Книга Себастьяна Хафнера «История одного немца» – не роман и не мемуары

Это документальное доказательство того, что и отдельному человеку необязательно ломаться под репрессивной машиной

У русского издания книги Хафнера есть подзаголовок, отсутствующий в немецком, – «Частный человек против тысячелетнего рейха». Обычно такие дополнения не идут на пользу первоисточнику, но в случае с Хафнером сотворчество выглядит оправданным, хотя и запутывает вопрос о жанре. Это не мемуары, имена персонажей изменены, а некоторые реальные люди и вовсе поделены на двух. В то же время это не роман, хотя многие образы и сюжетные линии прописаны художественно, а стиль временами напоминает о Ремарке.

Но Себастьян Хафнер (1907–1999) решил стать публицистом, а не писателем, хотя литературный талант его очевиден. По образованию автор юрист, но после нескольких месяцев работы в берлинском суде он оставил юстицию – не только из-за вторжения штурмовиков в повседневную деятельность коллег, но и наблюдая трусливое поведение судей старшего поколения, готовых ради сохранения пенсии идти на сделки с совестью. Хафнер эмигрировал в 1938-м, уехав за возлюбленной – та была еврейкой – в Лондон, где работал обозревателем «Обсервера». После войны писал для еженедельника «Штерн», издавал книги, в том числе о Бисмарке, Гитлере и Черчилле.

«История» посвящена взрослению в Германии в 1914–1933 гг. – суровое, хотя порой и веселое время, обернувшееся в итоге катастрофой для мира. Здесь описан абсурд первых месяцев новой власти, когда возникла главная загадка века: «А где, собственно говоря, были немцы? Еще 5 марта 1933 г. большинство их голосовало против Гитлера. Что стало с этим большинством?» С самого начала нацизм вторгался в приватное пространство человека, пытаясь контролировать все сферы жизни, прежде всего мышление. Автор рассказывает, как в квартиру заходят штурмовики – проверить, не принимает ли врач-еврей пациентов, что уже запрещено законом, как многие видели в армии пространство, свободное от идеологии, и как ловко работала пропаганда, приватизируя прошлое, переписывая его в интересах сегодняшней власти.

Книга не увидела света при жизни автора. Незадолго до смерти Хафнер рассказал о хранящейся в столе рукописи сыну, тот издал ее в 2000 г. (в 2002-м «Иностранная литература» напечатала фрагмент книги в более строгом, чем нынешний, переводе Е. Колесова). Скептики сочли ее мистификацией, вступившийся за честь отца сын подал на них в суд, представив доказательства в виде рукописи. Сохранилась также запись неопубликованного при жизни автора интервью, там говорилось и о книге. Для многих она стала важнейшей в наследии Хафнера, чтимого и читаемого в Германии и сегодня. Возможно, потому, что начало диктатуры – болезненная для любого общества тема, объединяющая множество неприятных вопросов: не только «почему» и «как», но и «кто», и «зачем» так много верноподданнического энтузиазма выказывали те, кто мог бы, в принципе, и промолчать лишний раз. Но, видимо, распирало.