Королева Марго

XV. Король умер – да здравствует король!

Спустя несколько минут вошли Екатерина и герцог Алансонский, дрожа от ярости и бледные от страха. Генрих угадал: Екатерина знала все и рассказала Франсуа. Они сделали несколько шагов и остановились в ожидании. Генрих стоял у Карла в головах. Увидев мать и брата, Карл объявил им свою волю.

– Мадам, – сказал он матери, – будь у меня сын, регентство перешло бы к вам, а не было бы вас, то к королю Польскому, а если бы не было его, то к моему брату Франсуа. Но сына у меня нет, и после меня престол принадлежит моему брату, герцогу Анжуйскому, а он не здесь. Так как рано или поздно он может явиться и потребовать себе престол, я не хочу, чтобы он нашел на своем месте человека, который, опираясь на почти равные права, станет оспаривать престол, что грозило бы государству войною между претендентами. На том же основании я не назначаю вас регентшей, так как вам пришлось бы выбирать между двумя сыновьями, что было бы тяжко для материнского сердца. На том же основании я не остановил своего выбора и на моем брате Франсуа, так как мой брат Франсуа мог бы сказать старшему брату: «У вас есть свой престол, незачем было бросать его!» Нет! Я выбирал такого регента, который принял бы королевскую корону только на хранение и держал бы ее под своей рукой, а не надевал себе на голову. Этот регент – король Наваррский. Приветствуйте его, мадам! Приветствуйте его, мой брат!

И, подтверждая жестом свою последнюю волю, Карл сам приветствовал Генриха. Екатерина и герцог Алансонский сделали головой движение, среднее между нервной дрожью и приветствием.

– Ваше высочество регент, возьмите, – сказал Карл королю Наваррскому, – вот грамота, которой вам даруются, до возвращения короля Польского, командование всеми армиями, ключи от государственной казны, королевские права и власть.

Екатерина взглядом пожирала Генриха, Франсуа шатался, едва удерживаясь на ногах. Но и его слабость, и сдержанность Екатерины не только не успокаивали Генриха, а явно указывали на непосредственную, нависшую, уже грозящую ему опасность.

Большим напряжением воли Генрих превозмог свою боязнь и взял из рук короля свиток. Затем, выпрямившись во весь рост, он бросил на Екатерину и на Франсуа взгляд, пристальный и ясно говоривший:

«Берегитесь, я ваш господин!»

Екатерина поняла этот взгляд.

– Нет, нет, никогда! – сказала она. – Никогда мой род не склонит головы перед чужим родом! Пока жив хоть один Валуа, никогда во Франции не будет царствовать Бурбон.

– Матушка, матушка! – закричал на нее Карл, поднимаясь на окровавленной постели, страшный как никогда. – Берегитесь, я еще король! Знаю, что ненадолго, но мне не нужно много времени, чтобы отдать приказ, и не много надо времени, чтобы наказать убийц и отравителей.

– Хорошо! Отдавайте ваш приказ, если посмеете. А я пойду отдавать свои приказы. Идем, Франсуа, идем! – сказала Екатерина и быстро вышла, увлекая за собой герцога Алансонского.

– Нансе! – крикнул Карл. – Нансе, сюда, ко мне! Я приказываю, я требую, Нансе: арестуйте мою мать, арестуйте моего брата, арестуйте…

Хлынувшая горлом кровь прервала слова Карла. И в то мгновение, когда начальник охраны открыл дверь, король, задыхаясь, хрипел на своей кровати. Нансе слышал только свое имя, но приказания, произнесенные уже не так отчетливо, потерялись в пространстве.

– Охраняйте дверь, – распорядился Генрих, – и не впускайте никого.

Нансе поклонился и вышел.

Генрих снова перенес взгляд на лежавшее перед ним безжизненное тело, которое могло бы показаться трупом, если бы слабое дыхание не шевелило полоску кровавой пены, окаймлявшей его губы.

Генрих долго смотрел на Карла, потом, говоря с самим собой, сказал:

– Вот решительная минута: царство или жизнь?

В это мгновение завеса за альковом чуть приподнялась, из-за нее показалось бледное лицо, и среди мертвой тишины, царившей в королевской спальне, прозвучал голос.

– Жизнь! – сказал этот голос.

– Рене! – воскликнул Генрих.

– Да, сир.

– Значит, твое предсказание – ложь. Я не буду королем? – спросил Генрих.

– Будете, сир, но ваше время еще не приспело.

– Почем ты знаешь? Говори, я хочу знать, можно ли тебе верить!

– Слушайте.

– Слушаю.

– Нагнитесь.

Король Наваррский перегнулся над телом Карла. Рене нагнулся тоже. Их разделяла лишь кровать, но и это расстояние теперь уменьшилось благодаря их встречному движению друг к другу. Между ними лежало по-прежнему безгласное и недвижимое тело умирающего короля.

– Слушайте! – сказал Рене. – Меня здесь поместила королева-мать, чтобы вас убить, но я предпочитаю служить вам, так как верю вашему гороскопу; оказывая вам услугу тем, что я сделаю для вас сию минуту, я спасу и свое тело, и свою душу.

– А не по приказанию ли той же королевы-матери ты это говоришь? – спросил Генрих, обуреваемый сомнениями и недобрыми предчувствиями.

– Нет, – ответил Рене. – Выслушайте одну тайну.

Он наклонился еще больше. Генрих сделал то же самое, так что их головы почти соприкасались.

Разговор двух мужчин, склонившихся над умирающим королем, приобретал характер настолько жуткий, что у суеверного флорентийца зашевелились волосы на голове, а на лице у Генриха выступили крупные капли пота.

– Выслушайте, – продолжал Рене, – выслушайте тайну, известную лишь мне. Я вам ее открою, если вы поклянетесь простить мне смерть вашей матери.

– Я уже обещал простить, – ответил Генрих, лицо которого омрачилось.

– Обещали, но не клялись, – сказал Рене, отклоняясь от Генриха.

– Клянусь, – ответил Генрих, протягивая правую руку над головой Карла.

– Польский король уже едет, – торопливо проговорил Рене.

– Нет, – сказал Генрих, – король Карл задержал гонца.

– Король Карл задержал только одного, на дороге в Шато-Тьери; но королева-мать предусмотрительно послала трех, по трем разным дорогам.

– О! Тогда горе мне!

– Гонец из Варшавы прибыл сегодня утром. Король Польский выехал вслед за ним, и никому в голову не пришло его задерживать, потому что в Варшаве еще не знали о болезни короля. Гонец опередил Генриха Анжуйского всего на несколько часов.

– О, если бы в моем распоряжении было только семь дней! – воскликнул Генрих.

– Да, но вы не располагаете даже семью часами. Разве вы не слышали звона оружия, которое раздавали людям?

– Слышал.

– Это оружие – против вас. Они придут даже сюда и убьют вас хоть в спальне короля.

– Но король еще не умер.

Рене пристально посмотрел на Карла.

– Через десять минут он умрет. Итак, вам остается жить всего десять минут, а может быть, и меньше.

– Что же делать?

– Бежать, не теряя ни минуты, ни одной секунды.

– Но каким путем? Если меня поджидают в передней, то убьют, как только я отсюда выйду.

– Слушайте! Ради вас я рискую всем, не забывайте этого никогда.

– Будь покоен.

– Идемте, потайным ходом я доведу вас до задней калитки. Затем, чтобы дать вам время убежать, я пойду к королеве-матери и скажу, что вы сейчас сойдете вниз; подумают, что вы сами обнаружили этот потайной ход и воспользовались им, чтобы убежать. Идем, идем!

Генрих наклонился к Карлу и поцеловал его в лоб.

– Прощай, мой брат, – сказал он, – я не забуду, что последним твоим желанием было видеть меня твоим преемником. Я не забуду, что последним твоим желанием было сделать меня королем. Почий с миром! От имени моих собратьев прощаю тебе их пролитую кровь.

– Скорей! Скорей! – сказал Рене. – Он приходит в чувство! Бегите, пока он не раскрыл глаз, бегите!

– Кормилица! – пробормотал Карл. – Кормилица!

Генрих схватил шпагу Карла, висевшую в головах у короля и теперь ненужную ему, засунул за пазуху грамоту о назначении регентом, в последний раз поцеловал в лоб Карла, обежал вокруг кровати и бросился в проход, который закрылся вслед за ним.

– Кормилица! – крикнул Карл громче. – Кормилица!

Кормилица подбежала и спросила:

– Что тебе, Шарло?

– Кормилица, – сказал Карл, приподняв веки и раскрывая глаза с расширенными зрачками, страшно застывшими в смертной неподвижности, – кормилица, пока я спал, что-то произошло во мне: я вижу яркий свет, я вижу господа нашего бога; я вижу пресветлого Иисуса Христа и присноблаженную Деву Марию. Они просят, они молят за меня бога. Всемогущий господь меня прощает… зовет меня к себе… Господи! Господи! Прими меня в милосердии твоем… Господи! Забудь, что я был королем, ведь я иду к тебе без скипетра и без короны. Господи! Забудь преступления короля и помни лишь мои страдания как человека… Господи! Вот я!

Произнося эти слова, Карл приподнимался все больше и больше, как будто двигался на голос того, кто звал его к себе, затем с последними словами испустил дух и упал на руки кормилицы мертв, недвижим.

Пока солдаты, отряженные Екатериной, занимали коридор, по которому Генрих должен был неминуемо пройти от короля, сам Генрих, по указанию Рене, проскользнул по потайному ходу к задней калитке, вскочил на приготовленную лошадь и поскакал в том направлении, где, как он знал, его ждет де Муи.

Вдруг несколько часовых обернулись на топот лошади, скакавшей по гулкой мостовой, и крикнули:

– Бежит! Бежит!

– Кто? – закричала королева-мать, подходя к окну.

– Король Наваррский! Король Наваррский! – орали часовые.

– Стреляй! Стреляй по нему! – крикнула Екатерина.

Часовые прицелились, но Генрих был уже недосягаем.

– Бежит – значит, побежден! – воскликнула королева– мать.

– Бежит – значит, король я! – прошептал герцог Алансонский.

Но в ту самую минуту, когда Франсуа и королева-мать еще стояли у окна, подъемный мост загромыхал под лошадиными копытами, послышалось бряцание оружия, гул многих голосов, и молодой человек со шляпою в руке въехал галопом во двор Лувра, крича: «Франция!», а вслед за ним – четверо дворян, покрытых, как и он, пылью, потом и пеною взмыленных коней.

– Сын! – крикнула Екатерина, протягивая руки в раскрытое окно.

– Мама! – ответил молодой человек, спрыгивая с лошади.

– Брат! Анжуйский! – с ужасом воскликнул Франсуа, отступая от окна.

– Опоздал? – спросил свою мать Генрих Анжуйский.

– Нет, наоборот, как раз вовремя; сама десница божия не привела бы тебя более кстати. Смотри и слушай!

В это время начальник охраны де Нансе вышел на балкон королевской опочивальни. Все взоры обратились на него.

Он вынес деревянный жезл, разломил надвое, затем, держа в вытянутых руках по половинке, три раза крикнул:

– Король Карл Девятый умер! Король Карл Девятый умер! Король Карл Девятый умер!

И выпустил из рук обе половинки.

– Да здравствует король Генрих Третий! – крикнула Екатерина и перекрестилась, выражая благодарность богу. – Да здравствует король Генрих Третий!

Все повторили этот возглас, кроме Франсуа.

– А-а! Она провела меня, – прошептал он, раздирая ногтями себе грудь.

– Я одержала верх, – воскликнула Екатерина, – проклятый Беарнец не будет царствовать!