"Для меня применительно к блокаде Ленинграда нет противопоставления героизма и трагедии. Героизм - это сохранение человечности, семьи, и защита своих детей. Выстоять в многочасовой очереди за хлебом - разве это не героизм? Только это такой героизм, за который не дают наград. Тот героизм, который жители города совершали ежедневно и ежечасно. Героизм в блокадном Ленинграде - безусловно был, предприятия работали, пока была такая возможность, люди оставались в городе - их, безусловно, можно считать героями (историк Никита Ломагин)."
Когда в очередной раз внимательно изучаешь воспоминания и заметки очевидцев блокадного Ленинграда, в голове крутится вопрос: - Как в своей рецензии пересказать все те ужасы, что принесли на нашу землю проклятые нацисты?
Кажется, что каждое твое слово будет выглядеть банальным, затертым, не настоящим.
Промолчать?
Прочитать книгу, погоревать вместе с авторами данного сборника и поставить ее на полку?
А вдруг, есть читатели, которые хотят изучать или собираются изучать историю блокадного Ленинграда, но не знают какие воспоминания и дневники брать в руки?
А вдруг найдутся читатели, которые вообще не слышали об этой серии книг "Блокада глазами очевидцев", которая издается на протяжении десяти лет?
Вот я и решил, ничего не выдумывая, перечислить авторов этого сборника и хоть чуть-чуть рассказать о них, а главное процитировать каждого из них. Процитировать их боль, и процитировать их радость. Пусть они сами расскажут нам о своем ежедневном и ежечасном героизме.
Сборник открывает интервью известного ленинградского скульптора Григория Даниловича Ястребнецкого.
"В начале июля 1941 года я получил повестку из военкомата. Медкомиссия находилась в здании 4-й образцовой школы на Фонтанке. В этот день формировали отряд, который должен был отправиться в Ельню, чтобы учиться там в школе политсостава. Должны были отобрать сто человек, а вызвали чуть больше. И два моих товарища - Юра Бомар и Гриша Шнифельсон (мы называли его философом) попали в эту сотню, а я нет, поскольку моя фамилия, как вы понимаете начинается на самую последнюю букву алфавита.
Вот так я остался в Ленинграде. А мои друзья уехали и через две или три недели погибли..."
"А потом я оказался в учебном минометном полку на Рузовской улице. Тогда как раз началось самое голодное, страшное время. Со второй степенью дистрофии я попал в госпиталь. В декабре 1941-го в нашей палате каждый день умирало от голода по несколько солдат. Санитары, сами тощие, еле живые, ночью грузили умерших на полуторку. Вообще, передать словами чувство голода практически невозможно. Можно описать, как человек идет в атаку , как чувствует себя под бомбежкой (я испытал ее и в Ленинграде, и на фронте), но только не чувство голода..."
Клара Владимировна Рахман закончила 8-й класс, ей казалось, что весь мир стоит перед ее глазами, но, вот фашисты окружили кольцом ее любимый город.
"21 декабря 1941 года
Встала в 5 утра и сменила маму. Она заняла очередь в магазине. Встала в 3 часа ночи и была уже 85.
С 11-6 часов стояла в магазине. Достала шоколадные конфеты, начиненные дурандой. В магазине все толкаются, ругаются. В 7 часов пришла Лена. В то время, когда я стояла в магазине, был обстрел района и потом тревога. Лена около университета видела ужасную картину: куски человеческого мяса. Это последствие обстрела из дальнобойных."
"4 января 1942 года
Четвертый день нового года. Начался он для меня ужасно: 1-го числа слег папа. Пришел врач и сказал, что у него воспаление легких и сильное истощение. Мне кажется, он не выдержит. В таких условиях: без света, без воды, без хлеба, поднять его ужасно трудно. Вчера и сегодня стоят ужасные очереди за хлебом. Говорят, что на хлебозаводах нет топлива. В общем пришла наша гибель.
Вчера я ходила в поликлинику, так там лежат 5 человек мертвых. Лежат прямо на полу, открытые, страшно синие, руки скрюченные. Жуть!"
Ее отец не выдержит испытания самой страшной блокадной зимой 1941-1942 гг.
Клара в своем юном возрасте поступит на ленинградский завод, выживет и эвакуируется из города в 1943 году.
Дневник учителя истории города Колпино Ивана Яковлевича Попова.
В этих записях чувствуется рука историка, он старался не только запечатлеть окружающую обстановку, бесконечные артобстрелы Колпино, голод, но и постоянно делает заметки о международном положении, старается записать сводки инфорбюро, речи Сталина.
"11/10 1941 г.
Днем ходил в Рабочий поселок. Туда дошел благополучно. Поселок стал неузнаваем: от плотины и до башни все дома разбиты.
У некоторых домов сворочена крыша, у некоторых разворочены стены, а многие изрешечены осколками. Не осталось ни одного дома годного для жилья.
Около нашего дома несколько воронок, разворочено крыльцо. Южная сторона квартиры изрешечена большими осколками. Двери покосились...
Мои книги как будто кто изрубил топором и пропустил через мясорубку. Я собрал свои пожитки, белье и проч. и отправился опять в 1-ю школу."
"19/10
Сегодня под Павловский парк на передовую позицию вместе с бойцами МПВ ходил копать картошку, кг. 10-12 накопал, очень опасно: немцы от картошки метрах в 400-500.
Обошлось благополучно за исключением того, что меня чуть не чикнуло пулей..."
Внимательно изучаешь дневники ленинградцев и понимаешь в каком интернациональном ключе воспитывали этих людей. В хорошем смысле этого слова. И как под тяжестью голода и смертей близких у них менялось отношение к немцам.
Вот историк наивно предполагает, что немецкий рабочий народ свергнет нацистов.
"21/11
Завтра будет 5 месяцев как идет война между Германией и СССР. Если война еще продлится 5 месяцев, то народы Европы прольют много крови. Как на фронте, так и в тылу. Германия воюет уже 3-ю зиму.
Какая бы не была у нее техника, все равно война народу надоест и народ скажет свое отрицательное слово по поводу войны."
Через неделю историк уже хочет уничтожить всех немцев.
"Как бандиты среди белого дня на большой дороге, убивают немцы мирное население.
За эти зверства нельзя простить и немецкому народу, рабочему классу. Гуманнее всего, справедливее и благороднее перебить всех немцев, списать со счета к чертям разбойничью банду за зверство и угнетение Европы.
Опыт мировой войны 1914-1918 гг. показал, что если эту "чистокровную" расу оставить хотя бы при издыхании, то все равно она оживет и будет заниматься бандитизмом, грабежами, разбоем, чинить человечеству вред."
Иван Яковлевич умрет от дистрофии 11 января 1942 года.
Есть в данном сборнике и так называемые "записки хищницы".
17 исписанных листков в перекидном календаре, которые были приобщены к уголовному делу 22-й девушки Розы, приехавшей в Ленинград из Белоруссии.
"... в мае 1940 года она устроилась комендантом общежития одной из строительных контор. Когда в июле 1941 года ввели нормированное снабжение, именно она стала составлять списки на получение продовольственных карточек по общежитию.
Начался голод и молодая женщина не устояла: с октября она стала включать в списки выбывших людей, а полагающие им карточки присваивать. Так продолжалось до ареста 31 мая 1942 года..."
Естественно, по приговору трибунала ее расстреляли.
Жестоко?
А если вдуматься, скольким людям она принесла смерть, когда получала за них хлеб?
Владимир Яковлевич Шведов, инженер - гидротехник, принимавший участие в строительстве Бухтарминской и Братской ГЭС.
Во время Великой Отечественной служил в инженерных войсках, строил оборонительные сооружения и находился за блокадным кольцом в районе Рыбинска и Череповца. Но, в Ленинграде находилась его семья, о которой он постоянно упоминает в своих дневниках и бывает, что вместе с сослуживцами строит фантастические планы по их вывозу из города.
"10/12
Михаил Ефимович Куликов предлагает войти с ним в компанию для того, чтобы пробраться в Ленинград и вывезти этим ледяным путем своих. Фантазия. Но мысль попасть в Ленинград и притащить немного еды. Только самолетом. А сколько можно взять с собой груза в этом случае?
Идти пешком навстречу потоку эвакуируемых, на лыжах. Надо оружие, документы. Это заманчиво, но вряд ли исполнимо."
Порой его одолевает самоубийственная тоска и самоедство от невозможности поправить ситуацию с вывозом семьи из Ленинграда. По долгу службы он не может уехать, чтобы хоть как-то помочь им. Об ужасах блокады инженер узнает из писем своих родственников.
"6/1 1942 г.
Мама прихварывает, ей нужен покой и еда. Ни того, ни другого! А Оля худая, озябшая и отчаявшаяся. Еда, еда!
Тьма, холод, грязь, голод и ужасы боя. И это уже четыре месяца.
А я здесь шляюсь по точкам, встречаю Новый год, обедаю, ужинаю. Говорят, полнею.
О черт возьми. Что делать??"
В марте 1942 года Владимир Шведов все таки вывозит маму и сестру из блокадного Ленинграда, но отец и родной брат погибают от голода.
Когда фашисты напали на СССР Марте Иосифовне Цыпкиной было лет шесть. Отец записался добровольцем на фронт, хотя у него была бронь, а мать вместе с Мартой успела выехать из Ленинграда до окружения его нацистами. И ее детские воспоминания в основном касаются отнюдь не сладкой жизни в эвакуации.
"По дороге в Демянск наш поезд начали бомбить. Последние три вагона разбомбили, а мы выскакивали из вагонов и прятались в лесу. В поезде было много грудных детей, и мы, старшие, помогали их выносить. Было мне тогда шесть лет."
"Спала я на сундуке, в котором хранилось все ее добро. Еще я помню, что чай пили "вприглядку" - вешали над столом кусочек сахара и пили чай, глядя на него. Еще я помню, что когда к маме приходили ее друзья-ленинградцы, я читала им стихи Константина Симонова. Особенно я любила "Если дорог тебе мой дом".
"И тут с мамой случилось несчастье. Она ехала в какое-то детское учреждение. Ехали они лесом. Возницей был мальчик лет десяти. Он не справился с лошадью, телега перевернулась, и мама сломала ногу.
Тут на меня легли все хозяйственные заботы. Я сама ходила на рынок и меняла папиросы на хлеб и молоко. Было мне восемь лет, и я была маленького роста, и часто трехлитровую банку с молоком я волокла по земле. В общем, было не скучно."
"У меня еще была дистрофия, а я, увидев в первый день гречневую кашу, съела половину котелка. Я помню, что врач очень кричал на маму и сказал, что я могу умереть. После этого меня кормили понемногу."
Нине Михайловне Мотовой исполнилось 17, она собиралась поступать в медицинский и должна была стать врачом. В выходной день 21 июня она вместе с ребятами из своего 10 класса поехала в Лисий Нос и каталась на баркасе по Финскому заливу. И враз все светлое будущее этих ребят было перечеркнуто войной.
"Всех новоиспеченных студентов собрали в актовом зале и объявили, что всех нас посылают на оборонные работы под город Кингисепп...
Ехали очень медленно и долго. Выгрузили на какой-то станции, привели в какую-то деревню и поселили на чердаке двухэтажного дома. Дали немного передохнуть, затем вручили всем по лопате и повели к месту работы.
Там уже работало очень много людей. Стали работать и мы, вновь прибывшие. Оказалось, что мы рыли противотанковый ров. Ров был очень глубокий. Один его склон, в сторону Кингисеппа, был пологим, а другой - очень крутым, почти перпендикулярным по отношению ко дну рва. Было очень жарко. С кончика носа капал пот, хотелось пить. Но в то же время было и весело. Ведь нам было по 17-18 лет."
Ускоренное обучение в Первом медицинском институте, справка об окончании курсов медсестры и все это на фоне выживания в блокадном Ленинграде.
"Январь 1942 г. был очень лютым. 21-го января термометр зафиксировал минус 35 градусов, а 25-го - минус 40 градусов. Мы надевали на себя все, что только было можно и, не снимая, в этом же спали. На голове шапка или шерстяной платок, на ногах самодельные стеганные бурки. При выходе на улицу на них надевали резиновые галоши. Все в городе ходили в такой комбинированной обуви. Также, выходя из дома, обязательно подпоясывались ремнем, или кушаком, или просто веревкой: одежда плотнее прилегала к телу, сохраняя тепло. Проходили дни, и одежда, не снимаемая все это время, начинала поворачиваться вокруг ссохшегося тела. Тело уменьшалось в объеме, и приходилось еще туже затягивать веревку."
"Рядом с прорубью, на береговом склоне, возвышались сугробы. Под ними были трупы людей, которые спустившись к воде, обратно на берег подняться не смогли. Вода, вылившаяся из их емкостей при падении, заливала их и через мгновение покрывала ледяным панцирем. За ночь ледяная могила, припорошенная снегом, превращалась в сугроб...
Мы с Борей возили воду на детских саночках. Большая кастрюля с крышкой крепилась веревками к спинке санок, а бидон к кастрюле...
Запомнился такой случай. Придя как-то за водой, мы увидели у проруби молчаливо стоящих людей. Вода в проруби сверкала всеми красками радуги. В стороне, немного подальше от берега, какой-то военный ломом бил по льду, стараясь сделать новую прорубь. Оказалось, что он ведром из под керосина "загадил" воду. Но этот человек был Человеком и, сходя за ломом, прорубил нам новую прорубь."
Вот что по мнению Нины Михайловны Мотовой спасло ей жизнь в блокадном Ленинграде.
"Я с детства была полной. Мама по этому поводу водила меня к врачам. Диагноз - нарушение обмена веществ. Но полнота моя спасла меня. Я очень похудела, но у меня было за счет чего худеть, и до последней стадии алиментарной дистрофии я не дошла...
В самом начале войны старшее поколение, которое пережило революцию и гражданскую войну, ринулось скупать папиросы в табачных магазинах. Под руководством моего папы занялись этим и все наши родственники. Каждое утро мы выстаивали длинные очереди около табачного магазина на Большом проспекте Петроградской стороны, дом №57. В руки давали только пять пачек. Как же они нас выручили! Начиная с ноября 1941-го, мы стали менять папиросы на пайку хлеба. Обмен производился на Дерябинском рынке, который находился на Малом проспекте, и на Сытном рынке."
Нина Мотова выжила, а в 1943 году уже была на фронте в качестве полевого связиста.
Очень интересно было изучать записки Федора Григорьевича Кудрявцева.
Написал слово "интересно" и тут же подумал, а правильно ли я написал? Применительно ли это слово к тексту фронтовика, побывавшего в блокадном Ленинграде?
Но, факт есть факт, его записки я прочитал два раза. А все дело в том, что у Кудрявцева была необычная военная профессия. Он блестяще владел немецким языком и поэтому участвовал в допросах фашистов, по долгу службы читал перехваченные немецкие письма, дабы затем использовать эту информацию для подавления воли противника, выезжал на передний край с агитмашиной, не раз был под артобстрелами и бомбардировками и так и прошагал долгие годы с осколком от вражеского снаряда в спине.
Надежда Дмитриевна Соколова жила в Петергофе. Отец служил в авиации, а ей было всего три годика, когда началась война. Мама вместе с Надей в сентябре 1941 года успела до занятия фашистами Петергофа, переехать в Ленинград.
"Я была еще мала, но, видимо, яркие моменты остались в детской памяти. Мне, взрослой, вспоминалось, что ползала по полу и выбирала хлебные крошки между половиц пола - оказывается, на самом деле я собирала с верстака (дед-то был портной) крошки махорки, которую курил дед и жевала ее.
В феврале 1942 года мама со мной эвакуировалась по льду Ладожского озера. Она вспоминала, что нас встречали на берегу моряки с хлебом в руках - я выхватывала у них эти куски хлеба..."
Галина Федоровна Казакова, 1932 года рождения.
"В сентябре - октябре 1941 года я училась во 2-м классе 208-й школы. Помню, что занятия проходили в подвале дома №36 по набережной Мойки. После окончания уроков нам в полулитровые банки наливали теплые щи, и мы несли их домой. В середине октября занятия прекратились.
Осенью 1941-го родители, как и многие ленинградцы, ездили на совхозные поля, собирали оставшиеся там промерзшие капустные листья и морковь. Это помогло пережить некоторое время в голодную зиму 1941-1942 годов.
Мама с сентября 1941 года (и по 1948-й) была донором и периодически получала какие-то продукты, что спасло нас.
В 1942 году снаряд попал в стену дома, этажом выше нашего окна. В это время мама вышла из квартиры - пошла за водой на Неву. Помню, что в тот миг я стояла возле окна, и от свиста снаряда успела только закрыть глаза... Меня оглушило. Оконное стекло превратилось в пыль, и все эти мелкие осколки попали мне в лицо. Взрывной волной меня отбросило внутрь комнаты."
Лариса Юрьевна Железнякова родилась после войны и на страницах данной книги рассказывает про своего героического деда Григория Николаевича Слонова, защищавшего Ленинград и погибшего в декабре 1941 года.
Григорий Слонов рвался бить фашистов. После медкомиссии его освободили от службы по болезни (грыжа), у него, как у машиниста паровоза, была бронь, но он все равно в сентябре 1941 года он добился своей отправки на фронт.
"Звездным часом" Григория стали последние дни ноября - первые дни декабря 1941 года. В ночь с 28 на 29 ноября саперами 366-го ОСБ был взорван вражеский ДЗОТ севернее поселка Александровка.
Судя по всему, уничтожение дзотов в тот период было не таким уж частым явлением, если об этом сообщила газета "На страже Родины" - в рубрике "Вести с фронта" в номере от 2 декабря 1941 года: "Группа саперов во главе с воентехником 2-го ранга тов. Феоктистовым проникла в расположение противника и взорвала крупную ДЗОТ, уничтожив находящихся там немцев и одно орудие."
Валентина Александровна Невская родилась в 1936 году и прошла весь блокадный путь от начала и до конца.
"14 февраля 1942 года отца не стало - это была первая смерть в нашей семье. Ему было 38 лет. Дедушка сделал из шкафа гроб. Помню, кто-то держал меня на руках, и я прощалась с отцом. Похоронили его на Серафимовском кладбище.
12 февраля не стало дедушки, а 19 марта умер Михаил - мамин брат. Остались у нас одни женщины...
Мы перебрались в свою пустую коммунальную квартиру на Международном проспекте, и начался новый блокадный период нашей жизни.
В нашем доме жизнь была как в одной семье. Все переживали друг за друга, старались помогать чем могли. Когда мама уходила на работу, я с братом оставалась с семьей Елены Васильевны Шелепковой...
Из детсада нас водили группой в госпиталь на улице Дзержинского (Гороховая). Очень хорошо помню это выступление. Помню, в чем была одета и как меня представляли раненым. На стол ставили стул, потом меня на стул, держали его за ножки, и меня тоже придерживали, и я пела и читала стихи. Такое впечатление, что у меня до сих пор остались перед глазами лица солдат, которые слушали наши выступления."
Так получилось, что по долгу службы родители Олега Николаевича Фишера, топографы - геодезисты, находились в командировке и поэтому они счастливо избежали блокады Ленинграда. А его краткие воспоминание посвящены возвращению семьи в Ленинград в 1944 году.
Я надеюсь, друзья, что моя рецензия поспособствует вашему читательскому интересу к данному, в чем-то даже уникальному сборнику блокадных воспоминаний, заметок, записок, дневников. Эти люди пережили то, что казалось бы просто невозможно пережить. Они жили, работали и приближали Победу. И я думаю, как бы это не пафосно звучало, что каждая прочитанная вами книга об этих великих советских людях- это большой вклад в память о них.
Важно помнить их!
И свою рецензию я хочу закончить словами Валентины Александровны Невской.
"Какую память о блокаде мы сегодня должны передать новым поколениям?
Мне кажется, надо рассказывать не только о страданиях и тягостях, а о жизни, именно о жизни!!! Ведь люди в тяготах жили и работали..."
Они жили!
Читайте больше книг о них, пишите о них.
Ибо они и дальше должны жить.
P. S.
спойлерКак я уже говорил выше, в данном сборнике помещены воспоминания фронтовика - переводчика Федора Григорьевича Кудрявцева. Я могу ошибаться, ибо я недостаточно искушен в военной мемуаристике, но мне кажется, что в этих записках очень много нестандартной информации для обычного читателя. А еще я понял, что если буду цитировать его записи, то моя рецензия разрастется просто до невероятных масштабов и поэтому я попытаюсь опубликовать на эту книгу еще одну рецензию (я так понял, что по правилам сайта это можно сделать через определенное время) и подробно рассказать о Федоре Кудрявцеве и его специфической службе. Надеюсь, что это у меня получится, ну и спасибо всем, кто дочитал мой опус.
свернуть 
