или — к Карскому морю. Где как раз сейчас идёт на нерест нельма и муксун. Или — к Аральскому. А что? Всё равно скоро русла всех наших северных рек повернут на юг (2). И как они там будут этот Арал спасать? Без нас, что ли? Фигушки. Не дождётися! Без нас — никак.
А то можно — к Тихому океану…
И только после того, как вдохнёшь в себя подслащенный запретным сигаретным дымом воздух дальних странствий… Вот тогда. Можно и вниз. Тем же самым путём.
Только…
Что за чёрт?! Кто дверь на этаже закрыл?
А если этажом выше? То же самое. И на следующем этаже — та же картина маслом. Приплы-ыли…
А если по крыше перебраться и — по левому стволу? С девятого этажа по первый. И… Ни одной открытой двери!
- Тс-сс… Тихо! Кто-то ходит по квартирному блоку? Точно. Есть кто-то!
И легонько. Предельно вежливо постучав в дверь:
— Извините… Вы нам не откроете? Мы здесь. В техническом стволе лифта.
Ага. Открыли. Аж два раза.
— Пошла звонить. «Куда-куда»… Понятное дело — куда. В милицию!
— Ну что? Помирать, так с музыкой?!
— Наверх вы, това-арищи, все по места-ам. После-едний пара-ад наступа-ает…
И уже оттуда, с самой воркутинской верхотуры, смотреть, как с включённой «люстрой» к подъезду подкатывает серый милицейский УАЗик…
* * *
И что? Не так страшен чёрт, как его малюют. Всё, что было в карманах, мы и сами выложили.
Ну, а что такого может быть в карманах школьных брюк? Да ничего особенного. Ключи. Коробок спичек. Пачка «Родопи». Подумаешь! Пачка сигарет. Кто же про шмон этот мог знать? Знал бы прикуп… Жил бы в Сочи.
Может, те сигареты нас тогда и спасли. Отделались конфискацией остатков запретного плода, плотно набитого болгарским табаком, да часовой лекцией о вреде курения. За сим и были выпровожены из участка. Даже до кабинета инспектора по делам несовершеннолетних не добрались. И в школу никто ничего не сообщил. Вот такие воспоминания о детстве.
Повезло.
* * *
А до Урала я так и не добрался…
Примечания:
1 Памир — горная система, большая часть которой находится на северо-востоке Таджикистана. В переводе с фарси означает «Крыша Мира» («Па-ми-ихр»).
2 Был когда-то такой грандиозный проект — повернуть русла северных рек на юг и тем самым спасти пересыхающее Аральское море.
