Рецензии

Кто-то из философов сказал, что «вымысел бесплатен, в то время как каждый факт имеет цену».
Эта мысль могла бы стать отличным эпиграфом к этой книге - синтезе истории, журналистики, авторских гипотез и философских рассуждений.
Недаром автор посвятил свою работу репортёрам – «героям нашего времени». Люди, готовые рисковать, чтобы докопаться до правды, какая бы она ни была, достойны искреннего уважения.

«Дорогу к несвободе» можно воспринимать в двух взаимосвязанных плоскостях - философской и фактологической. С изложением фактов и описанием событий, отчасти определивших текущее положение дел в мире, всё более или менее понятно.
Второй способ восприятия информации предлагает вдумчивому читателю заглянуть за кулисы мировой сцены, присмотреться к глубинным причинам и немного пофилософствовать.

Можно предположить, что для некоторых читателей препятствием может стать то, что я считаю, безусловно, сильной стороной книги. Автор не пытается понравиться читателю, кем бы тот ни был. Он спокойно говорит о непростых (для кого-то) истинах.
Среди них опасности игнорирования фактов и ошибочного понимания времени, события февраля 2014 года, сбитый малазийский Боинг, финансирование ультраправых движений в Европе, влияние русских ботов на выборы Трампа в США, подпевание некоторых влиятельных фигур на Западе кремлёвской пропаганде, особенности современной пропаганды в целом (вбрасывание множества противоречивых трактовок для сокрытия реального положения дел). И это далеко не весь список.

Снайдер, отдадим ему должное, умеет привлечь внимание читателя с помощью броских терминов, которые, полагаю, не стоит воспринимать буквально. К примеру, шизофашизм на первый взгляд кажется какой-то странной помесью. Однако этот неологизм неплохо подходит для описания разнообразных, так сказать, тезисов в духе «мы там есть, но нас там нет», «у нас достаточно проблем, но, смотрите, у других всё ещё хуже», «оправдание насилия в настоящем насилием из прошлого».

Автор развивает две абстрактные концепции – «политики предопределённости» и «политики вечности». Эти парадигмы основываются на готовых предубеждениях и игнорируют реальные факторы.
Предопределённость - будущее такое же как настоящее, законы прогресса известны, альтернативы отсутствуют.
Вечность - парадигма, обращённая в прошлое, которое заслоняет собой и настоящее, и будущее.

“Политика вечности”, как и всякий случай бессмертия, начинается с установления собственной исключительности: все, что ни есть – это зло, кроме меня самого и моей группы, поскольку я есть я, а эта группа – моя.

Движение от первой ко второй - это и есть та самая дорога к несвободе. Хлёсткая метафора, вынесенная в заголовок.

По мнению Снайдера, первым от «политики предопределённости» к «политике вечности» начал переходить СССР во времена Брежнева, когда складывалась тенденция отрицания роли, которую играла помощь союзников в победе (эту роль признавал Сталин) и создавался образ «извечного врага» на Западе.

Далее Россия продолжила парадигму вечности и в эпоху высоких цен на углеводороды предприняла попытки экспортировать нарратив «вечности» на Запад (поддержка ультраправых партий в Европе, расширение информационного покрытия и т.д.).
Снайдер также отмечает, что именно в брежневские времена получило образование большинство современной политической элиты России.
Повторюсь, эти две парадигмы не стоит воспринимать буквально.

Автор защищает тезис о том, что на протяжении новой истории большинство европейских стран не были национальными государствами. Они были либо имперскими центрами, либо перифериями империй. После окончания Второй мировой войны и распада европейских империй Европейский Союз стал гаванью, приютившей оказавшиеся наедине с самими собой европейские страны. То есть европейская интеграция позволила этим странам благополучно жить без эксплуатации колоний. Таким образом интеграция - не столько свободный выбор, сколько (добровольная) необходимость, а любимый крайне правыми лозунг «давайте вернёмся к славным временам национальных государств» не выдерживает проверки исторической реальностью.
Первая реакция многих европейцев, воспитанных в рамках национальной системы образования, - недоумение. Однако оно довольно быстро сменяется пониманием, подчёркивает автор.

Доктор Снайдер поднимает вопрос о влиянии идей на политический истеблишмент и принимаемые им решения. Здесь, вероятно, важно соблюдать баланс, рассматривая идеи как серьёзную часть уравнения, но не переоценивая их значения. С одной стороны, не нужно примитивизировать. С другой, надо помнить о том, что для людей, наделённых почти неограниченной властью, идеи могут быть удобной дымовой завесой, призванной облагородить их главное стремление - удержаться у власти любой ценой. Даже если эти идеи кажутся заимствованными из позапрошлого столетия… Однако и в этом случае отвлечённые теории могут начать оказывать влияние на тех, кто ими драпирует свои действия, хотя бы потому что они обладают такой способностью. Fake it until you make it.

Снайдер довольно подробно останавливается на фигуре Ивана Ильина - политического философа первой половины XX века. Он был выслан из СССР на знаменитом «философском пароходе», в эмиграции много писал о судьбах родины и её перспективах. Господин Ильин - человек образованный, автор многих текстов (среди них эссе «Национал-социализм. Новый дух»). Он был поклонником Муссолини и иже с ним, убеждённым противником большевизма, отстаивал теорию «сопротивления злу силой» (в пику Толстому).
Философ развивал известный нарратив о безусловной непорочности России, которая постоянно вынуждена «защищаться» от «врагов». Да, это клише о «злонамеренном Западе» родилось далеко не вчера.
В этой парадигме он трактовал и большевистскую революцию, считая, что во всём «виноваты» внешние силы, а русский народ - их «жертва».
Ильина считают любимым философом президента РФ, который сам об этом говорил. Тимоти Снайдер перечисляет некоторые факты, которые свидетельствуют в пользу данного мнения. Все они общеизвестны. Один из тезисов Ильина касается выборов. Он считал их не более чем ритуалом, призванным объединить нацию вокруг спасителя.

Идеи Ильина освятили радикальное неравенство в России, перенесли акцент политики с реформ на непорочность и помогли представить Запад постоянным источником духовной угрозы.

Можно поспорить с тем, какую роль сыграли в этом идеи Ильина и других мыслителей, но не по сути.
На этом частном примере книга заставляет задуматься над возможными пропорциями идей и прагматизма в жизни человека и общества.

В плане пропаганды сегодня многое не так, как в XX веке. Методы стали менее топорными, где-то добавилось мягкости. В прошлом, замечает автор, народам предлагалась одна большая ложь и ожидалось активное с ней согласие. Сегодня в публичном поле много выдумок среднего размера, которые часто друг другу противоречат и призваны наводить туман. Также, в отличие от прошлого столетия, в наше время поощряется пассивность. Оставайтесь на диване, проводите как можно больше времени у экранов гаджетов. Можете соглашаться с предлагаемыми вам трактовками, а можете и ворчать про себя или в сети.

Фактуальность сменил понимающий цинизм, не требующий от зрителя ничего, кроме – время от времени – согласного кивка перед сном.

Книга также косвенно предостерегает против расизма и других предрассудков ксенофобского толка. Помимо того что это неэтично и негуманно, подобного рода предубеждения упрощают работу манипуляторам разных мастей.

Снайдер считает, что российские боты («компьютерные программы, более или менее сложные, предназначенные для донесения до целевой группы определенной информации») помогли Трампу выиграть выборы. Этому вмешательству в книге уделено много страниц, возможно, слишком много (особенно из 2022 года). Книга вообще, на мой взгляд, местами перегружена перечислением событий.
Однако Снайдер приводит и глубинную причину (одну из), которая сделала возможным избрание Трампа. Это углубляющееся социально-экономическое неравенство в США. Когда всё больше денег концентрируется в руках всё меньшего числа семей, это порождает ощущение разъединения и недоверия.
Усиливающееся и понятное для многих ощущение несправедливости и плохо работающих социальных лифтов создало благоприятную почву для всяких ботов, демагогии и эмоционального манипулирования.

Снайдер также развенчивает заблуждение о том, что свободный рынок якобы неизбежно ведёт к демократизации. Рыночная экономика сама по себе не ведёт к демократии и развитию институтов. Для этого в первую очередь должно быть обеспечено верховенство права, так же как и разделение властей. Ложное понимание процессов и понятий, вероятно, сыграло роль в том, что у части людей на постсоветском пространстве выработалось недоверие к демократии и капитализму. Возможно, это способствовало тому, что определённая часть населения, никогда толком не жившая при СССР, начала его идеализировать.

Так о чём же эта книга главным образом? Я бы сказала - о времени в истории и о невежестве. Две описанные парадигмы неизбежности и вечности отражают искажённое понимание исторического времени. Время не застыло и оно не движется по кругу. Время - не линейно и «не сворачивается в мистическую петлю». Время течёт, непредсказуемо меняет скорость, начинает движение по новым траекториям.

Что касается проблемы невежества, книга аккуратно напоминает о том, как рискованно в современном мире быть ignoramuses и не уметь складывать условные дважды два. Речь отнюдь не идёт о высшем образовании или культурном слое. Под невежеством подразумевается неумение проверять простые, казалось, вещи, понимать собственные слабости (те же предрассудки) и, как следствие, становится вдвойне уязвимым перед пропагандой, которая умеет добираться до сознания окольными путями.

И совсем уже последний вывод, который каким-то образом пришёл мне на ум. Не зря Моисей столько лет водил свой народ по пустыне, не зря...

Мы были первыми американцами, которые посетили Китай за, наверное, миллион лет или что-то около того.

Форрест Гамп, «Форрест Гамп», 1994

Очень горькая книга. И горечь ее усиливается щенячьим восторгом автора. Ему есть чему радоваться, а вот нам нет, так как мы остались в дураках.

Странное это дело, книга явно писалась с расчетом только на американскую аудиторию. Об этом говорят и специфически расставленные акценты, и оправдания автора в определенных местах. Но она интересна и нам, нашей стране, вынужденной играть на той же шахматной доске Евразии. И теперь мы смотрим на рассказ американца о Китае своими глазами, со своим багажом.

Киссинджер начинает издалека, с обширной исторической справки, раскрывающей взаимодействие Китая с различными варварами на протяжении пары тысячелетий. И рассказывает о шоке конца XVIII – начала XIX века, когда Китай нехотя осознал, что у него больше нет преимущества над европейскими и американскими дикарями.

Попутно Киссинджер обвиняет Россию в развязывании обеих мировых войн, так, между делом. Я уделяю этому много внимания? Просто это хорошая прививка, которую следует сделать, чтобы снять розовые очки при оценке политики – мы всегда были и будем для наших западных партнеров зеленокожими орками, и только это стоит принимать в расчет.

Но книга внешне о другом, не об угрозе России миру. После исторической справки Киссинджер окунается в свой мир дипломатии. Он рассказывает про сатанински хитрого Сталина, про изначальные трения его с Мао, про маниакальные идеи китайского руководства и взаимонепонимание США и КНР, приведшие к Корейской войне и двум кризисам из-за Тайваня.

И все время автор сетует, что США не разглядели трения между Москвой и Пекином раньше, что сменявшимся в Белом доме администрациям коммунистический заговор казался таким монолитным. Ведь можно было остановить Советы раньше, ударить по позициям Москвы не в 70-е, а в конце 50-х.

Постепенно повествование подходит к пункту, который так нравится Киссинджеру и так претит мне. Я никогда не смогу понять китайцев. Можете ли вы? У вас есть союзник, который пролил за вас кровь, помогал вам в 30-е воевать с японцами, разгромил Квантунскую армию в 1945, подписал с вами в 1950 году союзнический договор о взаимной обороне. Союзник, который пришел вам на помощь, строит инфраструктуру, помогает сделать собственное ядерное оружие. Да, союзник пытается играть роль старшего брата, но достаточно ненавязчиво.

Что же делаете вы вместо благодарности? Цепляетесь за мелкие идеологические расхождения, абсолютизируете их. Начинаете спорить, вести публичную дискуссию. Все пока в рамках. Но секретно вы начинаете считать, что ваш союзник плох, так как отошел от чистоты идей. Ок, возможно это правда, Советский Союз времен Брежнева мало стремился к мировой революции. Но следует ли отсюда вывод, к которому пришли китайцы – заключить союз с США против СССР? На мой взгляд, нет. На их взгляд – да.

Дальше...

Вряд ли возможно представить себе глубину удивления в Москве в 1971-1972 годах, когда Мао задружился с Никсоном. Отныне к нашим расходам прибавилось и поддержание оборонительной линии в Сибири против Китая, уже усиленной после серии пограничных конфликтов 60-х. Что, интересно думали в нашем Политбюро по поводу китайских маньяков?

И если сначала я был поражен китайской ненавистью к СССР, то потом у меня начала закрадываться мысль – а не говорили ли китайцы просто то, что американцы хотели услышать? И постепенно мне стало казаться, что китайцы провели блестящий дипломатический маневр, освоенный потом многими восточными европейцами – говори США то, что они хотят услышать (делай при этом все, что угодно, ты уже «свой сукин сын»), и ты получишь деньги и технологии.

Вся эта антисоветская риторика выглядит искусственной и, судя по всему, таковой и была. Китайцы пугали американцев фантомным вторжением СССР и получали взамен технологии и средства для экономического рывка. Именно поэтому, когда СССР начал слабеть, КНР пыталась его подпереть – ведь без советской угрозы американцев будет трудно разводить!

Но самое странное, что США не заметили, что китайцы их использовали. Дошло даже до того, что в 1979 году, когда отмороженные китайцы вторглись во Вьетнам, которому столько лет помогали в войне против США, США же поставляли Китаю разведданные для осуществления этого вторжения! Хитрости китайцев нет предела.

Эта книга должна быть холодным душем для ярых сторонников «поворота на Восток» и прочей актуальной ерунды. Надо быть готовым, что наши добрые друзья подставят нас при первой же ситуации, где это будет им выгодно.

Горько же мне было от осознания упущенных стратегических возможностей. Если бы Мао так не шатался в международной политике, если бы победила просоветская партия, если бы китайцы хотя бы просто не мешали потом в Африке и в Азии, варились бы в собственном соку больших скачков и культурных революций. Так нет же, им надо было отомстить нам за все хорошее. Как писал Высоцкий по этому как раз поводу:

«Когда вы рис водою запивали -
Мы проявляли интернационализм, -
Небось, когда вы русский хлеб жевали,
Не говорили про оппортунизм!»

P.S. Перевод очень хорош, гладок и легок, шероховатостей почти нет, читается книга на одном дыхании.

Сто лет назад с выстрелов в Сараево начался XX век, двадцать лет назад британский историк Эрик Хобсбаум написал о нём книгу, а ещё через десять лет её издали в России. Маленьким тиражом, вроде как для немногих. Что ж, объяснимо: Хобсбаум продаётся хуже неутомимого критика капитализма Кругмана или пламенного атеиста Докинза. Ему ничего не надо доказывать и никого не нужно убеждать, для великого историка проблемы демократии и авторитаризма, рынка и планирования, науки и религии, массовой культуры и авангарда уже давно разрешены - в этой книге. И он имеет право: одногодка Октябрьской революции, Хобсбаум видел все идеологии, все режимы, все заблуждения и химеры своего века. Шестнадцатилетним юношей в Берлине он наблюдал приход к власти фашистов, в 1953 пил пиво вместе с первооткрывателями спирали ДНК Уотсоном и Криком в Кембридже, писал письма протеста против советского вторжения в Чехословакию, но из Компартии не вышел - кажется, что и мемуары старика Хобса читались бы на одном дыхании. Однако всё ровно наоборот: "Эпоха крайностей" написана "с высоты птичьего полёта", как если бы её автор жил в каком-нибудь XXII веке и отстранённо взирал на копошащихся предков. В то же время это не "Повседневная жизнь времён Бомбы", а скорее "Бродель о вчерашнем": структуры региональных экономических систем, развитие мировой торговли, классовые отношения, научно-технический прогресс. В трёхтомнике о "долгом девятнадцатом веке" Хобсбаум достиг совершенства в анализе долговременных тенденций выбранного периода, и "Эпоха крайностей" успешно следует проверенным рецептам, в конце демонстрируя и отличные прогностические возможности такого метода.

Для тех, кто не в теме:
Для неподготовленного читателя одолеть итоговый труд Хобсбаума будет непросто. Линейный нарратив характерен лишь для немногих мест книги (например, о советском опыте развития), а весь остальной текст крайне плотно спрессован из глубоких умозаключений, необходимых цитат и проницательных выводов. Рядовой историк использует факты как прищепки для простыни истории, и без них его конструкции скукоживаются, Хобсбаум же невозмутим как Наполеон в ночь перед Аустерлицем: он не только знает все грядущие передвижения вражеских армий на разложенной карте сражения, но уже готовит победную речь. Романтика кубинской революции не повод для разговора, куда важнее объяснить роль армии в проведении реформ в Латинской Америке; про ужасы нацизма - как-нибудь в другой раз, зато опровергнем советскую теорию о поддержке Гитлера крупным капиталом и западную теорию о "фашистской революции"; в Тегеране фанатики захватили посольство США? - кому какая разница, если иранская революция впервые произошла вне традиций 1789 и 1917 годов! Короче говоря, обращаться к "Эпохе крайностей" за красочным и подробным рассказом о прошлом веке было бы неправильно. Это "Улисс" для историков, демонстрация мастерства и техники, бенефис всемогущего автора.

Для тех, кто в теме:
Марксистские взгляды Хобсбаума ему всегда мешали в жизни, но помогали в исследованиях. Он мог взглянуть на исторический процесс как бы с другой стороны, с позиции идеологического противника, и отметить недостатки капитализма и либеральной демократии. Он, конечно, бесконечно, далёк от идеализации советского проекта, тем более что наблюдал его крах, однако твёрдо уверен, что без Октябрьской революции, без сталинских пятилеток, "золотой век" западной экономики (1950-1973) не был бы возможен. Европейские правительства и США строили "государство всеобщего благоденствия", оглядываясь на СССР с его системой соцобеспечения, всеобщей занятостью и высоким образовательным уровнем. Послевоенный капитализм взял из этой системы всё лучшее, но позже устремился к другой крайности - неолиберализму восьмидесятых, безнадёжность которого была уже очевидна автору в 1994 году (прислал бы хоть Ельцину письмо на этот счёт!). Разумеется, экономическими штудиями Хобсбаум не ограничивается, куда более важными ему представляются демографическая, экологическая проблемы, а также наступающий технократизм и особенно конец традиционализма в смысле конфликта поколений, кризиса семьи и нравственного разложения. Историки будущего, по его мнению, сочтут "холодную войну" интересным, но малозначительным эпизодом века, вроде распри католиков с гугенотами 500 лет назад, однако отметят упадок Европы и европоцентризма, рост глобализации, культурную революцию. Поразительно, но прогнозы автора из концовки книги сбываться начинают прямо на наших глазах: рост национализма в постсоветских республиках, укрепление фундаменталистского ислама и связанный с этим всплеск мирового терроризма, ослабление национальных государств, коллапс системы международных отношений на основе ООН и равновесия держав, кризис Евросоюза... Как занудный Мелькиадес, Хобсбаум описал самый жестокий век человечества и заглянул намного дальше. Его пергаменты никаким ураганом уже не сметёт.

Общая оценка:
Двадцатый век - взгляд из будущего.

Двадцать лет назад Кэтрин Мэрридейл приехала в Россию собирать материал для своей книги - историко-философской работе о представлениях о смерти в России за последние сто лет. Мэрридейл исходила из предпосылки, что в такой стране как Россия, которая за весь двадцатый век пережила необычайно высокий уровень насилия, должны сложиться свои особые представления о смерти. Ее интересовало, каким образом народ вынес, оплакал и отрефлексировал миллионы смертей, которые сопутствовали нескольким войнам (от русско-японской до афганской), нескольким волнам репрессий и катастрофам (голод, эпидемии, Чернобыль).

Поэтапно рассматривается история смертности и демографическая обстановка от последних лет империи до распада СССР. Автор исследует, как менялось отношение к смерти и восприятия похоронного ритуала в сознании человека, как религиозные ритуалы замещались революционными и обратно к православным корням. Помимо этого, она затрагивает тему утилизации тел, которая особо в литературе не поднимается и считается чем-то самим собой разумеющимся. Вот правительство подавило гражданскую войну, расстреляло 100 тысяч человек, а куда девать тела? Зимой не захоронишь, морги и больницы забиты до отказа, хоронить негде и некому, а ведь смерти еще нужно скрыть. Или вот в краю голодомор, миллионы погибших, из них кто-то умирает прямо посреди улицы, хоронить их некому, у оставшихся в живых элементарно нет сил, единичные случаи каннибализма происходят повсеместно, и у меня как-то не поворачивается язык их осуждать. Или вот в ГУЛАГе узники заняты изнуряющим трудом, питание скудное, в условиях постоянной мерзлоты нет времени и нет возможности хоронить тела.

В таких условиях человек теряет уважение к жизни и смерти, уважение к самому себе. Вся наша история за последнее столетие, от давки на коронации Николая II до афганской войны отмечена печатью горькой истины, что жизнь человека не стоит ни копейки. Царизм продемонстрировал нам, что ни набожность, ни образованность не мешали сильным мира сего поступать с людьми жестоко, обесценивать жизни миллионов людей. Своих врагов мы предпочитали забрасывать собственными мертвыми телами, выходили из войн с победой и с количеством жертв, в несколько раз превышающим потери врагов, и второе при этом нам казалось не таким важным как сам факт победы.

Революция учила нас бороться до последнего, «перешагивать через мертвые тела» и шагать вперед. Отношении к смерти революция унаследовала от ненавистного же ей царизма. Два главных ее вождя взирали на смерть (и даже на смерть своих близких) так же холодно и отстраненно.

Первый председатель ЧК Феликс Дзержинский довольно холодно выразил эту мысль в своем дореволюционном дневнике, который вел в тюремном заключении: “Что же касается чувства, то могу сказать тебе: жизнь наша такова, что требует, чтобы мы преодолевали наши чувства и подчиняли их холодному рассудку. Жизнь не допускает сантиментов, и горе тому, кто не в силах побороть свои чувства”.

В главе «Красные похороны» переход от православных к коммунистическим ритуалам достигает своего логического завершения. Коммунизм сформирован, у него них появились свои лозунги, свои «святые» (погибшие за революцию) и свои праздники - годовщины тех или иных событий. Апофеозом всего этого процесса станет смерть Ленина, чьи останки будут сохранены, как мощи какого-нибудь святого в религиозной конфессии.

Советская власть, стремившаяся разными способами низвергнуть власть смерти, фактически превратила сердце своей столицы, церемониальное ядро своего правительства в могильник. Бунтари, который вскрывали гробы с останками православных святых, теперь ревностно охраняли свою собственную раку с мощами. Они упорно отрицали какую-либо преемственность и связь с религией и с прошлым. Но ирония была очевидна. Империя была возведена на костях святого и при помощи своей самой большой тайны – науки – сохраняла его тело нетленным. Революция, низвергшая религию, отмечала свои главные праздники в присутствии всевидящего отца. Смерть победить не удалось.

Вторая важная тема этой работы – это коллективная память о трагических событиях советского периода, точнее отсутствие этой коллективной памяти. Есть миллионы индивидуальных «памятей», но нет одной общей народной «памяти», которая бы объединяла всех (в том числе и тех, кто не переживал этих трагических событий). Возьму пример из книги, который отвечает и моему опыту. Серии событий известных как Голодомор имеют огромное значение для Украины, они являются частью государственного и социального мифа Украины. Я услышала несколько лет назад, как на украинском шоу талантов провели минуту молчания в память о Голодоморе, что подчеркивало значимость этого события. Однако, «голодомор» не был исключительно украинской трагедией, в те же самые годы пострадали и другие регионы РСФСР, но тяжелее всего пришлось Казахстану, где погибла половина коренного населения. Но у нас в Казахстане эта тема не стоит (и не стояла) ребром так, как это происходит на Украине. Об этом просто не говорят, будто это было чем-то незначительным или обыденным. Конечно, я знаю о голоде из книг по истории, и много кто знает на самом деле, но у нас нет глубинного осознания, нет чувства сопричастности по отношению к этим событиям.

История перманентного насилия вкупе с культурой молчания на территории Советского Союза создало какого-то чудовищного монстра, с которым до сих пор непонятно что делать. Все это напоминает какой-то массовый стокгольмский синдром. Мой собственный дедушка рассказывает о пережитом голоде, а потом произносит тост «Крепка советская власть!» и опрокидывает стопку. Он страдал, но он не хочет никого ругать. Он не хочет слышать про все эти ужасы, потому что если все знать, можно просто сойти с ума. Он не знает, как надо было лучше сделать, и никто не знает на самом деле. Это прозвучит пафосно, но если бы я увидела хотя бы немногое из того, что довелось увидеть им, я бы не знала как жить дальше и зачем жить вообще.

Кэтрин Мэрридейл взяла около сотни интервью у четырех категорий людей в четырех городах России и Украине и обнаружила, что все они желают много говорить, но никто из них не хочет слушать. Среди жертв царит разобщенность. Ей рассказывали о лагерях, расстрелах и голоде, но каждый стремился высказаться, донести свою историю, рассказать «как все было на самом деле» и почему «их страдания» важнее и значительнее, чем у других. Здесь очень показательна серия интервью, где она собирала в комнате для интервью одновременно пять респондентов. Наивная англичанка, наверное, ожидала, что герои будут вместе вспоминать события, находить в воспоминаниях точки соприкосновения, будут сочувствовать и поддерживать друг друга, а в конце обнимутся и порадуются, что Сталина больше нет. Но ничего этого они не хотели, для них Мэрридейл была еще одной докучливой теткой, которая приехала задавать дурацкие вопросы. Все они рассказывали ей уже заученные ими отредактированные эпохой молчания и страха истории (вы и сами такие слышали не раз от ваших родных). Они были неспособны отпустить эту эпоху и сказать ей то, что она так хотела услышать. Кто-то критиковал ее за неудачный выбор метода сбора данных, но по-моему эта неудача показательна и более продуктивна для всей ее работы в целом.

Мэрридейл, следуя западной традиции, проповедовала психоанализ как способ пережить трагические события в жизни. Она хотела заставить тех немногих уцелевших говорить о самом болезненном, вытаскивать наружу самое темное и страшное, забытое и подавленное. Она хотела помочь им справиться с горем, но это было не тем, что им было нужно. Отрицание – тоже способ выживания. Люди, которых она повстречала, не хотели говорить «все о смерти да о смерти», они верили, что их мучения были оправданы, что эти события были меньшим злом, они хотели доказать ей, что они прожили трудную, но неплохую жизнь. Показательна история женщины, отца которой расстреляли, сама она сидела в лагере, но плакала, когда получила медаль из дешевого металла в годовщину дня победы. Медаль забрала у нее чувство вины. «…медаль, символизирующая ее вклад в сталинскую войну, в великое коллективное усилие людей, которые плевали в нее на улице после ее освобождения из заключения, едва ли не самое дорогое ее достояние, которым она невероятно гордится».

И этим мне понравилась это исследование в том числе. Кэтрин Мэрридейл вошла в нее со своей гипотезой, но вышла с другим выводом. Она выводит в самом конце:

Говорить как бывший советский человек и россиянин означает говорить (коль скоро человек выбирает эту субъектную позицию) с позиций безопасности, говорить изнутри культуры долготерпения, выносливости и героизма, говорить на языке “исторической участи”, говорить (при всей возможной иронии) о дерзновении и отваге, которые требуются, чтобы возглавить борьбу за освобождение человечества.

Эта книга из категории сложных и требует сосредоточенного чтения. Это - большое исследование, глубокое проникновение в культуру с привлечением сотни источников западного и отечественного происхождения, мемуаров и живых интервью; которое шло до нас почти двадцать лет. Кроме того, это очень эмоциональная книга, она заставляет не столько узнать, сколько прочувствовать историю своей родины, осознать насколько чудовищный и уникальный опыт пережили наши предки, и дать нам возможность (если мы достаточно проницательны) что-нибудь да вынести.

В названии этой книги фигурирует слово «гулаг», что я считаю совершенно неправильным. Пожалуй, эта книга читается также тяжело как «Архипелаг ГУЛАГ», но не потому что она косноязычно написана, нет, и даже не потому что это «художественно-литературное исследование». Наоборот, всё сказанное здесь – это правда, в отличии от лжи русского писателя-диссидента, эту книгу писал профессор Гарвардского университета. Но, как и в солженицынском «гулаге» всё новые и новые описания чьих-то страданий, немыслимых наказаний и издевательств, валятся на тебя с каждой страницы, такое чтение утомляет, а иногда и вовсе становится невыносимым.

Скажи мне ещё совсем недавно слово «колония», я бы представляла себе век 18ый- 19ый. В этой книге нас ждёт рассказ из середины века 20ого: в Германии уже освободили евреев из концлагерей, уже Гитлер покончил с собой в бункере, уже прошёл Нюрнбергский процесс над нацистской верхушкой и в Европе жизнь постепенно входит в привычное русло. Но только не в Африке. Здесь и после Второй мировой будут продолжаться все прелести того, что сейчас принято называть «геноцидом»:
1) Трудовые лагеря
2) Колхозы в их извращённом виде
3) Аналоги гестапо
4) Голод
5) расизм

Есть здесь «контрольная фраза» про Сталина, но хочется сразу же остановиться и задуматься, а слышала ли я, чтобы при Сталине морили голодом детей? устраивали целые детские трудовые лагеря? кого-то окунали в кипящую воду с рисом? Потому, сравнение с гулагом считаю здесь неуместным, тем более, что в этой книге в роли заключённых выступает обычное африканское население, в том числе дети, старики и женщины, ни в чём не виноватое перед «белыми господами».

Автор начинает свой рассказ с событий 1901 года, когда англичанам в «драке за Африку» (а также в Европе у Англии был главный конкурент в лице Германии) срочно понадобилось контролировать один из самых важных торговых путей – Суэцкий канал, и они озаботились постройкой железной дороги в Кении. Население регионов, где планировалась постройка, естественно взбунтовалось, ведь их деревни должны были быть сравнены с землёй. Чтобы подавить восстание, английская армия использовала штыки, винтовки и пулемёты, это заставило население бежать вглубь страны. Однако британское правительство быстро смекнуло, что в Кении они зависят от местных, так как кто-то должен обеспечивать поставки продовольствия, поэтому одним «отпугиванием» отлелаться не удалось.

Свой беспредел Англия объясняла просто: высшая раса, христианские ценности, экономические ноу-хау, избавление мира от «отсталых нехристей» - это всё «бремя белого человека». Однако, «бремя» никак не должно было отразиться на самих налогоплательщиках в Англии, колонии должны были обеспечивать себя сами – ни цента от белых не должно было пойти «отсталым нехристям».

В Кению из Англии в основном ехали фермеры или аристократы, и вот уже побережье Африки наводнил багаж лордов и леди с их граммофонами, безделушками из фарфора, ваннам для купанья и другими вещицами, позволяющими господам чувствовать себя как дома. На одного такого английского господина приходилось по несколько дюжин слуг из числа местного населения, обязанности которых были чётко разграничены. Гедонический стиль жизни – секс, наркотики, выпивка и танцы захлестнули скучные африканские будни. Появился даже свой «африканский Мулен Руж».

В серьёз белый человек верил в то, что у африканцев мозг меньшего размера, а также снижен порог чувствительности и боли, да и пищевые потребности гораздо скромнее. Чего не придумаешь, чтобы оправдать свой расизм и жестокое обращение с людьми?

Расположившись в Африке, белые господа тут же принялись притворять в жизнь закон «разделяй и властвуй»- каждая этническая группа должна была быть отделена от другой, к 1920ому году у каждого африканского рабочего была своя айди-карта с указанием его этнической принадлежности, отпечатка пальца, там же трудовая история и подпись работодателя. Этот «паспорт», размером с портсигар, они должны были носить на шее.
Помимо этого, навязывалось христианство и европейский стиль жизни.

Как водится, англичане делали своих «цепных псов» - наряжали их в европейский красивый костюм, галстук и шляпу и ставили во главе колоний. Одним из самых резонансных событий 50ых годов стало убийство представителями народа Мау-мау генерала Варухиу, его ещё называли «африканским Черчиллем». Местное население праздновало его убийство, радовалось в открытую смерти того, кто продал свою страну за деньги, но не смог забрать эти деньги с собой на тот свет. За этим убийством последовало другое – Эрик Боукер был задушен со своей семьёй в собственном доме своими же верными слугами, по-видимому не вынесшими чудовищного отношения к себе.

Английская пресса тут же начала разносить новость об «ужасных чёрных», не скупясь на красочные эпитеты: «тёмные», «злостные», «сдеградировавшие». Репрессивные меры последовали в виде повышения налогов, тюремных заключений, телесных наказаний и террора. В 1953 году контроль над населением был тотальный – конфискация имущества, строгая слежка за перемещением по стране. Подозрительность со стороны белых к населению дошла до безумия.

Подозрительность быстро превратилась в аналог гестапо – допросы и избиения с применением разбитых бутылок, непотушенных сигарет, электрошока, ножей и даже диких животных и змей. «Интервьюированным» иногда клали горячие яйца на половые органы, английские господа избивали беременных женщин. Не прошедшие допрос отправлялись в концлагеря, где их избивали до смерти.

Ты не мог пошевелить рукой, чтобы вытереть пот с лица, это только привлечёт надзирателя и он может избить тебя. Он мог дойти до безумия, избивая тебя. Он мог просто выбрать двух или трёх рандомных жертв и избить их до полусмерти. Мы никогда не знали, кто будет следующий. Оставалось молиться, что выберут не тебя, а кого-то другого.

Обыденность для местного населения превратилась в каждодневный ужас: дети, разлученные с родителями, голод, болезни, дизентерия. Истребить как можно больше народа – вот цель создания таких лагерей.

Всё это происходило одновременно с вечеринками с льющимся рекой алкоголем, приличными манерами в другом мире – мире белых английских господ, в цилиндрах и с закрученными горячими щипчиками усиками.

Почему-то, эта тема Кенийской трагедии мало где упоминается. Я ни разу не слышала, чтобы Англия была обвинена за геноцид и выплачивала репарации. Королева, по которой весь мир плачет вот уже две недели как, самолично видела, в каком состоянии находятся колонии, но продолжала пополнять коллекцию драгоценностей. Нацизм замечают только в Европе и только тогда, когда это удобно.
Очень тяжёлая книга, но очень нужная, и я бы хотела, чтобы её перевели на русский язык. Спасибо за рекомендацию Гале Tin-tinka , без тебя я бы вряд ли вышла на эту тему.

У общего обзора мировых событий могут быть как достоинства, так и недостатки. Автор хорошо изобразил мировые тенденции в политической жизни, отношения между странами, формы развития государства, сосуществование первого, второго и третьего миров, социальную активность, затронул развитие культуры и науки с взаимовлиянием их на социально-экономическое состояние общества. Такие обзоры считаю полезными и что-то, в подобном виде, стоит преподавать в ВУЗах. Например, история отдельных стран будет трактоваться по другому, в контексте общемировых тенденций. В книге это можно увидеть на примере нашей страны.

По ходу чтения можно наблюдать противоречия и недостаточность в существующих системах общества (капитализм, социализм). Уже к концу 20 века были ярко видны несовершенства существующих социально-экономических систем. Тем не менее СССР, на глазах у всего Мира ринулось осуществлять у себя «свободный рынок», несовершенство которого, мировым экономистам, были уже ясны и многие внедряли у себя элементы плановой экономики.

«Например, в 1945–1946 годах Франция осознанно вступила на путь экономического планирования для модернизации своей промышленности. Такая адаптация советских идей к смешанной экономике капитализма оказалась весьма эффективной, поскольку с 1950 по 1979 год Франция, до этого олицетворявшая экономическую отсталость, быстрее других экономически развитых государств (даже быстрее Германии) стала нагонять США по эффективности производства»

В существующей мировой системе, сняв с себя обязательства «второго мира», страна могла рассчитывать только на одну из ролей «третьего мира», со всеми тягчайшими последствиями и деградацией во время перехода на эту ступень. Уйдя из социалистического лагеря, и не предлагая ничего нового, СССР предал большую часть мира, которым в тягость уготовленная «развитыми странами» роль. В Мире произошел резкий дисбаланс, он встал на пороге, по сути, разрушений.

Недостатки книги следуют за поверхностным обзором. Автор выделяет тенденцию или проблему, опираясь на свершившийся факт, допустим – распад СССР, но детали этого события описываются субъективно, с позиции писателя. Мне это особо не мешало и даже было интересно посмотреть как могут трактоваться события в нашей стране аналитиками из других стран.

Неспешный рассказ автора, дает время для размышлений над произошедшими событиями 20 века, дает возможность дополнить свои знания с учетом взгляда из другой страны, когда на одни и те же события даются разные оценки. Но объем книги слишком большой и этот неспешный стиль в конечном итоге начинает утомлять. Поэтому прежде чем браться за книгу, стоит оценить своё терпение и психологическую совместимость со способом подачи материала.

Генри Киссинджер мудр, прагматичен и действует исключительно в интересах своей страны, он настоящий американец и патриот, однако в отличие от многих современных политиков, способен видеть и недостатки внутри государства, знает, как обернуть их на пользу. И он не особо старается замолчать негативные аспекты политики США, более того он раскрывает схемы достижения политического и экономического влияния, не скрывает сути долгосрочных планов, поставленных перед руководством США и методов достижения целей, используемых политиками и дипломатами.

Пристрастен ли Киссинджер? Да, ведь он ратует за свою державу. Этим книга и интересна, и как бы не было неприятно читать отдельные главы, особенно когда Киссинджер раскрывает нюансы политики в отношении России, СССР, Балкан и дает оценку российским государственным деятелям, курсу страны, но читать книгу стоит, ведь такие вещи необходимо знать и понимать, чтобы не стать слабым, не сыграть под дудку «исключительной и богоизбранной» Америки, во благо Им и в ущерб Нам. Иными словами, держи друга близко, а врага еще ближе.

Как говорят американцы, «есть много способов пахнуть скунсом», и порой автор настолько прямолинеен, что расписывает эти способы, буквально мотивирует мотать на ус проскальзывающие откровения и делать выводы-зарубки на будущее. Он честно говорит, какие пути и средства может выбрать скунс-Америка в ближайшие десятилетия на евроазиатском пространстве, а значит, дает подсказку, как вовремя подготовить дезинфицирующий и дезодорирующий «антискунс», чтобы потом не было мучительно больно «дышать»...

А еще данная монография представляет экскурс в историю дипломатии, мировую историю и в историю США в частности. Взгляд американца, являющегося экспертом в области международных отношений, практически всю жизнь простоявшего в непосредственной близости «руля» страны, весьма интересен.

Весьма увлекательная, но местами сложноватая для понимания обывателя книга. Что сразу же вступает в конфликт с ее "предназначением?" - помочь людям повысить свою финансовую грамотность и рассказать им о важности существования денежной системы в мире. Если со второй задачей, на мой взгляд, автор справился на "отлично", то с первой у него что-то застопорилось. Так как, чтобы понять хотя бы 2/3 информации, необходимы зачатки финансовой грамотности. А ведь в самом начале книги автор указывает, что даже в благополучных странах большая часть людей не имеет даже минимальных знаний про финансы.
Значительным минусом книги я бы назвала и тяжеловесность текста, из-за чего чтение получается не из самых легких и приятных. Иногда приходилось перечитывать абзац по нескольку раз, чтобы понять мысль автора. И то я не уверена, что мое понимание было верным.
Но немало в книге и плюсов, не говоря уже о ее полезности при должной старательности в усвоении информации. Автор постарался рассказать о финансах достаточно многогранно, чтобы читатель получил максимально много информации. Но выводы о пользе или вреде конкретных финансовых продуктов придется делать самостоятельно. И это тоже польза книги - она заставляет думать и искать новую, более полноценную информацию. Так сказать "встряхивает мозг", заставляя его переосмысливать финансовые установки.
Не могу назвать эту книгу фундаментальной и обязательной для прочтения, но она, безусловно, полезна. Почитать ее стоит. Возможно, я ее даже перечитаю, несколько более медленно и с тетрадкой и ручкой под рукой.