5 Great Unwashed

Мы с вами живем в России, где возможно все (почти без почти), поэтому перевод книги 1995 года выходит позже перевода книги 2011. Вероятно, так произошло потому, что Москва, четвертый Рим подхлестнула интерес к более ранним работам автора (хотя «Советский роман. История как ритуал» вышел на русском еще в 2002). Кроме того, выход почти подряд второй книги Кларк в издательстве НЛО подраскрывает тайну обложки первой книги – дизайнер хотел сделать взаимосвязанную пару, поместив на обложки символы Москвы и Петербурга. Вот только книги о советской культуре, а на обложках – соборы. Как удержаться от соблазна поспекулировать на тему современной клерикализации?

Довольно вступлений. В своей книге Кларк полифонично рассказывает о пресловутой цветущей сложности революционной культуры. Концепция автора довольно проста и понятна, укладываясь в прокрустово ложе ревизионистского подхода к советской истории – не партия, не Сталин создали социалистический реализм, а яростная конкуренция деятелей культуры, победа одного крыла культуры 20-х над остальными. При этом победители совершенно не стеснялись в средствах. Но это итог, который в известной степени исследовался в «Москве, четвертом Риме». Здесь же Кларк рассказывает именно о той высококонкурентной среде, что цвела с постоянными спадами и подъемами в 20-х.

При этом с известной натяжкой Кларк запихивает культурную эволюцию СССР в Петербург-Петроград-Ленинград, показывая как миф этого города преломлялся и переосмыслялся революционной культурой. Меня больше впечатлила картина постепенного упадка значения – столица переехала в Москву в 1918, но учреждения науки и культуры перебирались, дробились, возникали параллельно и плодились до середины 30-х, хотя тенденция была заметна почти сразу. Кларк умело подчеркивает, как смена парадигм (к тому же она почти приписывает авторство теории научных революций не Куну, а Замятину) отражалась в произведениях культуры – например, как менялось место действия известных книг. В 20-е это еще Петроград-Ленинград, вспомните хотя бы Месс-Менд , Аэлиту и Гиперболоид... .

Кларк часто пользуется эволюционными метафорами для культурных процессов. Она сравнивает советские зигзаги в культурной политике с теорией прерывистого равновесия, рассказывая (увлекательно и познавательно, далеко не все произведения я читал, слышал или видел, хотя по названиям почти все знакомо) о многофакторной (из-за наличия большого количества прямо конкурирующих групп деятелей) жизни города и страны через предреволюционную эпоху (сколько здесь 1913 года!) к военному коммунизму, к раннему НЭПу, к повороту середины НЭПа, к пролетарской культурной революции первой пятилетки, к возврату старых форм в 30-е.

Готовьтесь к вороху имен – от Шкловского к Пиотровскому, от Радлова к толпе из ТРАМа, к музыке Шостаковича – от «Болта» к «Леди Макбет…», к попыткам реконструировать внутренние мотивации Мейерхольда и Евреинова. Автор постарается донести до вас ощущения первых массовых зрелищ победившей революции (не забыв упомянуть их царских предшественников на историческую тематику), расскажет о пике их популярности в 1920, погрузит вас в десятилетие празднования Октября. Всего очень много, книга и правда полифонична, даже симфонична порой, Кларк позволяет себе довольно много оценочных, непроверяемых суждений, но трудно не впечатлиться, не поддаться течению, которое несет тебя через годы и смыслы. И хочется бросить все и читать «Цемент» Гладкова и «Петербург» Белого («Месс-Менд» и Трест Д.Е. я, к счастью, уже осилил), хотя бы пробежать через все эти изводы красных Пинкертонов, одним глазом посмотреть все эти ранние фильмы Козинцева и Трауберга. Ибо есть в этой ранней советской культуре что-то притягательное, необычное, не ограничивающееся экспериментом и ломкой привычного.

Проглотил я и главу о Марре. Все карикатурные изложения его теории так бредовы, что совершенно невозможно понять – как в них верило большое количество в остальном вроде бы адекватных людей. Собственно, даже Кларк это смущает, да так, что она отказывается отказать некоторым обобщениям Марра в истинности, говоря, что где-то, на самом дне было в его построениях сокрыто рациональное зерно. Яснее мне, правда, от этого не стало.

В процессе чтения я раскопал и любопытный факт о сталинских высотках – и в книге о Москве, и в книге и Петербурге, упоминая их, Кларк пишет о них как о «свадебных тортах», заставляя переводчика делать сноску, ибо у нас так их не называют совсем. Оказывается, это довольно распространенный на Западе термин, применимый не только к сталинской архитектуре, но и к Нью-Йоркским зданиям, например. Все дело в явно выделяющихся ярусах и украшениях. Всегда любопытно, как что-то отражается и преломляется.

Права, права Кларк, говоря о лиминальных переходах в советской культуре. Сейчас кажется, что нельзя было не видеть, что все эти большие устремления временны и быстро сменятся реакцией, откатом, хранящим в себе возможность нового подъема. А им-то, людям, ставшими для нас уже функциями и символами, казалось что многое из этого навсегда.