4 Кандид

Простодушный герой проходит путь инженю в большом городе - разве что странности ради тут история провинциалки в бездушных каменных джунглях приобретает несколько гротескные формы. Провинциалка (все-таки обычно подобная наивность в литературе сексистски закреплена за женщинами) на самом деле - крепкий парень шести футов ростом, отслуживший в армии, однако заторможенный и наивный, будто ему лет 7. Вопреки традиции, в которой большой город зазывает все-таки социально приемлемыми вещами, наш Кандид выбирает сразу же стигматизированный сектор - стать мужчиной по вызову, эскортом, а все потому, что баб в Нью-Йорке много, им всем нужно одно, а работать - фи, работать...

Однако, в отличие от своей экранизации, несколько изменившей и запутавшей порядок действий, Херлихай рассказывает историю Кандида-Джо строго в соответствии с этапами его жизни - родился, вырос, отслужил, остался один, решил искать человеческое тепло в сексе (пусть и за деньги). Очень очевидная подмена понятий, в которой секс служит эрзац-дружбой (а малыш Джо так хотел хоть с кем-то подружиться!), но в итоге настоящая дружба оказывается возможной без всякой сексуальной подоплеки, - хотя... В книге за героем как мантия уже волочится вся его биография при приезде в Нью-Йорк - а вот в фильме нам дают возможность воспринимать его, как Нью-Йорку - с чистого листа, потом, постепенно приоткрывая некоторые особенности его биографии (и то- не все).

Лоск города в таком виде, как Нью-Йорк в итоге предстает Джо, лучше всего передает Риццо - жалкий Риццо-Рэтсо-крысеныш, находящий в Джо одновременно физический идеал и ту доброту, которой он был лишен после смерти отца. Лоск города, как и Рэтсо - напускной настолько, что принять его за чистую монету может только наивный Джо. Идентификация желанного города с больным умирающим калекой - вот что в итоге получает Джо, вот почему бежит из Нью-Йорка. Нью-Йорк - больной, кривой, искореженный, - все же влияет на Джо, становясь, подобно посетителям его последней в городе вечеринки, тем самым агентом хаоса, той силой, той ведьмой, той энтропией, которая разметая все на своем пути внезапно приводит его к новому представлению о будущей жизни.

Но Рэтсо - не только символ Нью-Йорка, жители которого, в отличие от крепких провинциалов, искалечены морально (а в случае Рэтсо - и физически): он еще и символ цивилизации, тянущейся к простым пасторальным радостям и ценностям. Хороший парень - наивный здоровяк из деревни, и то, что он наивен на уровне буквальной имбецильности, цивилизацию не очень волнует (зато он добрый!). Ум и городское умение вертеться пасуют перед витальностью провинции - и концовка в этом смысле очень показательна: действительно, какой иной она еще могла быть? Рэтсо - не нью-йоркский таракан, который переживает всю отраву на свете, не тихоходка, готовая существовать хоть при -30 - он человек, а не машина, а человеки - они хрупкие.

О книге сейчас очень трудно говорить, не упоминая экранизацию (собственно, я уже не первый раз ее вспоминаю) - потому как Шлезингер смог вытащить из книги весь символизм и подать его максимально визуально доступно; одновременно с тем его выбор актеров позволяет воспринимать персонажей в большей степени как полнокровных люде и в меньшей - как гипертрофированные образы.

Чем страдает роман при всей красивости метафор и легкости чтения? Кроме излишнего морализаторства (но куда же без него, Вольтером заповедовано) - еще и излишним истончением метафор; оно местами так тонко, что очень толсто. Вроде как автор так старается изо всех сил прикрыть метафору каким-то сюжетным поворотом - а он, бедный, лопается, как штаны на попе, и вот она, метафора, торчит из другого места, как член извращенца в кинобудке.