5

Эта история начнётся с одного важного отклика на самое обычное желание, свойственное самому обычному мальчику, который рос среди циркачей. Новое знакомство вскоре сведет его с настоящей крепкой семьей, с удивительными людьми, фантастическими полетами и любовью, что окажется способна пережить любые катастрофы.
Томми Зейн хотел стать воздушным гимнастом. И для исполнения этой мечты у него было всё: широкие плечи, подходящий рост, способность к упорному труду и талант. Но не было человека, который хотел бы учить его. И вот однажды гимнаст из семьи Сантелли по имени Марио после репетиции позволяет отпрыску Зейнов взобраться наверх и...
И ровно с этого момента Томми принадлежит новому миру трапеций, полетов, раз за разом повторяющегося секундного страха, за которым обязательно следует захватывающий дух восторг, а фраза о сломанной шее становится как талисман на удачу. Высота, сетка, мостик, ожоги, крики, целый ряд неудачных падений и триумфальных побед, приходящих с осознанием, что твои руки наконец сцепились с руками ловитора и ты не упал.
Признаюсь честно, книга меня покорила. Три дня она разбивала множество твёрдых убеждений, которыми я обзавелась по жизни, и вновь и вновь открывала что-то новое, и я особенно признательна ей за то, что она помогла мне не просто взглянуть на вещи с другой стороны, а осмотреть их настолько, насколько представляется возможным. Ни одну секунду своего времени я не потратила понапрасну.
Я люблю эту историю самой нежной любовью, потому что она действительно живая, не просто настоящая. Живая история, начавшаяся для меня с цирка, на протяжении трех дней дарила мне уют, раннее непрочувствованный так хорошо в книгах. Бывало она вселяла отвращение и неописуемое восхищение, вызывала непонимание и дикий восторг; она всколыхнула во мне тревогу и подарила умиротворение, заставляла смеяться и чуть ли не выть от боли. Я хмурилась, я улыбалась, я шокированно смотрела на экран телефона, а потом выражение лица моего выдавало искреннее недоумение. "Трапеция" пробуждала во мне лучшее и также позволяла взглянуть на плохое, что есть во мне.
Я читала о стремлении, понимании своего дела, о смирении и борьбе. О любви тоже. Самой интересной в своём новом, доселе незнакомом мне выражении любви. Но что главное — я увидела понимание и прощение там, где, казалось бы, невозможно найти.
Я пережила эту книгу. Может, не так, как хотел бы того автор, может, не все я уловила или верно поняла, но я всё равно отдалась этой истории. То, как горячо сливались во мне страх и восторг, когда Марио делал тройное сальто, я никогда не забуду ровно так же, как не забуду испытанное восхищение...восхищением Томми Марио в этот момент. И я не представляю возможным, что смогу выпустить тепло, которое впервые смогла поймать в сердце, читая о семье Сантелли.
Сантелли. Я так поверила в эту семью! Так прониклась людьми самых разных возрастов, их взаимоотношениями друг между другом и отношению к семейному делу, что, читая, я правда ощущала себя счастливой. У каждого из них свои истории, свои провалы и достижения, свои взгляды и мечты, которые так или иначе связаны с гимнастикой и воздушными полетами. Персонажи здесь не делятся на определенно хороших и определённо плохих, и все они мне как родные.
До сих пор я не могу понять, как можно описать один зал так, что ты безоговорочно веришь в то, что он — сердце дома. Как можно рассказать о воздушных полетах на трапеции настолько чувственно, что ты готова разрыдаться лишь от понимания того, сколько всего прекрасного чувствует вольтижер и как крепко с ним связан ловитор? И как мне не удивляться тому, насколько преданно эти ребята отдаются делу, что не просто подмечают плавный полёт другого гимнаста и осматривают изгиб его тела и прочее, прочее, а будто бы полностью чувствуют его, сливаются с человеком на трапеции в этот короткий миг, пока он летит?
Возможно, всё дело в том, что Брэдли не просто написала о жизни, она показала её даже в таких мелочных с виду, но на деле очень важных деталях вроде изгиба тела при полёте.