Рецензии на книги издательства «Издательство МПИ»

Когда-то давно я захотела прочитать эту книгу со странным названием. Первые мысли, которые она вызывает, - «…какая ещё чакра, какого кентавра, что за?» При чтении находится объяснение. Кентавр – это созвездие, к которому отправляется целая группа ищущих подходящие планеты, и его «чакра» - одна из групп планет. Запомнились неожиданные детали: колода карт, с помощью которой необычно разыгрывали направление путешествия; крэги – птицы, сидящие на головах жителей; поступок женщины, которая, не дождавшись возлюбленного из похода, решила сама возглавить группу для его поисков. И, конечно, повесть – о доверии, иногда так важном, а иногда чрезмерном; о том, что иногда нужно прислушиваться к интуиции, внутреннему взору, а не к внешнему; о любви и самопожертвовании.
Из рассказов больше всего запомнился «Сотворение миров». Запомнился и напомнил «День триффидов» Уиндема с его разумными растениями. Здесь тоже флора исследуемой космонавтами планеты обладает своей волей и желаниями. Вопрос – сумеет ли человек ужиться со своенравными обитателями планеты.

Книга была написана в далекие 80-е годы. Тем не менее мне показалось, что она описывает наши дни. Нашу слепоту, наше нежелание видеть действительность.

Джаспериане за много тысяч лет так привыкли, что на их плечах сидят крэги, что не могут без них шагу ступить. И не задумываются, как ими манипулируют. А ведь как здорово. Стоит умереть джасперанцу и его крэгу надо искать планету. Да не абы какую, а которая ему понравится. Тут можно и обитателей уничтожить. Лишь бы угодить крэгу. Сами то джасперианцы слепо подчиняются их командам. Но вот стоило попасть на планету обитателям Чакры Кентавра, то есть Земли, как они становятся врагами. Еще бы. Они заинтересовались почему крэги имеют такую власть. И начали искать разгадку. От них сразу понадобилось избавляться. Тайна того стоила.

Книга мне понравилась. Хочу поискать продолжение.

Какая качественная фантастика, как в юность вернулась, когда хорошие книги это была ценность и прочесть интересное можно было только в читальном зале или записавшись в очередь на получение в библиотеке.
Хороший слог, правильный язык, завораживающий сюжет и очень бережное отношение к таким понятиям, как любовь, дружба, верность и преданность.
Читала и наслаждалась, хотя по современным меркам история не особо динамичная, достаточно целомудренная (без сцен не то что 18+, а и 16+), но так красиво и романтично рассказанная история непростой любви, зачиталась! Приключений и тайн тоже хватало. Вся первая часть истории это в основном космические приключения, а вот во второй уже начинается любовная линия. Поэтому в историю надо вчитаться, необычный мир, непривычные понятия, смешение рыцарства и современных технологий, плавное и неспешное повествование, история вначале движется маленькими шажками......
По сюжету ничего писать не буду, получится спойлер, а там на внезапных поворотах и строится вся интрига.
От меня твёрдая 5

Сборник произведений советского фантаста, известной свои "Леопардом с вершины Килиманджаро". В сборник вошли рассказ и две повести (одна из которых указана как рассказ).

Ненастоящему.
Рассказ о проблеме клонирования и переноса сознания на клона. Лет через 200 от нашего времени человечество осваивает Марс, создает медицинские центры в Антарктике и клонирует людей, выращивая дубликаты-доноры для оперативного лечения сильно пострадавших. Вот в такой ситуации и оказываются главные герои: пилот-испытатель, глава медицинского центра и медсестра. Разбился пилот и всё бы ничего, да вместе с ним разбился и клон. И оживить можно только одного...но вот которого?

Рассказ не особо понравился. Концовка, на мой взгляд, ясна и понятна (встречал множество мнений о том, что люди сомневаются в финале), а вот сам текст каким-то сложноватым показался. Рассуждения написаны непростым языком, а сама история морального выбора не зацепила.

Сказка королей.
Повесть о любви и непонимании. Молодого ленинградского инженера, похожего на Алена Делона, инопланетяне переносят на неведомую планету и подселяют к нему очаровательнейшую француженку русского происхождения. Затеян эксперимент с неясными целями и странными методами...

Непростая оказалась повесть, непростая. Поначалу всё кажется этакой "женской" фантастикой с любовью, тягой и рефлексией. Ближе к концу начинаются откровения чужой расы и самокопание главного героя. Финал же совершенно неожиданный и способный вызвать бурю эмоций. Даже мне, местами не склонному к чувственности, было тяжело.
Вот только еще раз убедился, что слог у Ларионовой не прост для восприятия. Иногда встречаются такие сложносконструированные предложения, что даже нить повествования теряется.

Чакра Кентавра.
На далекой планете Джаспер раса, являющаяся, по сути, людьми переживает упадок: былые технологии в стагнации, общество не развивается, да и много людей скончалось во время недавней эпидемии. Однако с десяток отважных космолетчиков отправляется в путешествие по разным планетам, чтобы огнем и мечом очистить их от признаков жизни и поселить на планетах неких крэгов. Крэги — это существа, похожие на птиц, сидят на голове у обитателей планеты и только благодаря им джасперяне могут видеть. Во время межзвездного путешествия было захвачено двое землян...тут-то и начинаются активные приключения и чуть-ли не революция...

Повесть, конечно, приключенческая. Земные космонавты Юрг и Юхан — это бравые подготовленные парни, их голыми руками не возьмешь и именно они понимают, что что-то с крэгами нечисто. Принцесса Сэниа — влюблена и отважна. Жители Джаспера — ну тут по-разному, кто-то (их большинство) безликий статист, а кто-то (он всего один) сыграет свою роль в истории.
И да, это фантастика. Встречал на одном сайте мнение, что мир повести похож на вселенную Warhammer 40000, но не уверен что тут можно согласиться. Я не могу сказать, что повесть мне не понравилась, нет, но и интереса никакого не вызвала и, в то же время, пресной жвачкой её не назову. Вот такое странное ощущение от чтения.
А еще узнал, что у повести вышло уже три книги всяких разных продолжений, где главные герои бьются с коварными крэгами в масштабах Галактики, но читать их не хочется абсолютно, продолжение истории не интересно.

Да, прав был комментатор на "фантлабе" — это сборник "женской" фантастики. Тут любовь, тут женщины, тут страсти и трагедии. Наверное, оно неплохо, но я дилетант, мне не понравилось, прочитал, пожевал, забыл. Ни эмоций, ни безразличия. Что-то серенькое и обычнейшее.

Когда-то давно я уже читала "Чакру кентавра", осталась под сильнейшим впечатлением и вот, наконец, перечитала. Не думала, что вновь переживу тот шквал эмоций и лавину появившихся предположений и размышлений, что и в первый раз.
О самой книге. Огромный, интересный мир, возможно, похожий на нашу Землю, не зря ведь он зовется Веселым Джаспером. Мир, в котором жили ученые, астронавты, врачи. Мир, переживший промышленную революцию и перенаселение. Мир, который сначала отравили, а потом возродили. Именно о нем и пойдет речь. В далекие времена быстрый прирост населения и невероятный технический прогресс довели планету до состояния помойки. Население поразила неведомая болезнь, от которой распространилась слепота. Именно тут на сцену и вышли крэги, бывшие некогда домашними любимцами. Птицы кладут свою голову на голову человека, и тот видит глазами птицы. Как? Непонятен сам механизм передачи изображения от птицы к человеку, а изучать себя птицы не дают. Да и зеркал не признают, и прочие оптические приборы. Почему? Уж не потому ли, что не хотят, чтобы люди смогли сами побороть свою слепоту и выйти из рабства?
Джаспериане обладают не только слепотой, но и даром проходить через Ничто - телепортацией в место, которые видели хотя бы раз. Именно этот дар позволил совершать мгновенные межзвездные перелеты. В один из таких перелетов джаспериане захватывают двоих землян, работающих в открытом космосе рядом с марсианской станцией. Юрг и Юхан люди, земляне, пытаются раскрыть глаза на вероломство крэгов, но увы, джаспериане не верят и не хотят верить чужакам. Зачем было лезть в чужой монастырь? Конечно, земляне, воспитанные честными и отважными (не забываем, когда была написана книга), не могли смолчать, видя несправедливость. И за свои слова им приходится не раз страдать. Да и не только им, но и всему населению, ведь птицы-поводыри готовы нарушить Договор ради шантажа землян.

А теперь вопросы, которые, возможно, и отпадут сами собой после прочтения оставшихся двух частей трилогии. Итак, что же случилось в Темные времена и от чего ослепли люди? Как крэги делают людей слепцами? А главное, как зрячий человек может служить слепцу своим зрением? Что же такого есть у джасперианцев, что, когда посторонний кладет им голову на макушку, они прозревают? Как происходит межзвездный прыжок через Ничто, если никто из членов команды там не был ни разу?

Очень красивая книга, романтичная и поэтичная в самом лучше смысле этих слов. Приключения, загадки и тайны невероятных птиц, атмосфера мира, потерявшегося во времени - здесь работают роботы и заводы, летают в космос, но дерутся на мечах, здесь умеют контролировать климат, но не учатся ничего новому и веками воспроизводят одно и то же. Здесь роботов-сервов не считают, а других людей могут не видеть месяцами. Планета контрастов.

Вердикт - читать и обязательно с продолжением!

В этом томике собраны четыре первые сборника Ахматовой - "Вечер", "Четки", "Белая стая" и "Подорожник". Какое-то особенное чувство было читать стихотворения именно в той последовательности, в которой они писались и выпускались сто лет назад. И если первые два сборника мне не очень понравились, то стихотворения в "Белой стае" показались мне куда более зрелыми, чем предыдущие, а потому и оставили более глубокое впечатление.

Я не очень хорошо разбираюсь в поэзии, скорее даже разбираюсь плохо, но на мой взгляд, в сборнике "Вечер" Ахматова себя еще только ищет, в стилистике стихотворений, в их размере. В "Четках" стиль уже сформирован, и это тот самый стиль, которому многие поэты пытались, да, наверное, пытаются до сих пор, подражать. В этом же сборнике находится одно из самых моих любимых стихотворений у Ахматовой "Вечером", которое, как сейчас помню, я учила на урок литературы в школе. "Белая стая" писалась во время Первой Мировой Войны, поэтому периодически в ней мелькают именно военные ноты. В четвертом же сборнике видна, соответственно, тень двух революций и Гражданской войны, хотя я не могу сказать, что они как-то кардинально повлияли на творчество поэтессы.

В "Белой стае" помимо самого известного, пожалуй, стихотворения "Двадцать первое. Ночь. Понедельник" выделяется поэма "У самого моря", которая читалась не очень легко из-за ее ритма, но мне понравилась больше всего.

Отличительной особенностью этого издания является наличие рецензий на сборники современников писательницы, воспоминания, отрывки из писем и дневников. В частности есть воспоминания о похоронах Блока, по которому Анна Андреевна очень скорбела и с которым ее связывали непростые отношения, хотя я не склонна верить мнению, что Ахматова была страстно в него влюблена. Или есть воспоминания Волковыского, члена правления петроградского Дома литераторов, об аресте Гумилева. Читаешь и невольно ежишься от того, как страшно было жить, когда человека могли арестовать в любой день, а ты до него не мог добраться никакими силами. И кстати, здесь после каждого такого воспоминания, есть примечания, в котором можно прочитать, кто был тот или иной человек, потому что многие фамилии я видела в первый раз.

Прекрасная поэтическая повесть совершенно неизвестного мне до этого автора. Рассказы я прочитала после "Чакры Кентавра", и правильно сделала, иначе впечатление об авторе я бы испортила с самого начала, настолько они мне показались вторичными и блеклыми.

Джантис - зеленая процветающая планета, населенная умными людьми, владеющими техническими знаниями на высочайшем уровне. Кроме того, жители планеты владеют особым, быстрым и дешевым, способом перемещения в пространстве и умеют разговаривать друг с другом на огромных расстояниях - ментально. Правда, есть здесь и ложка дегтя: все люди слепы. Свои услуги в качестве глаз людям предложили крэги, необычные птицы, а в качестве платы люди должны каждому крэгу подыскать ту планету, которая понравится умной птице - и "подарить", предварительно очистив от всего того, что может не понравиться пернатому в его новом доме.

Все пошло наперекосяк, когда в качестве трофеев путешественники с Джантиса привезли на свою планету двух диковинных звездных волков с далекой планеты Чакра Кентавра, оказавшихся, как мы вскоре узнаем, обычными землянами-астронавтами. Земляне быстро "просекли фишку" планеты, крэгов, местных людей и сдеоали так, чтобы было всем хорошо - по своему разумению.
Землянин влюбился, отвоевал свою любовь - и повез ее на Землю, искренне надеясь, что целая планета слепых, которым сказали, что теперь все они свободны и могут строить свой, новый мир.

Не силён в истории этого направления фантастики, но, возможно, Ларионову можно считать основателем направления женской фантастики. И, возможно, именно этой повестью.
А по качеству, вероятно, и по сей день непревзойдённой.
Написано очень красиво, романтично и лирично, а значит - очень затянуто. Чтобы не спойлерить, откроем самое начало повести. Две с половиной страницы эрл Асмур здоровается с Гаррэлем. Поздоровавшись, следующие две с половиной страницы Асмур вытаскивает первую (ОДНУ) карту гадания (игры) и осознаёт что же он вытащил и что же это значит. Далее, конечно, всё начинает идти всё шустрее и шустрее, но ощущения "динамики" те же.
НО! Как красиво и осмысленно вся эта затянутость написана. От сравнительных оборотов, эпитетов, построения предложений, постоянно идёт привкус чего-то поэтического, лично мне мнилась баллада.
Стилизационные моменты под рыцарские романы - великолепны. Не деталями, но духом, атмосферой.
А вот если читать повесть не душой, а рассудком, то можно лишь гадости говорить. Смотреть глазами недышащих птиц... Технологии и рыцарство...
Так что, это не развлекалово. Эта книга для души. И, убеждён, преимущественно для женской души.
Такое чтение не для меня напрочь, но не признать настоящего авторского мастерства было бы не честно с моей стороны.

Ахматовская «Поэма без героя» - одно из наиболее сложных и многогранных явлений культуры двадцатого века, наводящее дрожь и оторопь на читателей: «Многие, в особенности женщины, считали, что "Поэма без героя" - измена какому-то прежнему "идеалу" и, что еще хуже, разоблачение моих давних стихов "Четки", которые они "так любят"» - жаловалась Ахматова в письме к НН. В принципе, такая реакция неудивительна, ведь и к обожаемому Ахматовой Пушкину были претензии, почему бы ему всю жизнь не писать «Южные поэмы» но здесь, вероятнее всего, речь идёт об «измене» иного рода.
Дело в том, что, может быть, сама не отдавая себе в этом отчета, автор своим произведением явила нам сеанс черной магии Серебряного Века с неминуемым разоблачением. Но правомерность таких действий испокон веков вызывает сомнения – уж не изгоняют ли тут бесов силою князя бесовского? С другой стороны, как может человек, полностью задействованный в некой вселенной, показать её гибельность, не прегрешив против неё невольным пробуждением от её дурмана?

Бес попутал в укладке рыться...
Ну, а все же может случиться,
Что во всем виновата я?
Я - тишайшая, я - простая,
- "Подорожник", " Белая Стая " -
Оправдаться? Но как, друзья!?

И пусть лирическая героиня лишь «как тень на пороге, стережет последний уют», не принимая уже ни малейшего участия в «той полночной гофманиане», все заблуждения той ушедшей эпохи она воспринимает, как свои ещё неоплаканные грехи («не тебя, а себя казню»). Боль и нежность, которой пропитаны строки Поэмы, дают нам силы досмотреть эту трагедию до «пятого акта» не отводя глаз, не цепляясь взглядом за некие исторические или биографические детали, а, вглядевшись в эту топь, увидеть суть духовной катастрофы, произошедшей с Россией в двадцатом веке.
И автор заранее дает добро всем будущим читателям и интерпретаторам на то, чтобы воспринимать её творение так, как им ближе: «Они сами все знают. Объясняя, автор их как бы обворовывает. <...>Поэма - волшебное зеркало, в котором каждый видит то, что ему суждено видеть».
Это – одна из отличительных черт символического искусства – давать людям дверь, в которую они сами должны иметь дерзновение войти, и то, что они там увидят, зависит от них едва ли не в большей степени, чем от автора. В этом их отличие от произведений, построенных на аллегории – на аллегорию реагируют, а с символом сопричастны. Возможно, поэтому из всех бесчисленных отзывов о Поэме, наиболее ценными для автора стали слова Виктора Жирмунского о том, что “Поэма без героя” - исполненная мечта символистов, то, что они проповедовали в теории, но никогда не умели воплотить в творчестве.
Впрочем, интересно, что мечту символистов воплотил автор, формально не принадлежавший к их числу. Вот как это объясняет актриса, исполнительница Поэмы со сцены Алла Демидова: «Если рассматривать символизм как "цельное завершенное и необычайно стройное миросозерцание, лозунгом которого осталось исконное безумие романтизма претворить жизнь в сказку, а личность - в поэму", то видно стремление Ахматовой насытить в своем либретто исконное безумие, это обнаружение и видимое воплощение вечной сущности точным акмеистическим словом, вещной, привязанной к конкретике, деталью.»
Думаю, не будет натяжкой сказать, что формула Ахматовского символизма выражена в её фразе: «Мы вспоминаем не то, что было, а то, что когда-то вспомнили». Так сами происшествия, которые потом будут вспоминаться, часто трогают душу не своей значимостью, а именно тем, что напоминают ей о неком высшем опыте, как тени в платоновской пещере. Этим объясняется «интерактивность» поэмы, необходимость «симпатических» чернил. Живые люди, их судьбы начинают восприниматься как некий символ, события реальной жизни становятся отблесками неземного сияния: «Первый росток (первый росточек, толчок), который я десятилетиями скрывала от себя самой, это, конечно, запись Пушкина: "Только первый любовник производит... впечатление на женщину, как первый убитый на войне..." Всеволод был не первым убитым и никогда моим
любовником не был, но его самоубийство было так похоже на другую катастрофу... что они навсегда слились для меня. Вторая картина, навсегда выхваченная прожектором памяти из мрака прошлого, это мы с Ольгой после похорон Блока, ищущие на Смоленском кладбище могилу Всеволода ( 1913). "Это где-то у стены", - сказала Ольга, но найти не могла. Я почему-то запомнила эту минуту навсегда.»
Таким образом, события реальной жизни становятся для Ахматовой воспоминанием о Поэме в большей степени, чем Поэма – воспоминанием о реальной жизни, потому что служат лишь поводом к некому мистическому прозрению. И от читателя совсем не ожидается того, что он пройдёт за автором весь его путь от конкретных событий к их возможному духовному смыслу, нет, его задача состоит в том, чтобы воспринять плоды этого опыта как бесценный дар и откликнуться на него, позволить ему, уже добытому, занять подобающее место в своей вселенной.

Дальше...

Едва ли не обо всех значимых произведениях мировой культуры можно сказать, что они являют собой некую подлинную Реальность, смысл которой, однако, можно уловить, лишь полностью отдавшись тому мировосприятию, которое она себе избрала, где она может проявиться наиболее полно.
Тем более это относится к «Поэме без героя», с первого своего появления измучившей автора своим редким своенравием – на протяжении десятков лет она воплощалась то в оперное либретто, то в реконструкцию трагического балета, пока не успокоилась, наконец, на жанре романтической поэмы, «столетней чаровницы».
Форма – первое, что очерчивает границы открывающегося нашему взору мира и задаёт некие ориентиры, в том числе, культурологические; как писал Анатолий Найман, «… каждая строфа, как правило шестистрочная, выглядит как два заключительных сонетных терцета, то есть антитезис-синтез или кульминация-развязка какого-то стихотворения. Такая сонетная структура, опять же, отсылает нас к эпохе зарождения сонетов, к Данте и Петрарке.» И, уцепившись за эту ниточку, мы можем размотать сложный клубок ассоциаций и «перекодировать» Поэму так, чтобы её величественное здание стало доступно для обзора не только нашим душам, но и разуму.
«Поэму без героя» роднит с Дантовской «Божественной Комедией» цельное мистическое мироздание, выражающее одновременно и отдельную страдающую душу, и целое поколение в зеркале истории, и всю Вселенную как воплощение некоего Божественного порядка, где все части находятся в гармонии и стройно иерархичны по отношению друг к другу. Как и Данте, Ахматова показывает нам как предельно близкое к Абсолюту, так и предельно далекое от него состояние этого мира, сходящегося кругами к единственной по недоразумению оставленной в живых человеческой фигурке.
Вот только Абсолют, смысловой центр этого мироздания совсем не один и тот же. Для Данте это «любовь, что движет солнце и светила», выраженная «мистической розой» - стройным хороводом ангелов и спасенных душ. В Поэме (точнее, в либретто к ней) в кульминационный момент тоже возникает роза, но здесь это лишь мертвенно-бледный цветок, выпавший из руки юного самоубийцы, и возвращенный ему на грудь неуловимой возлюбленной, восходящей по лестнице со свечой и белым свитком в руках. И это вполне закономерно, ведь мир Данте раскрывается целиком в христианской системе координат, где четко обозначен вектор движения от мрака к свету, и где смыслом всего этого действа является спасение отдельной человеческой души.
Что же мы видим у Ахматовой? В её творении так же присутствует некая догматика, величественная и в проповеди не нуждающаяся, представленная автором как единственная подлинная реальность. Реальность Серебряного Века, цельная и при всей разношерстности отдельных своих элементов, гармонично соподчиненная единой основополагающей силе, питающей и оживотворяющей собою всё их мироздание. И эта сила – Искусство.
Только оно обладает здесь абсолютной ценностью. Оно здесь Бог, движущий солнце и светила и хоровод ему причастных душ – поэтов, актеров, оживших картин, снов и смутных видений. Они на всех уровнях (личном, историческом и символическом) образуют ту же мистическую розу, что и у Данте, но в альтернативной системе ценностей: «Разве "розы Савойи" и свиток - не есть единый символ - сердца поэта? Белая роза преображается в свиток Поэмы, не исчезая в нем, а раскрывая его органично и многообразно, сообщая ему свои свойства, но уже как символа, видения.»
И по отношению к своему Абсолюту эта вселенная, как и вселенная Данте, так же четко делится на Рай («Девятьсот тринадцатый год»), Чистилище («Решка») и Ад («Эпилог»).
Начать разбор уместнее всего с первого «круга», так как он включает в себя принципиальные для всех остальных кругов моменты. Например, в нём кроется одно из объяснений, почему Ахматова показывает «рай» перед «адом». Начиная выстраивать своё мироздание с его смыслового центра, автор как бы стремится показать великолепие этого безвозвратно ушедшего феномена, несмотря на то, что сама больше не чувствует себя адептом этой «религии». В отличие от Данте, она не задаётся целью показать путь обретения душей её ценнейших (в рамках этого мира) свойств, а напротив, задаёт причастность к ним как данность, чтобы потом понятнее был уход от них.
Это даёт лирической героине возможность одновременно и быть предельно вовлеченной в происходящее и, в то же время как бы не разделять свои собственные взгляды, глядя на всё это «из года сорокового, как с башни». Такой приём позволяет, как предсказывать события, которые произойдут в дальнейшем, так и опрокидывать воспоминания в настоящее. Эта неясная линия времени уже на внутриличностном уровне создаёт колоссальное напряжение, ощущение внутренней нестабильности, противозаконности происходящего. Не зря лирическая героиня упирается:

«С той, какою была когда-то,
в ожерелье черных агатов,
до долины Иосафата,
снова встретиться не хочу»
Ведь такая встреча, произойди она не на Страшном Суде, где всё уже окончательно ясно, обречет её на постоянный внутренний разрыв. Непримиримое противоречие между «старой совестью» и «той, какою была когда-то» выражается в том, что восхищаясь этой родной для себя атмосферой, лирическая героиня одновременно раскаиваться в этом восхищении (для читателя видимом в настоящем!), как в грехах прошлого. Таким образом, она оказывается неспособна ни слиться с карнавальным безумием (стоит ей сделать шаг им навстречу, как она тотчас себя одергивает:
«Веселиться – так веселиться,
Только как же могло случиться
Что одна я из них жива?»),

ни отделаться от него: («Не ко мне, так к кому же?») – к тебе, голубушка, да не к той. «Вздор, вздор, вздор!» - сколько не пытается героиня откреститься от всего происходящего, стать седой и совсем другой, это у неё не слишком получается, ведь Царство Небесное, как, впрочем, и царство Антихриста – внутрь вас есть. И избавиться от разделения не представляется возможным:

«Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет –
Страшный праздник мертвой листвы».

Почему? Потому что бывших наркоманов не бывает. И, оказавшись раз втянута в это пронзительное демоническое действо, она всем своим существом тянется в него обратно, сама при этом стоя у себя на пути. Когда призрак манит её за собой, напоминая, что, пусть смерти нет, есть у него нечто, не менее значимое, героиня восклицает в ответ: «За одну минуту покоя я посмертный отдам покой!». Не удивительно, если учесть, что беспокойные покойники, явившиеся героине, как раз меньше всего нуждаются в покое. И она не нуждалась бы, если бы по какой-то роковой, невероятной случайности не осталась «одна из них жива».
Этим досадным недостатком объясняется как особое положение автора в Поэме, так и то, что всё вышесказанное никак не укладывается у нас в голове в понятие «рая». В христианской парадигме происходящее в первой части Поэмы куда больше напоминает ад – чертовщина, как приглушенная подсветка, придаёт, конечно, некую пикантность этому маскарадному мороку, но как будто смешивает краски, делая все это пространство неосязаемым, неустойчивым. Всё перетекает друг в друга, теряется из виду и вновь всплывает из ниоткуда в любую точку пространства, утратившего какие-либо ориентиры и от того сделавшегося настолько ирреальным. Единственное, что сомнений не вызывает, так это притаившаяся повсюду гибель, но она никого не смущает, напротив, это важный атрибут их веселья, придающий ему столь необходимые трагические ноты.
Это мир Серебряного Века, мир Искусства, ставшего самоцелью. Его девизом могли бы стать слова Брюсова: «И Господа и дьявола хочу прославить я!»
Как этот девиз реализуется на практике, нам наглядно демонстрирует «круг» поколения – не реальных лиц, но то, что в себе воплотили реальные лица. Список пёстрых имён (Фауст, Дон Жуан, Дапертутто, Инаканаан) неискушенным читателем воспринимается, как какая-то натянутая красивость: к чему они здесь – святые, безбожники, денди и проповедники – все вперемешку? Однако, присмотревшись повнимательнее, мы поймём, что не Ахматова рисуется здесь, но сам Серебряный Век выбирает себе кличку позвонче – все эти имена действительно были закреплены в жизни за Блоком, Мейерхольдом, Кузьминым и другими, менее известными, деятелями культуры. Многих исследователей смущает, что Маскарадные тени выглядят некой бессмысленной и бессердечной толпой, хотя там зашифрованы яркие, глубокие и своё отстрадавшие люди, но во-первых, на то это и маскарад, что лица сливаются в нечто «без лица и названья», а во-вторых, только в таком образе они «не ведают, что творят».
Они служат поэзии, искусству, Прекрасному, но ни добро, ни зло для них уже не имеет значения – пышность костюма, броскость маски – вот что здесь ценится. А со знаком «плюс» или «минус» - не всё ли равно?
В свете вышесказанного уже не удивительным кажется кокетливый вопрос: «Гавриил или Мефистофель твой, красавица, Паладин?» Да разве они не одно и то же? Оба посланцы иного мира, явившиеся в мир материальный, чтобы поведать смертному существу некую тайну, и Серебряному Веку не так уж важно, в чем же эта тайна состоит, как и загадочной Красавице, напрочь утратившей способность к «различению духов».
Она, несомненно, заслуживает того, чтобы остановиться на ней подробнее. На всякий случай Ахматова напоминает: «Героиня поэмы (Коломбина) вовсе не портрет О.Судейкиной. Это скорее портрет эпохи, это 10-е годы, петербургские и артистические. А так как Ольга Судейкина была до конца женщиной своего времени, то, вероятно, она всего ближе к Коломбине». Бросается в глаза, что она единственная из всех собравшихся удостаивается звания Героини – почему именно она, женщина?
У меня есть два соображения на этот счет. Во-первых, эпоха, которую она выражает, подчеркнуто иррациональна, и поэтому ближе женской природе, недаром её атрибут – голова мадам де Ламбаль, оторванная от тела и несомая на пике к окну Антуаннеты. Жуткий и в то же время необыкновенно точный символ – хотела неземного, получи! Во-вторых, женщину сложнее винить, даже в столь неприкрыто бесноватом состоянии – Козлоногой, которая «не клянёт, не молит, не дышит», или Путаницей, сбежавшей с портрета, чтобы губить невинные души, в силу своей искренности слишком серьёзно воспринимающие «маскарадную болтовню», она остаётся никому неподсудной «подругой поэтов».
И танцевать свой посмертный танец она будет в одиночестве потому, что никто из всех жрецов Искусства не сумел её уберечь – эта эпоха прошла, как сон, и не вернётся никогда. И почему-то от сознания ускользает несомненная истина, что она оказалась прямой или косвенной причиной и их гибели. В основном тексте Поэмы эта мысль подразумевается, но не иллюстрируется, в отличие от либретто, где этому посвящена достаточно объёмная сцена: «Наконец, идет, несомненно, Она: в крошечных красных сапожках, черном домино, роскошном рыжем парике (выходит из придворной кареты). Худой рукой в длинной белой перчатке прижимает к груди огромный ворох роз. Бархатная полумаска плотно скрывает лицо. Драгун бросается к ней. (Она ласково гладит его по лицу, прижимается к нему). Он хочет ее обнять — в эту минуту налетает страшный вихрь, будит ворон в Михайловском саду. Они начинают, оглушительно каркая, низко кружить. Вихрь распахивает домино «черной дамы». Падает маска, под ней череп. Грохот. Дом рушится. Пожар...»
Впрочем, страна без возврата – не место выяснять, кто перед кем виновнее. Лишь автору «из года сорокового» ведомо, что «любовь прошла, и стали ясны и близки смертные черты». Но тени слишком поглощены своим бессмертием, чтобы это заметить. Не заботясь о том, насколько это возможно, они в любом пространстве создают храм Поэзии, и не успели незваные гости проникнуть в комнату автора, как

Для них расступились стены,
Вспыхнул свет, завыли сирены
И как купол вспух потолок.

И хотя такой импровизированный храм не производит впечатления священного места, три его жреца в равной мере готовы к своему служению. Они представляют собой три абсолютно разные формы поэтического вдохновения.
Поэзия первого типа, обозначенная Верстой, – горячая, жизнеутверждающая, она «несёт по цветущему вереску, по пустыням своё торжество». Именно торжество этот герой являет миру, и оно даёт ему право говорить, как власть имеющему, писать «железные законы» и быть наставником всех великих законодателей древности, и оно сближает его с библейским образом Пророка, как глашатая Истины, а не просто предсказателя, сумевшего предугадать свою смерть или очередное социальное потрясение. Нет, его задача несравненно выше – «проплясать пред Ковчегом Завета или сгинуть», потому что не выполнить свою высокую миссию – единственный доступный ему грех, во всём же остальном он не повинен.
И естественно, он «не числится в списках, в калиострах, в магах, в лизисках», ведь он не герой этого времени, он вне времени – «ровесник Маврийского дуба, вековой собеседник луны», он даже не лицо эпохи, он сам – эпоха. Потому и наряжен полосатой Верстой – это символическая веха, отмечающая движение истории. Такой образ Поэта, несомненно, ближе всего русской культуре, ведь именно он был безупречно воплощен Солнцем русской поэзии, Пушкиным.
Но вот следующий сразу за ним Лермонтов был уже явлением другого типа поэзии, как будто вслед за ним, названного в поэме Демоном: «Он другой, по определению Ахматовой, не второй и не второстепенный, но другой по выбору пути, — демонического в своём проявлении и для человека гибельного, ложного, ошибочного». Этот путь пленяет своей романтичностью, он являет собой как бы обратную сторону («решку»?!) первого пути, ведь если «поэтам вообще не престали грехи», то поэт не только пророк, выражающий некое неземное торжество, но и сверхчеловек, стоящий по ту сторону добра и зла. В основе этого явления лежит древнейший соблазн: «Не умрете, но будете как Боги, знающие добро и зло». И действительно, в пространстве Поэмы
«Смерти нет - это всем известно,
Повторять это стало пресно,
А что есть - пусть расскажут мне.»
И то, что в царстве мёртвых вместо смерти, известно поэту «с мёртвым сердцем и мёртвым взором», как никому другому. В отличие от Версты, он становится глашатаем этой эпохи:

«Его поведано словом,
Как вы были в пространстве новом,
Как вне времени были вы»

Верста сам служит водоразделом времени, Демон же сообщил эту вневременность всему маскараду, он, несомненно, тот, кто пришел «Дылде на смену» и воплотил чаяния собравшихся: «Мимо, тени! Он там один». Демон всегда один, по определению, в случае, если он не один, он вбирает в себя всё окружающее. Из-за этого свойства он, собственно, и упал с неба, так как вобрать в себя Бога ему оказалось не под силу; но Серебряным Веком он будет воспринят с благодарностью, ведь что может быть ярче и прелестнее, чем «демон сам с улыбкой Тамары»? Ахматовский рaradis artificiel насквозь пропитан его духом, как и его словом. И, кажется, что к этому духу обращено грозное предостережение эпиграфа: «Смеяться перестанешь раньше, чем наступит заря!»
Однако первым погибает не он, а «жертва вечерняя», третье и последнее воплощение поэзии в эту ночь. Этот персонаж тоже входит в их касту, хотя и «будет навек забыт», и всё его достояние – розы, слёзы и «бессмысленная смерть в груди» мало чего стоит на их фоне. Обычно так себе поэтов представляют обыватели и домохозяйки, но Ахматову никак не отнесёшь к их числу, а она не только присваивает ему этот столь значимый в её вселенной титул, но и сознаётся: «я на твоём пишу черновике». Почему?
Возможно потому, что когда автору, даже символисту, «не хватает бумаги», он более склонен впускать в своё произведение настоящую жизнь, и для Ахматовой «черновиком», который она ввела в своё произведение, стала история любви и смерти юного корнета.
В отличие от других двух «святых» данного пантеона, этот персонаж создаёт искусство не силой поэтического вдохновения, его инструмент – его человеческая судьба. И «исконное безумие романтизма претворить жизнь в сказку, а личность – в поэму» переполняет его настолько, что он готов безропотно пожертвовать своей жизнью, чтобы влиться в этот, в общем - то первоначально чуждый ему мир. (На это указывает его сомнение перед последним шагом:

"Помогите, еще не поздно!
Никогда ты такой морозной
И чужою, ночь, не была!")

И хотя в разгар праздника автор зовет его «ты, вошедший сюда без маски», в конце он уже Пьеро. Что это – ошибка? Мне думается, нет, просто для других это маски, которые, как им кажется, они ещё смогут сбросить и жить дальше, сохранив собственное лицо нетронутым, а он действительно становится своим обреченным персонажем, своё лицо перекраивает под маску, а не наоборот, и поэтому гибнет первый. По-настоящему.
Нельзя не заметить, что в Поэме ни разу не звучит слово «самоубийство», трагическая гибель Корнета от неразделенной любви к Путанице («он мгновенье последнее тратит, чтобы славить тебя») указывает больше на её вину, чем на его решимость. «Да простит тебя Бог!» обращается автор именно к ней. Почему за его смерть Бог должен простить или не простить Путаницу? Может быть, потому что это она субъект действия, а его роковая ошибка лишь в том, что он не ограничился ожиданием у померкших окон, а сунулся-таки на её порог? В таком контексте и его любовь показывает нам не личные взаимоотношения между двумя людьми, а отношение живого человека к этой отчаянной и пряной эпохе, в которую «на площадке пахнет духами» и неподготовленные души могут умереть от передозировки «шелков и туманов».

И пусть Поэма принципиально остаётся без героя, всем очевидно, что герой её – Поэт. «Великий человек, как Будда или Магомет». И нельзя упускать из виду, что сама Ахматова, конечно же, относит себя к их числу, и рвётся к ним из своей новой реальности – реальности «Решки»:

«Через 23 года»:

Я гашу те заветные свечи.
Мой окончен волшебный вечер, -
Палачи, самозванцы, предтечи,
И, увы, прокурорские речи -
Все уходит. - Мне снишься ты,
Доплясавший свое пред ковчегом.
За дождем, за ветром, за снегом
Тень твоя над бессмертным брегом,
Голос твой из недр темноты.
И по имени! Как неустанно
Вслух зовешь меня снова: Анна!
Говоришь мне, как прежде: ты.

Лирическая героиня навсегда останется «своей» в той поэтически - одержимой вселенной, а из этого неминуемо следует, что и та вселенная останется для неё «своей», единственной родной. И её гибель, к моменту начала поэмы уже свершившаяся, и особенно, сознание закономерности этой гибели (по Штоку, вся Поэма о том, отчего произошла революция), казалось, должны ощущаться, как захлопнувшаяся крышка гроба, но этого не происходит. Лирической героине некогда сокрушаться о потерянном рае, ведь в чистилище, в котором она, вместе со всей своей страной оказывается, некогда «петь о священной мести». Над дворцом уже не развивается черно – желтый стяг , развязка формально наступила –двуглавый орёл для начала заменён «Решкой», решеткой советского строя, а потом и вовсе стирается из памяти, оставляя после себя – город в развалинах, мерзость запустения…
И кто-то, видимо, из запоздалых теней, шепчет на ухо спасающейся героине «Quo vadis?» - разве и ты не была с нами? Разве не вместе мы призывали этот Апокалипсис и приветствовали его? Но такие «прокурорские речи» не остановят человека, прошедшего огонь Чистилища, помнящего, что то Искусство, в свете которого все они в своё время забыли о добре и зле, жизни и смерти, которое стало для них единственным моральным критерием, оказалось столь же недоступным утешением, как и погубленная во имя его свобода. И это одинаково реально и для героини, по горло сытой торжествами гражданской смерти, и для поколения, утратившего своих лучших представителей, вынужденного теперь отсиживаться по углам с замазанными краской и забитыми землей ртами. И для всей России, продавшей свою душу Мефистофелю ещё до подписания контракта, ведь русский народ без Бога – это вор и разбойник, и для Петербурга, как средоточия этого процесса. Эпилог не всуе случайно становится адом, местом настолько далёким от Абсолюта, что даже воспоминания о нём стираются как выходящие за грань реальности – это уничтожение личной вселенной может оказаться для героини возможностью выхода за пределы себя и открывают и ей и её запутавшейся стране шанс на спасение ценой собственной гибели, на рождение нового мира из перегоревшей звезды, ведь сказано в Евангелии: «Кто спасает свою душу, тот потеряет её, а кто потеряет её ради Меня и Евангелия, тот обретёт её».
Поражение станет победой, как во времена Наполеона, после сожжения Москвы Россия не была потеряна, но, наоборот, расцвела, как никогда прежде, так и с потерей её Петербурга, с которым связано так много неотпускающих воспоминаний, Ахматова связывает возможность возродить из пепла то, что Серебряный Век упустил по неосторожности, и что казалось теперь навсегда сгинувшим:

От того, что сделалась прахом,
Обуянная смертным страхом
И отмщения зная срок,
Опустивши глаза сухие
И ломая руки, Россия
Предо мною шла на восток.

Честно говоря, заглавная повесть меня совсем не впечатлила. Обычная такая женская космоопера с любовью, дружбой и самопожертвованием. Коварные захватчики, смелые земляне, романтическая линия земной космонавт - инопланетная принцесса. Классические такие ходы, что ни говори. Особенных идейных глубин тоже не наблюдается, герои чётко поделены на хороших и плохих и действуют в полном соответствии с этими полярными законами, без полутонов, оттенков и сложностей характера. Написано зато неплохим языком и вообще трогательно и мило. По ощущениям это как если бы из "Лорда с планеты Земля" Лукьяненко аккуратно изъяли кровь и смерть, а на образовавшиеся пустые места поместили бы восторженные монологи про взаимопомощь и долг. Считается, что сначала Ларионова как раз хотела спародировать основные клише жанра, но в итоге не удержалась и написала самый объект пародии. Толика утрированности в романе таки прослеживается, взять например имя главного героя. Забавным образом оно никогда не попадается подряд и целиком, а всё потому, что парня зовут Асмур Мур. Вот да, на роль спасителя мироздания мурмур подходит как-то не очень =^__^= Есть ещё ряд нелогичных и странных моментов, полностью игнорирующих какую-никакую, а всё же научность описываемой картины мира. В общем, всё как всегда в космоопере. "Чакра кентавра" мне показалась именно что совершенно типичным представителем жанра, какие в те времена писались десятками. Я уже хотел было поставить 3 балла и забыть о книге и об авторе. Но потом решил почитать рассказы.

Так вот, рассказы великолепны. Впечатление такое, что их писал совершенно другой человек. Там, где не нужно моделировать мир и сложные характеры, талант Ларионовой к изображению эмоциональных переживаний героев выходит на первый план и делает всю игру. Из четырёх рассказов на мой взгляд нет ни одного даже средненького, не говоря уж о слабых. В любом случае, это гуманистическая, а вовсе не научная фантастика, это нужно иметь в виду. Но эмоции переданы просто превосходно. Мне думается, что знакомство с автором нужно начинать строго с рассказов, потому что крупная форма удаётся Ларионовой не в пример хуже. Очень рад, что мне посоветовали именно это издание, с вещами малой формы.

Очень и очень замечательный сборник, право слово! На рассказах останавливаться не буду, каждый из них по-своему уникален и вкусен до умопомрачения. Но вот повесть "Чакра Кентавра"...это просто неописуемо!
Вот вы знаете, откуда на планете Джаспер взялись крэги, величественные и красочные птицы? А почему на Джаспере рождается так много слепых людей, которым могут подарить видение мира те же крэги (при условии постоянного тактильного контакта)? Как случилось, что высочайший уровень развития научных достижений прикрыт магией и силой внушения? Эти загадки окутаны тьмой, и так же страшны ответы. Полтора тысячелетия ожидали они своего часа, пока храбрая мона Сэния не захватит парочку "звёздных волков" (то есть наших братьев, землян), и пока один из них волею судьбы не станет её супругом и не разгадает тщательно скрываемые ответы и спасение от мнимого благоденствия...ведь жители Джаспера на самом деле просто рабы... Чья сила их поработила? Читайте и внемлите каждому слову...

Час быка – так называли в древности наиболее томительное для человека время незадолго до рассвета.

Скажу честно – я ожидал большего. Читать было тяжело, имена запоминались плохо, события путались, повествование захватывало кусками, а другие куски я читал, абсолютно не вдумываясь в происходящее – как бы не пытался сосредоточиться.
Существует, как я понял – 2 версии произведения. Это «полная версия», книжная – и журнальная, примерно вдвое короче. Так вышло, что я прочитал обе. Но всем, у кого в голове в самом начале чтения возникнет путаница – советую сразу начинать журнальную версию, она куда проще для восприятия.
Сюжет мне понравился – утопия и антиутопия в одном флаконе. Столкновение жителей двух планет, население которых имеет общие корни – только на Земле правит пропатченный коммунизм, а на Тормансе – олигархия, хотя я бы назвал это тиранией.)
Очевидно, что автор пытался порассуждать на тему власти, тогда, когда рассуждать на эту тему было запрещено. Идея великолепная, кстати. Интересно, что то, что было в нашей стране в годы написания романа, могло впоследствии привести к обеим вариантам жизни (как такой, как на Земле, так и на Тормансе – что даже более вероятно), и мне кажется, что автор тоже был в курсе.
Итак, земляне прилетают на планету, где пару тысячелетий назад пропали их корабли и обнаруживают там готовое общество, с центральной властью (на земле уже никакой власти нет вообще), с делением населения на долгожителей (способные, талантливые люди), и коротко-живущих (максимальный возраст – 25 лет, потом смерть, идея которой никого не пугает). Центральная власть в лице «совета четырех» совсем не «за» прилета каких-то вундеркиндов, и ручки уже начинают трястись за насиженные места. Тем не менее, звездолет Землян пропускают, а потом начинается изучение планеты. Оно долгое и весьма интересное, и заканчивается несколькими смертями и небольшим переворотом.
Идея – на отлично, но исполнение мне не совсем понравилось, тяжело для меня, хотя журнальный вариант тянет на 4 с плюсом. Тем не менее, я уверен, что многим эта книга очень понравится, как хорошая фантастика она себя полностью оправдала. Так что читайте с удовольствием.