Три мушкетера

XV. Капля воды

Как только вышел Рошфор, вошла госпожа Бонасьё: она застала миледи веселою.

– Чего вы боялись, то и случилось, – сказала Бонасьё; – сегодня вечером или завтра кардинал пришлет за вами?

– Кто вам сказал это, дитя мое? – спросила миледи.

– Я слышала от самого посланного.

– Сядьте со мной, – сказала миледи.

– С удовольствием.

– Погодите, я посмотрю, не подслушивают ли нас.

– К чему все эти предосторожности?

– Вы сейчас это узнаете.

Миледи встала, подошла к двери, отворила ее, посмотрела в коридор и села подле Бонасьё.

– Так он хорошо сыграл свою роль, – сказала она.

– Кто?

– Тот, который представлялся настоятельнице, как посланный от кардинала.

– Разве он не от кардинала?

– Нет, дитя мое.

– Значит, этот человек не…

– Этот человек, – сказала миледи, понижая голос, – брат мой.

– Ваш брат! – сказала Бонасьё.

– Вы одни знаете эту тайну, дитя мое; если вы откроете ее кому-нибудь, я погибла, а может быть, и вы.

– О, Боже мой!

– Послушайте; вот что случилось: брат мой ехал сюда с тем, чтоб освободить меня отсюда силой, если нужно, и догнал человека, посланного за мною от кардинала; брат мой поехал за ним. Дорогой, в глуши, брат, обнажив шпагу, требовал от посланного, чтоб он отдал ему бумаги, которые с ним были; посланный не хотел отдать их и брат мой убил его.

Бопасьё ужаснулась.

– Согласитесь, что это было единственное средство. После этого брат мой решился действовать не силой, а хитростью: он взял бумаги, явился сюда как посланный от кардинала и через час или два за мной приедет карета от имени кардинала.

– Понимаю; эту карету пришлет за вами брат ваш.

– Да; но это еще не все; вы думаете, что вы получили письмо от госпожи де Шеврезъ…

– А как же?

– Оно подложное.

– Как это?

– Да, подложное; это западня, устроенная для того, чтобы вы не сопротивлялись, когда за вами приедут.

– За мной приедет д’Артаньян.

– Разуверьтесь; д’Артаньян и друзья его заняты при осаде ла-Рошели.

– Как вы об этом узнали?

– Брат мой встретил посланных кардиналом людей в мушкетерских мундирах. Им поручено явиться сюда под видом друзей ваших, вызвать вас к воротам, похитить вас и отвезти в Париж.

– О, Боже мой! я теряюсь в этом хаосе несправедливостей. Я чувствую, что если это продолжится, – сказала Бонасьё, схватившись за голову, – я с ума сойду.

– Подождите.

– Чего?

– Я слышу топот лошади, это мой брат уезжает; я хочу проститься с ним; пойдемте.

Миледи отворила окно и подозвала к себе Бонасьё.

Рошфор ехал в галоп.

– Прощай, брат, – вскричала миледи.

Всадник поднял голову, увидел двух женщин и не останавливаясь сделал миледи дружеский знак рукою.

– Добрый Жорж! – сказала она, затворяя окно, и на лице ее выразились участие и грусть.

Она села на прежнее место, как будто погруженная в задумчивость.

– Извините, что я прерываю мысли ваши, – сказала Бонасьё; – что вы посоветуете мне делать? Вы опытнее меня; скажите, и я послушаюсь вас.

– Я, может быть, ошибаюсь, – сказала миледи, – и д’Артаньян со своими друзьями, может быть, действительно приедет к вам на помощь.

– О! это было бы прекрасно! – сказала Бонасьё; – но мне не суждено такое счастье.

– В таком случае все дело в том, кто прежде приедет. Если ваши друзья, то вы спасены, если же посланные кардинала, вы погибли.

– Да! погибла, без пощады! что же мне делать?

– Есть средство очень простое и естественное.

– Скажите какое?

– Ждать, скрываясь где-нибудь в окрестностях, и когда за вами приедут, то узнав прежде, что это за люди.

– Где же ждать?

– О, в этом нечего затрудняться; я сама скроюсь за несколько льё отсюда, пока приедет за мной брат; я возьму вас с собой, мы скроемся и будем ждать вместе.

– Меня не отпустят, я живу здесь как в тюрьме.

– Они будут думать, что я еду по приказанию кардинала, поэтому им и в голову не придет, чтобы вы желали ехать со мной. Карета будет у ворот, вы проститесь со мной, встанете на подножку, чтоб обнять меня в последний раз; слуга брата, который за мной приедет, будет предупрежден, он сделает знак кучеру, и мы ускачем в галоп.

– А если приедет д’Артаньян?

– Разве мы этого не узнаем?

– Как?

– Нет ничего легче. Мы пошлем в Бетюн слугу моего брата, к которому можно иметь доверие; он переоденется и наймет квартиру против монастыря; если приедут посланные от кардинала, он не тронется с места; если приедет д’Артаньян со своими друзьями, он проводит их к нам.

– Разве он знает их?

– Разумеется, он видал д’Артаньяна у меня.

– Да, так будет прекрасно; только скроемся где-нибудь недалеко отсюда.

– За семь или восемь льё, не дальше; мы будем на границе и при первой тревоге уедем из Франции.

– А до тех пор, что же делать?

– Ждать.

– А если они приедут?

– Карета моего брата приедет раньше.

– А если я буду не с вами, когда за вами приедут; например, за обедом или за ужином?

– Это можно предупредить.

– Как?

– Попросите вашу добрую настоятельницу позволить вам обедать вместе со мною для того, чтобы нам разлучаться как можно реже.

– Позволит ли она?

– Что же в этом непозволительного?

– Очень хорошо; таким образом, мы не расстанемся ни на минуту.

– Так пойдите же к ней и попросите ее об этом; а я пойду прогуляться по саду, у меня голова болит.

– Идите, где же я вас найду?

– Здесь, через час.

– Здесь, через час, о, как вы добры! благодарю вас.

– Как же мне не принять участия в вас? Если бы вы и не были так прекрасны и любезны, то довольно уже и того, что вы друг одного из лучших друзей моих.

– Милый д’Артаньян! о, как он будет благодарить вас!

– Надеюсь; итак, теперь все условлено; пойдемте же вниз.

– Вы идете в сад?

– Да.

– Ступайте по этому коридору; по маленькой лестнице вы выйдете в сад.

– Прекрасно; благодарю.

Они расстались, обменявшись самыми любезными улыбками.

Миледи сказала правду, у нее действительно болела голова; в ней бродило столько разных предположений, что они составляли настоящий хаос. Ей нужно было остаться одной, чтобы привести свои мысли в порядок. Будущее представлялось ей еще не ясно: она чувствовала необходимость подумать на свободе и в уединении, чтобы придать смутным мыслям своим определенную форму и составить какой-нибудь план.

Прежде всего, нужно было как можно скорее похитить госпожу Бонасьё, скрыть ее в надежном месте и в случае неудачи держать ее заложницей. Миледи начинала опасаться исхода этой ужасной борьбы, в которой противники ее выказали столько упорства, а она столько ожесточения.

При том же она чувствовала, как чувствуют приближение грозы, что этот исход был близок и должен быть ужасен.

Итак, мы сказали, что главное состояло для нее в том, чтобы иметь в руках госпожу Бонасьё. Бонасьё для д’Артаньяна была дороже жизни. В случае неудачи она могла послужить средством вступить в переговоры и заключить мир на выгодных условиях.

Это было уже устроено. Бонасьё доверчиво следовала за ней; скрывшись с ней в Армантьер, ее легко было уверить, что д’Артаньян не приезжал в Бетюнь. Рошфор возвратится непременно через две недели; в продолжение этого времени она успеет придумать, как отомстить четырем друзьям. Благодаря Богу она не соскучится, потому что ей предстояло самое приятное препровождение времени, какое только могли доставить обстоятельства женщине с ее характером: составление плана мщения.

Среди размышлений она осматривала местоположение сада. Миледи, как опытный полководец, подготовляя победу, в то же время принимала меры на случай поражения, чтобы смотря по ходу битвы, быть готовой идти вперед или отступать.

Через час она услышала, что ее звал чей-то приятный голос; это была Бонасьё.

Добрая настоятельница согласилась на все и они пошли ужинать вместе.

Когда они вышли на двор, то услышали, что у ворот остановилась карета.

Миледи начала прислушиваться.

– Слышите? – сказала она.

– Да, карета едет.

– Эта та самая, которую прислал за нами брат.

– О, Боже мой!

– Будьте решительны и не бойтесь.

У ворот монастыря позвонили, миледи не ошиблась.

– Пойдите в вашу комнату, – сказала она госпоже Бонасьё, – у вас, верно, есть какие-нибудь драгоценности, которые вы желаете взять с собою.

– У меня его письма, – сказала она.

– Так возьмите их и приходите ко мне; мы поужинаем поскорее; может быть, мы пробудем часть ночи в дороге, надо подкрепить силы.

– Боже мой! – сказала Бонасьё, положив руку на сердце, я задыхаюсь, не могу идти.

– Ободритесь, подумайте, что через четверть часа вы будете спасены и что все это вы делаете для него.

– Да, все для него. Одним этим словом вы возвратили мне бодрость: идите; я приду к вам.

Миледи пошла в свою комнату; гам уже ожидал ее слуга Рошфора, которому она отдала нужные приказания.

Он должен был ждать у ворот; в случае, если бы он увидел на дороге мушкетеров, карета должна была тотчас отъехать за монастырь и ждать миледи у деревеньки, находившейся по другую сторону леса. Тогда миледи прошла бы через сад пешком, до деревни (мы уже сказали, что она отлично знала местоположение этой части Франции). Если же мушкетеры не приедут, то все будет сделано так, как было условлено: Бонасьё войдет в карету под тем предлогом, чтобы проститься с миледи, которая и похитит ее.

Бонасьё пришла. Чтобы уничтожить в ней всякое подозрение, миледи повторила при ней последние свои приказания.

Миледи сделала слуге несколько вопросов о карете, которая была запряжена тройкой лошадей; ими правил почтальон, а слуга Рошфора должен был ехать впереди.

Миледи напрасно опасалась недоверия со стороны Бонасьё: эта несчастная женщина была слишком чистосердечна для того, чтобы подозревать так много коварства в ком-нибудь; притом же имя графини Винтер, которое она слышала от настоятельницы, было ей совершенно неизвестно: она даже не подозревала, чтобы какая-нибудь женщина имела желание причинить ей столько несчастий в жизни.

– Видите, сказала миледи, когда слуга вышел; – все готово, Настоятельница ничего не подозревает и думает, то за мной приехали от кардинала. Этому человеку я приказала сделать последние распоряжения; скушайте что-нибудь, выпейте немного вина и поедемте.

– Да, сказала машинально Бонасьё, – поедем.

Миледи пригласила ее знаком сесть против нее, налила ей рюмку испанского вина и подала кусок цыпленка.

– Видите, как все нам благоприятствует, – сказала она; – вот уже наступает ночь; на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не будет знать, где мы. Ободритесь же; скушайте что-нибудь.

Бонасьё машинально села кусок цыпленка и поднесла рюмку ко рту.

– Выпьемте вместе, – сказала миледи, взяв свою рюмку.

Но только что хотела поднести ее ко рту, как вдрут остановилась; она услышала на дороге отдаленный топот приближавшейся кавалькады; почти в то же время ей послышалось ржание лошадей.

Этот шум лишил ее веселости, как буря лишает приятного сна; она побледнела и подбежала к окну, между тем как Бонасьё, дрожа всем телом, встала и оперлась на стул, чтобы не упасть.

Еще ничего не было видно, только топот слышен был все яснее и яснее.

Боже мой, – сказала Бонасьё, – что это за шум?

– Друзья наши едут, или враги, – сказала миледи с ужасным хладнокровием; оставайтесь там; я вам скажу кто.

Бонасьё стояла молча, неподвижно, бледная как статуя.

Шум становился слышнее; лошади были уже не дальше как за полтораста шагов: их не видно было только потому, что дорога шла изгибом. Но шум было уже слышно так явственно, что можно было сосчитать число лошадей по отрывистому стуку подков.

Миледи смотрела с величайшим вниманием; было еще довольно светло, так что она могла узнать всадников.

Вдруг на повороте дороги она увидела шляпы, обшитые галуном и с перьями; появились восемь всадников; один из них ехал несколько впереди прочих.

Миледи испустила глухой стон.

Передовой был д’Артаньян.

– Боже мой! – вскричала Бонасьё, – что там такое?

– Это мундиры гвардейцев кардинала; нельзя терять ни минуты, – сказала миледи. Убежим!

– Да, убежим, – повторила Бонасье; – но она от страха не в силах была сделать ни шагу.

Слышно было, как всадники ехали мимо окна.

– Идите же, идите, – говорила миледи, таща ее за руку. – Мы можем еще убежать через сад; у меня ключ, поспешим же, через пять минут будет уже поздно.

Бонасьё хотела идти, сделала два шага и упала на колени.

Миледи хотела поднять ее и унести; но не могла.

В это время послышался стук кареты, уезжавшей тотчас при появлении мушкетеров. Потом раздались три или четыре выстрела.

– В последний раз, хотите ли вы идти? – сказала миледи.

– О! Боже мой! вы видите, что у меня нет сил; что я не могу идти, бегите одни.

– Бежать одной! оставить вас здесь! нет, никогда! – сказала миледи.

Вдруг страшная молния сверкнула в глазах ее; она подбежала к столу; схватила рюмку Бонасьё и опустила в нее что-то из внутренности своего перстня, который открыла с непонятною быстротой.

Это было красноватое зерно, которое тотчас распустилось в вине.

Потом, взяв твердою рукой рюмку, она сказала:

– Выпейте; вино подкрепит ваши силы, выпейте.

С этими словами она поднесла рюмку к губам Бонасьё, которая выпила машинально.

– О, я не так хотела отомстить, – подумала миледи, ставя рюмку на стол с адскою улыбкой, – но что делать, если иначе нельзя. И она бросилась вон из комнаты.

Бонасьё видела, как она убежала; но не могла следовать за ней; она была в положении человека, который видит во сне, что его преследуют, и не может бежать.

Спустя несколько минут у ворот раздался ужасный шум. Бонасьё каждую минуту ожидала возвращения миледи; но она не являлась.

Несколько раз, вероятно, от страха, холодный пот выступал на пылающем лбу ее.

Наконец она услышала скрип отворявшихся решеток, стук сапогов и шпор раздался на лестнице, шум шагов делался яснее, и ей показалось, что произносили ее имя.

Вдруг она радостно вскрикнула и бросалась к двери; она узнала голос д’Артаньяна.

– Д’Артаньян, д’Артаньян, вы ли это? – вскричала она. – Сюда, сюда!

– Констанция! – отвечал он, – где вы?

В то же время дверь кельи с шумом отворилась, несколько человек бросились в комнату; Бонасьё упала в кресло, не в состоянии будучи сделать никакого движения.

Д’Артаньян бросил из рук еще дымившийся пистолет и упал перед ней на колени; Атос заткнул за пояс свой пистолет; Портос и Арамис, державшие обнаженные шпаги, вложили их в ножны.

– Д’Артаньян! любезный мой д’Артаньян! наконец ты пришел, ты не обманул меня; это действительно ты!

– Да, да, Кон станция, наконец, мы вместе!

– Напрасно она уверяла, что ты не приедешь, я все-таки надеялась; я не хотела бежать; как я хорошо сделала! как я счастлива!

При слове «она», Атос, сидевший спокойно, вдруг встал.

– Она! кто она! спросил д’Артаньян.

– Моя подруга, которая по дружбе ко мне хотела избавить меня от моих преследователей; но приняв вас за гвардейцев кардинала, она убежала.

– Ваша подруга! – сказал д’Артаньян, побледнев как белый вуаль его любовницы; – о какой подруге вы говорите.

– О той, чья карета была у ворот; о женщине, которая называет себя вашим другом, д’Артаньян; о женщине, которой вы поверяли все свои тайны.

– Как ее зовут? – вскричал д’Артаньян; – говорите, неужели вы не знаете, как ее зовут?

– Знаю; я слышала; ее называли при мне; подождите: но странно: о, Боже мой! У меня кружится голова; я ничего не вижу.

– Помогите, друзья мои, ее руки холодны как лед, – сказал д’Артаньян; – ей дурно; Боже мой! она без чувств!

Между тем как Портос кричал изо всех сил, призывая на помощь, Арамис подбежал к столу, чтобы взять стакан воды; но он остановился, увидя страшное изменение в лице Атоса, который, стоя перед столом, с ужасом смотрел на один из стаканов; казалось, ему пришло какое-то ужасное подозрение.

– Нет, не может быть, – говорил про себя Атос. – Бог не допустит подобного преступления.

– Воды, воды! – кричал д’Артаньян.

– О, бедная, бедная женщина! – шептал Атос дрожащим голосом.

Бонасьё, оживленная поцелуями д’Артаньяна, открыла глаза.

– Она приходит в себя! – вскричал д’Артаньян. – О, Боже мой, благодарю тебя!

– Скажите, ради Бога, мадам, чей этот стакан! – спросил Атос.

– Мой, – отвечала Бонасьё слабым голосом.

– А кто налил вам вина, которое было в этом стакане?

– Она.

– Кто она?

– Ах, я вспомнила; – сказала Бонасьё, – графиня Винтер…

Все четверо вскричали в один голос от удивления и ужаса; но крик Атоса был громче других.

В это время лицо Бонасьё посинело; непонятная тоска овладела ею, и она упала, задыхаясь, на руки Портоса и Арамиса.

– Д’Артаньян пожал руку Атоса с невыразимою печалью.

– А что? как ты думаешь? – сказал он; голос его прервался рыданием.

– Думаю, что от нее всего можно ожидать, – сказал Атос, кусая губы до крови, чтобы скрыть свое волнение.

– Д’Артаньян! – вскричала Бонасьё, – где ты? не оставляй меня, разве ты не видишь, что я умираю!

Д’Артаньян выпустил руку Атоса и подбежал к ней.

Ее прекрасное лицо страшно изменилось; помутившиеся глаза ее ничего не выражали; судорожная дрожь пробегала по телу, и холодный пот покрывал лоб.

– Ради Бога, бегите, зовите, Портос, Арамис, просите помощи!

– Бесполезно, – сказал Атос, – нет противоядия против того яда, который дает она.

– Помогите, помогите? – шептала Бонасьё.

Потом, собрав последние силы, она обвилась руками около шеи д’Артаньяна, смотрела на него так, как будто вся душа ее сосредоточилась в этом взгляде, я с рыданием прижала свои губы к его губам.

– Констанция! Констанция? – говорил д’Артаньян.

Последний вздох вылетел из уст Бонасьё, коснувшихся уст д’Артаньяна и с этим вздохом улетела на небо ее чистая, любящая душа.

Д’Артаньян сжимал в своих объятиях уже только труп ее.

Потом он вскрикнул и упал подле своей любовницы, такой же бледный и холодный как она.

Портос плакал, Арамис взглянул на небо с укором, Атос перекрестился. В это время в дверях показался человек, такой же бледный, как и все бывшие в комнате; осмотревшись, он увидел умершую Бонасьё н д’Артаньяна в обмороке. Он явился в минуту оцепенения, которая всегда следует за великими катастрофами.

– Я не ошибся, – сказал он; – вот г. д’Артаньян и три друга его Атос, Портос и Арамис.

Названные по именам мушкетеры смотрели на незнакомца с удивлением, всем троим казалось, что они знали его.

– Господа, – сказал вновь пришедший, – вы, так же как и я, ищете женщину, которая, – прибавил он с ужасною улыбкой, – верно, была здесь, потому что я вижу труп.

Три друга молчали; и голос и лицо этого господина были им знакомы; но они не могли припомнить, где и когда они видали его.

– Господа, – продолжал незнакомец, – если вы не узнаете человека, который два раза обязан вам жизнью, я должен сказать вам свое имя: я лорд Винтер, брат мужа этой женщины.

Три друга вскрикнули от удивления.

Атос встал и протянул ему руку.

– Милости просим, милорд, – сказал он, – вы из наших.

– Я выехал из Портсмута пятью часами позже ее, – сказал лорд Винтер, – тремя часами позже ее приехал в Булонь, только двадцатью минутами не догнал ее в Сент-Омере и наконец, потерял ее след в Лилие. Я ехал на удачу, расспрашивал всех по дороге, наконец, увидел вас ехавших в галоп; я узнал г. д’Артаньяна. Я звал вас, но вы не отвечали; хотел догнать вас, но лошадь моя была слишком изнурена. Но, несмотря на всю поспешность вашу, кажется, вы опоздали.

– Вы видите, – сказал Атос, показывая лорду Винтеру на труп госпожи Бонасьё и на д’Артаньяна, которого Портос и Арамис старались привести в чувство:

– Они оба умерли? спросил хладнокровно лорд Винтер.

– К счастью, нет, – отвечал Атос; – д’Артаньян только в обмороке.

– Тем лучше! – сказал лорд Винтер.

Действительно в эту минуту д’Артаньян открыл глаза.

Он вырвался из рук Портоса и Арамиса и бросился как безумный на труп своей любовницы.

Атос встал, медленно и торжественно подошел к своему рыдающему другу, нежно обнял его и сказал ему благородным и убедительным голосом:

– Друг, будь мужчиной; женщины оплакивают мертвых, а мужчины мстят за них.

– О, да, – сказал д’Артаньян, – чтобы отомстить за нее, я готов идти всюду за тобой!

Атос воспользовался минутой энергии, которую надежда мщения придавала несчастному другу его, и сделал знак Портосу и Арамису, чтобы позвали настоятельницу.

Друзья встретили ее в коридоре; смущенную н встревоженную этим происшествием; она позвала нескольких монахинь, которые, вопреки монастырским обычаям, вошли в комнату, где было пятеро мужчин.

– Мы оставляем на ваше попечение тело этой несчастной женщины, – сказал Атос, взяв под руку д’Артаньяна. – Похороните ее, как одну из сестер ваших; мы приедем когда-нибудь помолиться на ее могиле.

Д’Артаньян припал к груди Атоса и зарыдал.

– Плачь, – сказал Атос, – твое сердце полно любви, молодости и жизни. Я желал бы плакать как ты; но уже не могу.

Он увлек своего друга с отеческою заботливостью и утешал его как человек, который сам много страдал.

Все пятеро, со слугами, державшими за поводья лошадей, пошли в город Бетюн и остановились у первой гостиницы.

– Разве мы не будем преследовать эту женщину! – спросил д’Артаньян.

– После, – сказал Атос; – мне нужно принять для этого некоторые меры.

– Она уйдет от нас, – сказал д’Артаньян, – и ты будешь в этом виноват, Атос.

– Я отвечаю за нее, – сказал Атос.

Д’Артаньян гак верил слову своего друга, что опустил голову и вошел в гостиницу, не говоря ни слова.

Портос и Арамис взглянули друг на друга, не понимая уверенности Атоса.

Лорд Винтер думал, что он сказал это для успокоения д’Артаньяна.

Узнав, что в гостинице было пять свободных комнат, Атос сказал: теперь пойдемте, господа, каждый в свою комнату; д’Артаньяну нужно быть одному, чтобы поплакать и уснуть. Я все принимаю на себя, будьте спокойны.

– Но мне кажется, – сказал лорд Винтер, – что если нужно принять какие-нибудь меры против графини, то это касается до меня; она моя невестка.

– Она моя жена; – сказал Атос.

Д’Артаньян улыбнулся; он понял, что Атос был уверен, что отомстит за себя, если открыл такую тайну; Портос и Арамис взглянули друг на друга, бледнея. Лорд Винтер думал, что Атос сошел с ума.

– Пойдите же каждый в свою комнату, – сказал Атос, – и предоставьте все мне. Вы видите, что так как я муж ее, то это дело касается до меня. Только дайте мне, д’Артаньян, если вы не потеряли, ту бумажку, которая выпала из шляпы незнакомца и на которой написано название деревни.

– А! – сказал д’Артаньян, – я понимаю; это название написано ее рукой…