Мозаика жизни

20 ноября 1943 года в московском метрополитене была открыта новая станция - «Новокузнецкая», чей потолок украшали мозаичные панно, автора которых уже давно не было в живых: 3 февраля 1942 года он умер в блокадном Ленинграде. Его звали Фролов Владимир Александрович.
У Владимира Александровича была непростая судьба. Он вырос в семье художника, где были увлечены искусством мозаики, и всю свою жизнь посвятил семейному делу. Его мозаиками отделаны церковь Святого Георгия в г. Гусь-Хрустальный, особняк С. П. Рябушинского в Москве, а также храм Спаса-на-Крови в Санкт-Петербурге. Когда после революции мозаику посчитали чересчур религиозной и запретили, художник не сдался, и благодаря ему в годы советской власти мозаичное искусство пережило возрождение.
Владимир Александрович мог эвакуироваться, но он не воспользовался этой возможностью, а продолжил работать над мозаиками для московского метрополитена. Он сам, лично, упаковал панно в ящики, а затем привез их на берег Ладожского озера и уговорил капитана одного из судов вывезти их.
Я не могу не восхищаться подвигом мозаичиста Фролова, ценой своей жизни украсившего московское метро, но я также не могу не восхищаться и поступком своей прабабушки.
Моя прабабушка, Черданцева Ульяна Васильевна, никогда не была в Ленинграде. Когда блокадный Ленинград вел героическое сопротивление, она находилась от него очень далеко, воспитывала троих детей (самому младшему было четыре года) и работала в колхозе. В 1942 году в маленькую сибирскую деревеньку, расположенную в двухстах километрах от города Новокузнецка, привезли детей. Это были дети из ленинградского детского дома. Их всех тут же разобрали жители, вернее, жительницы. Прабабушка взяла двоих, мальчика и девочку, а затем написала письмо на фронт мужу, рассказав в нем, что хочет записать детей на свою фамилию. Муж, мой прадед (он погиб в 1944 году под Витебском), ее решение поддержал.
Моя прабабушка много лет боролась за жизнь ленинградской девочки, но, к сожалению, так и не смогла отвоевать ее у войны: слишком серьезное заболевание было у ее приемной дочери – костный туберкулез. Мальчик же вырос, отслужил в армии, уехал работать в Ангарск, женился, родил детей, обзавелся внуками и всю жизнь писал письма своей приемной матери. Моя мама (очень начитанный человек, вместе с отцом она собрала для нас с братом прекрасную библиотеку) до сих пор со слезами вспоминает эти письма, говоря мне порой: «Если бы ты знала, какие это были письма! Красивые, проникновенные, нежные. Письма благодарного сына матери».
В отличие от прабабушки, мне посчастливилось побывать в Ленинграде. Не раз я приезжала и в Москву, была на станции «Новокузнецкая». Художник-мозаичист Фролов и простая крестьянка Черданцева никогда не видели друг друга, но они, как смогли, выполнили свой долг в трудное для Родины время и духом своим задали мне такую высокую планку, что, дай Бог, когда-нибудь до нее дотянуться.