3 «Помните: если на нас нападут, мы должны немедленно организовать ответный удар.»

«В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз приказываю:
1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить.»

«-для прикрытия государственной границы можно выделить минимум имеющихся у нас сил, чтобы остальными маневрировать, исходя из конкретно складывающейся обстановки. Вероятнее всего, от нас потребуется создать мощную ударную группировку, которая поведет решительное контрнаступление на агрессора. — Кирпонос взял из папки листок с нашими расчетами: — И вот я спрашиваю вас: а не многовато ли войск мы сосредоточиваем на границе?»

Итак, товарищ Баграмян Иван Христофорович. Накануне войны он работал начальником оперативного отдела — заместителем начальника штаба Киевского Особого военного округа, который с первого же дня войны был преобразован в Юго-Западный фронт. До этого преподавал два года в академии. Вероятно, не просто так он был оставлен там преподавателем сразу по окончании учебы. Баграмян постоянно хвалит Тимошенко и кипучую деятельность последнего. В Киевский Особый округ он попадает по специальному ходатайству Жукова. Вообще в Высшей кавалерийской школе в Ленинграде Баграмян учился не только в одной группе с Жуковым, но и с Еременко, Рокоссовским и Чистяковым. Багарамян становится чистым человеком Жукова. Жукову частенько поручались (Сталиным) выполнения разных докладов. Жуков же, не будь дурак, подтянул к себе бывшего преподавателя Баграмяна и тот готовил доклады на важнейшие темы, типа: «О характере современной наступательной операции».
Справка: Проектом Полевого устава 1939 года на каждый километр участка прорыва на направлении главного удара предусматривалось сосредоточение не менее 30–35 орудий и 15–20 танков.
Не многие командиры Красной Армии стремились достичь этих цифр, а было не мало и таких, которые считали такие объемы вооружений лишними. В «народной» армии того времени предпочитали экономить на всем. «Частенько мы по соображениям «экономии» сокращали ординарцев, а их обязанности возлагали на офицеров…». Когда Баграмян попадает в Киев, то там уже находится Кирпонос Михаил Петрович. Жуков быстренько передал свою должность Кирпоносу, а сам стал возглавлять Генеральный штаб. Но свой человек под боком у Кирпоноса у Жукова остался. Песню пели военные тех лет довольно странную: если враг нападет, то нам нужно быстренько наступать. Вывод: надо побольше войск держать где-то в резерве, а не на границе для обороны. Наша сила будет в наступлении… Бедный Кирпонос тогда еще не понимал, что сам подписывает себе свой смертный приговор. Понятно, что Красная Армия больше была похожа на сборище пролетариев и люмпенов. Но ведь вера в то, что можно будет пускать пыль в глаза врагам была такой беспредельной, что вплоть до 22 июня разыгрывались разнообразные масштабные учения, где старая царская техника играла роль массовой новой техники… А на деле война застала наши дивизии укомплектованными по штатам мирного времени. По итогам показушных учений пришли к рекомендациям: «Передвижения танковых и моторизованных дивизий ночью избегать». Почему? Видите ли, усложняется управление войсками, темп марша снижается, возможны аварии, а ремонтировать технику в темноте страшно трудно. Категорически отвергались и ночные атаки: после них, дескать, и людей не соберешь.» Советское руководство все выражало и выражало озабоченность по поводу действий немцев. Сначала Болгария, потом Югославия оказались втянутыми в войну. Был повод обеспокоиться: ведь государственная граница, протяженность которой в пределах округа достигала 940 километров, прикрывалась силами 5, 6, 26 и 12-й армий. И тогда советы организовывают масштабный парад на первое мая в Киеве. «А танки идут и идут, и, кажется, нет им конца. Сначала легкие машины — по три в ряд, за ними более мощные по две в ряд, а затем и по одной. Лишь опытный взгляд замечал обилие устаревших танков. Мало кто среди зрителей понимал, что внушительные на вид многобашенные машины — это старушки, фактически уже снятые с производства. Новейших, прославившихся впоследствии тридцатьчетверок и КВ на параде участвовало сравнительно немного.» Глубина обороны округа составила всего лишь 50 км. Ведь все силы, как сказано выше, были уведены бог знает куда для якобы наступления… В первых числах июня в Черкассы, поближе к Киеву подтянули еще одного будущего «героя» войны – Конева. Немцам тем временем даже не решались оказать видимость отпора в воздухе. «Командующий военно-воздушными силами генерал Е. С. Птухин обратил внимание членов Военного совета на участившиеся нарушения нашей границы фашистскими самолетами.
— Сбивать их надо! — Он рубанул рукой воздух. — Я хорошо помню фашистов по боям в Испании. Это такие наглецы, что будут плевать в физиономию, пока не схватишь их за горло.
— К сожалению, мы еще не имеем разрешения хватать их за горло, — спокойно и сухо сказал Кирпонос. — Найдите способ без стрельбы помешать им вести разведку над нашей территорией.» Настороженно, но не более того в Киевском округе была воспринята информация о том, что что немцы с каждым днем усиливали свою группировку. Еще они начали убирать все инженерные заграждения, установленные на границе и лихорадочно, накапливали снаряды и авиабомбы, причем складывали их прямо на грунт, значит, не рассчитывали на долгое хранение.
Справка: до начала войны наши войска находились на местах постоянного квартирования. Для того чтобы занять подготовленные вдоль границы оборонительные позиции, им могло понадобится минимум день, а то и два.
Когда войска таки получили приказ двигаться к границе, то позволили им двигаться только ночью, ведь секретность… А еще, именно в это смутное время Генеральному штабу было приказано в двухнедельный срок наметить новое сокращение штатов центрального и окружных аппаратов на двадцать процентов… Даем слово Баграмяну: «Приказ этот мы так и не успели выполнить: началась война. И мне впоследствии стало казаться, что просто не могло быть такого приказа за неделю до начала боев. Работая над этой книгой, я решил проверить, не подвела ли меня память. Оказалось, что приказ все-таки был).»
Прикол номер один: большинство армейских и фронтовых подразделений связи должно было формироваться с объявлением мобилизации в западных областях Украины; внезапное вторжение врага нарушило эти планы. Красная Армия осталась без связи. Когда вчерашний Киевский Особый военный округ превратился в Юго-Западный фронт, его командование то и дело оказывалось оторванным от войск. Линии, соединявшие КП фронта с центром, действовали относительно терпимо. А соединиться со штабами армий было страшно трудно. Кирпонос начал просыпаться и что-то подозревать. «Заслушав скудные сведения о положении на границе, Кирпонос вскипел:
— Если и впредь связь будет работать так плохо, то как же мы сможем управлять войсками?!» Чтобы принять телеграмму с ценными директивами из Москвы требовалось около трех часов времени на одну телеграмму! Телеграмму приняли почти к самому началу войны. «Читатель может спросить, а не проще было бы в целях экономии времени подать из Генерального штаба короткий обусловленный сигнал, приняв который командование округа могло бы приказать войскам столь же коротко: ввести в действие «КОВО-41» (так назывался у нас план прикрытия государственной границы). Все это заняло бы не более 15–20 минут.
По-видимому, в Москве на это не решились. Ведь сигнал о вводе в действие плана прикрытия означал бы не только подъем всех войск по боевой тревоге и вывод их на намеченные рубежи, но и проведение мобилизации на всей территории округа.»
Прикол номер два: наша авиация получила приказ не бомбить территорию Румынии ни в коем случае, ибо там были нефтезаводы. А ведь как немцам воевать то без нефти… За то было приказано разбомбить Кенигсберг и Мемель.
Прикол номер три: наши войска ожидали немцев там, где были хорошие дороги и инфраструктура. «А вот другому важному оперативному направлению — люблинско-луцкому — мы не придали должного значения. Хотя здесь граничившая с нами территория оккупированной гитлеровцами Польши довольно глубоко вдавалась на восток, нависая с севера над Львовом, но к этому выступу с запада не было хороших подходов». Более того, Баграмяна ничуть не смущает тот факт, что на стыке 5 й и 6-й армий, располагавшихся в этой зоне, на значительном протяжении участок границы прикрывался лишь подразделениями пограничников.
Что было потом – уже хорошо известно. Наши войска сперва попали в окружение. Им долго не давали разрешение на то, чтобы пробиваться к своим. Затем начали приказывать делать мининаступления на противника, находясь в окружении! Одним из немногих исключений их этих горе-командиров стал Рокоссовский. Главные силы 131-й моторизованной и передовые отряды танковых дивизий 9-го мехкорпуса генерала К. К. Рокоссовского совсем некстати подоспели к месту выхода главных немецких войск. «Когда позднее мы читали это донесение, то не верили глазам. Как это удалось Рокоссовскому? Ведь его так называемой моторизованной дивизии предстояло следовать… пешком. Оказывается, решительный и инициативный командир корпуса в первый же день войны на свой страх и риск забрал из окружного резерва в Шепетовке все машины — а их было около двухсот, — посадил на них пехоту и комбинированным маршем двинул впереди корпуса. Подход его частей к району Луцка спас положение. Они остановили прорвавшиеся танки противника и оказали этим значительную помощь отходившим в тяжелой обстановке соединениям.» Кирпонос, словно ребенок верит любому сообщению о немецких танковых группах и быстро штопает свой тришкин кафтан войск. Вдобавок и Жуков требовал от Кирпоноса собрать все войска для решающего удара по врагу. Потребовал и улетел в Москву, сливать Кирпоноса… Кирпоносу по сути даже не разрешили приводить в порядок вооружения старых законсервированных укрепленных районов. Жуков, вероятно, хорошо напел в уши товарищу Сталину. «Бегу в переговорную. Увидев меня, бодистка отстучала в Москву: «У аппарата полковник Баграмян». Подхватываю ленту, читаю: «У аппарата генерал Маландин. Здравствуйте. Немедленно доложите командующему, что Ставка запретила отход и требует продолжать контрудар. Ни дня не давать покоя агрессору. Все».» Впрочем, Ставка и не рассчитывала, что у наших войск хватит сил разгромить ударную группировку группы армий «Юг» и пробиться к границе. Потому Ставка быстро решает отобрать несколько дивизий у Кирпоноса. Когда войска таки продолжили сопротивляться немцам, то приплыл еще более изысканный приказ: «Оставить технику, закопав ее, и с ручным оружием пробиваться лесами на Ковель». Кирпонос проявляет чудеса исполнительности и даже не заикается о том, чтобы отвести войска на линию старого укрепрайона. Вероятно, мысленно он уже простился с жизнью. «Кирпонос задумчиво вышагивал по кабинету. Остановился, склонился над картой и, еще раз внимательно рассмотрев ее, с нескрываемым сожалением сказал:
— Поздно, Максим Алексеевич. Мы и так слишком задержались с отходом. Немцы могут опередить нас и отрезать от старых укрепрайонов. Поэтому у нас нет времени на перегруппировку.» Кому было хорошо в такой ситуации, так это Жукову. Он очень быстро ориентировался в поиске «крайних» и «виноватых». А еще он ориентировался в том, откуда и каких командиров убирать, дабы немцам удался их «блицкриг». «Сражавшаяся на стыке этих армий группа генерала Лунина держалась из последних сил. Вражеские войска обтекали ее с обоих флангов. Назревало полное окружение. Именно в это самое трудное для группы время она осталась без своего замечательного командующего. Генерала Лукина Москва отозвала на Западный фронт, куда была переброшена его армия. И тут выяснилось, что все держалось на воле и энергии этого человека. Не стало его, и поредевшая героическая группа, целую неделю сковывавшая огромные силы противника, фактически перестала существовать как войсковой организм.» Дабы все испоганить с гарантией в 100% для руководства мобилизацией всех последних сил Киевского округа был направлен Хрущев. Киевляне до последнего момента думали, что боевые действия ведутся у старого укрепрайона, хотя немцы были уже у самого города. Просыпается и Ставка, вместе с товарищем Сталиным. ««До нас, — выстукивал аппарат, — дошли сведения, что фронт решил с легким сердцем сдать Киев врагу, якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев. Верно ли это?» Кирпонос отстукивает ответ: «Вам доложили неверно. Мы будем держать его. Однако резервов у нас на этом направлении нет». Но это не меняло положения дел. Киев уже был обречен. Подгадил тут и Андрей Иванович Еременко, который залихватски пообещал Сталину разбить «подлеца» Гудериана и ничего не сделал. А Сталин, как та девушка, был конечно же «обманываться рад». Сталин: «…Не следует ли расформировать Центральный фронт, 3-ю армию соединить с 21-й и передать в ваше распоряжение соединенную 21-ю армию?.. Если Вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать Брянскому фронту еще несколько полков авиации и несколько батарей РС. Ваш ответ?» Еременко: «Мое мнение о расформировании Центрального фронта таково: в связи с тем что я хочу разбить Гудериана и безусловно разобью, то направление с юга нужно крепко обеспечить, а это значит прочно взаимодействовать с ударной группой, которая будет действовать из района Брянска. Поэтому прошу 21 ю армию, соединенную с 3-й армией, подчинить мне…»
Киев, можно сказать, было некем и нечем оборонять. Сталин, словно нервная девушка, ограничивается резкими телеграммами. ««…Киева не оставлять и мостов не взрывать без особого разрешения Ставки. До свидания». Ах да, еще Ставка быстро снимает Буденного и назначает на пост главнокомандующего войсками Юго-Западного направления Тимошенко. О большей удаче немцы не могли и мечтать… Вот и сказочке конец, а Иван Христофорович Баграмян, конечно же, молодец… И Сталин так и не решился отстучать слово «Аминь» по телеграфу…