Цитаты — стр. 3

Расходились офицеры из курилки молча. Говорить было не о чем.
Каждый думал о своем. И каждый думал об одном и том же — о войне. На
Кабул взлетали по расчетному времени в четыре ноль-ноль. Полетное
время один час сорок минут. В первые сорок пять минут полета запасенная
на последние русские рубли водка оживила лица, создала видимость
уродливого веселья. На сорок шестой минуте мощнейший рев сирены в
салоне «горбатого» (Ил-76) мгновенно протрезвил всех. Через микрофон
ровный голос командира корабля сообщил:
— Пересекли государственную границу СССР. Моментально
выключено освещение салона и бортовые огни. Все! Иллюзии кончились.
Началась другая жизнь.

— Самое страшное, мужики, на войне — везти домой «ноль-двадцать-
первых», так называемый «груз двести». Особенно, если из одного с тобой
города.
Шифрованная лексика афганской войны требует пояснения. «Ноль-
двадцать-первый» обозначал убитого в бою воина. «Грузом двести»
обозначалась перевозка трупов, а вертолет, самолет или даже грузовик,
перевозивший этот страшный груз, «романтически» назывался «черным
тюльпаном». При этом тяжелораненые в переговорах назывались
«двухсотыми», а легкораненые «трехсотыми». Почему тяжелораненые
были созвучны на этом птичьем языке покойникам, вряд ли кто может
внятно объяснить.
— Такой «груз» везти домой… Глаза майора потускнели:
— Собственно, с этим «грузом» я и летал сейчас на Новгородчину.
Жуткое, признаюсь, дело. Мы были с этим солдатом земляки. Дома почти
рядом, да и родители наши знакомы с детства. Чего я насмотрелся и
наслушался — не передать. Первые два часа встречи выполнял роль
виноватого во всех грехах, за что мне и набили морду. Да я и не
сопротивлялся, понимал родственников. Цинк вскрывать было нельзя, да
там, собственно, и показывать было нечего. Кстати, таких случаев у вас
самих много будет…
— Вот спасибо, майор… — подумал каждый про себя.

... Елена Серебровская:
«У Шолохова был свой распорядок: без приглашения являться к нему не следовало, что было совершенно понятно. Суслов же считал, что закон этот писан не для него, важной аппаратной персоны. Однажды он постучал в дверь шолоховского номера, когда писатель был занят. Михаил Александрович открыл, но вежливо объяснил, что у него срочные дела, извинился и попрощался... Не пригласил!..

Так уж получалось, что каждый его приезд совпадал с каким-нибудь исключительным событием. Тысячелетие Крещения Руси, первое принесение Благодатного огня, панихида по царской семье, первые религиозные программы по Центральному телевидению. Как любил повторять сам Владыка: "Когда я перестаю молиться, совпадения прекращаются".

Как-то группа экскурсантов, искренних советских людей, остановила отца Алипия на пороге храма. В порыве праведного гнева они потребовали рассказать правду об эксплуатации высшим духовенством простых монахов, о притеснениях и вообще - об ужасах монастырской жизни, вычитанных ими из газет. Вместо ответа отец Алипий загадочно спросил:
-Слышите?
-Что слышите?-удивились экскурсанты.
-Что-нибудь - слышите?
-Слышим, как монахи поют.
-Ну вот! Если б худо жили, то не запели бы.

Любовь есть высшая молитва. Если молитва - царица добродетелей, то христианская любовь - Бог, ибо Бог и есть Любовь...Смотрите на мир только сквозь призму любви, и все ваши проблемы уйдут : внутри себя вы увидите Царствие Божие, в человеке - икону, в земной красоте - тень райской жизни. Вы возразите, что любить врагов невозможно. Вспомните, что говорил Иисус Христос : "Все, что сделали вы людям, то сделали Мне". Запишите эти слова золотыми буквами на скрижалях ваших сердец, запишите и повесьте рядом с иконой и читайте их каждый день.

В те атеистические годы советские работники, приезжавшие в монастырь, ожидали увидеть кого угодно: мракобесов, хитрецов-хапуг, темных недочеловеков, но только не тех, кого они встречали на самом деле, - своеобразно, но очень интересно образованных умниц, необычайно смелых и внутренне свободных людей., знающих что-то такое, о чем гости даже не догадывались.

— Мать того солдата, — продолжал танкист, — в итоге оказалась в
психушке. Сперва на следующее утро после похорон ее кто-то случайно
нашел на могиле сына. Она стала скорбной умом, то есть рассудок ее
помутился, и она лежала прямо на холмике под одеялом, а под головой —
подушка. Э-э-х, — горестно вздохнул рассказчик и закончил историю
родительской любви:
— А отца парализовало, да и с головой у него тоже что-то стало не так.
Наверное, конец роду — детей у них больше нет.
Служивый народ в курилке гнетуще молчал. Майор продолжал свой
афганский «мартиролог»:
— Или вот одного нашего прапорщика домой возили. Обе ноги ему
оторвало и правую руку. Когда он медицинскую комиссию на инвалидность
проходил, то ему вторую группу дали. Сказали, что для первой нога должна
быть оторвана на четыре сантиметра больше. А одного офицера чуть под
суд не отдали за то, что он заступился за родителей, у которых парень под
Кандагаром погиб. С них стали брать налог за бездетность. Спасибо,
военком-«афганец» заступился.

Таможня, естественно, ему «добро» не дала. Вернее, дала бы, но
при минус одной бутылке для сержанта-пограничника. Майора это
взбеленило. На месте осмотра он принял единственно правильное, как ему
показалось, решение: в знак протеста на глазах ошалевшего сержанта
четыре бутылки водки майор осилил прямо из горлышка, а две принес в
первую попавшуюся на стремительно пьянеющие глаза гостиницу. Вместе
с гостиницей его взору попались и новички из Закавказского Военного
Округа. Закуска и сотоварищи ревнителю офицерской справедливости
нашлись мгновенно. Едва поднявшееся солнце сочувственно заглядывало
блестками в их мутноватые стаканы.
Борт на Кабул уходил в полночь. Впереди был весь свободный день.
Жгучее солнце — хозяин жаркого Ташкента — ненавязчиво посоветовало
мимолетным постояльцам найти на пересылке спасительную тень. И после
завтрака Виктор с другом забрались в прохладную курилку, где уже человек
тридцать офицеров, видимо, впервые летевшие на войну, с восхищением
слушали слегка проспавшегося к полудню майора. Утренний герой, надо
отдать ему должное, хоть и немного бахвалясь и рисуясь, все-таки
стремился предостеречь новичков от неосторожных на первых порах шагов
по чужой земле. Для Виктора майорский урок выживания в горах и
пустынях Востока оказался просто Божиим подарком.

А Виктор с друзьями получили ценный урок, от
которого всплыли в памяти мудрые слова деда-героя:
— Кому война, внучек, а кому мать родна. Шальная забористая ругань
разбудила всех «пересыльных» в половине пятого утра. Она предстала в
лице вдребезги пьяного майора-танкиста. Он, все больше распаляясь,
бушевал в казарме. Слова его трудно было разобрать, но то, что майора
крепко обидели на таможне, стало понятно сразу. Без лишних церемоний
он будил попавших под руку спящих сослуживцев Виктора и предлагал им
фронтовые сто граммов из полупустой бутылки. Вторая — полная торчала
из кармана заляпанного кителя.
— Вот, гады, меня решили обобрать! Да я в четвертый раз иду за
«ленточку»… Меня там мужики ждут, а эти… — все более взвинчивался
майор.
После первого стакана все прояснилось. Тот батальон, где майор был
командиром; понес ощутимые потери. И он, возвращаясь из отпуска, решил
провезти вместо двух положенных по закону бутылок водки — целых
шесть!

Атмосфера самой рукописи, особенно черновых вариантов настолько выразительна и безусловна, что делает абсурдным самое предположение, будто перед нами текст, написанный кем-то другим и лишь «переписанный» Шолоховым.
В этом может убедиться каждый, кто внимательно вчитается в черновики рукописи, в те вставки и фрагменты, которыми она обогащена.

Развернутую и многословную метафору: «дорога... не стонала немым гудом под тяжестью лошадиных копыт и бричек на железных ходах. Улица была безлюдна и скучна» он заменяет одной короткой фразой: «серая дорога... была наголо вылизана безлюдьем». Это — правка мастера, взыскательно совершенствующего свой текст.

Мезенцев, по всей вероятности, не знал, что путаница с именами нередко встречается у классиков. У того же Л. Н. Толстого в рукописях повести «Казаки» одного из героев зовут Кирка (сокращенное от Кирилл), потом — Лукешка, потом снова Кирка.
Объяснение этой странности есть, и оно — в особенностях психологии творчества.