3.5 Концерт для варгана с оркестром

Сказочная, медленная, как переход от глубокой осени к зиме, созерцательная. Вот шорох — то заяц прыгнул. Вот показался дымок — то хозяйка разводит очаг, чтобы не простыл дом. Вот следы на снегу — то проехали девы в Луноликой матери воинов чертог, то пастухи повели стадо на дивное плато Укок, то племя кочевников снялось с места и пустилось на поиски Золотой реки. Вот такая история.

Когда я вижу, что книга была вдохновлена мумией, найденной в вечной мерзлоте, то невольно жду жизнеописания этой доисторической женщины, которое завершится, собственно, ее превращением в вышеуказанную мумию. Но Ирина Богатырева решила писать тоньше и сложнее, и ее вымышленный сюжет по мотивам алтайского эпоса на самом деле посвящен превращению кочевого образа жизни в оседлый, переходу от погребального обряда кремации к курганной культуре. Когда Ал-Аштара, или Кадын, уходит на последних страницах, измученная дурными предчувствиями как кактус, источенный мышью, трудно представить себе, что ее превратили в куклу и закопали в землю — гораздо легче думать, что героиню книги и мумию объединяет только лишь умение защищать Алтайские горы от землетрясений.

Первая треть книги - самородок этнически-эзотерический, который недаром был удостоен премий. В ней девочка Ал-Аштара только ступает на путь превращения в мудрую и справедливую Кадын, проходит взрослую инициацию, знакомится с тонкими мирами и населяющими их духами, прикасается к магии ведунов-камов и заводит дружбу с Очи — своей заново обретенной сестрой и мифологическим альтер-эго. Возможно, автору стоило махнуть рукой на мумию и остановиться на этом этапе, чуть расширив повествование за счет развития второстепенных героинь, которые вместе с Аштарой и Очи были избраны нести возмездие во имя Луны (то есть, в воинство Луноликой матери — в местной мифологии это что-то типа амазонок). Начало книги пронизано незнакомой магией, самобытной фэнтези-составляющей. Невероятная атмосферность этой истории достигается постоянным подсыпанием этнографических деталек, описанием материалов, запахов, трав, мелких ритуалов, предметов, животных, быта. Ни абзаца без этого не обходится, и текст балансирует на грани перегрузки, но почти всегда сохраняет равновесие. Интересными вышли испытания для будущих воинов, в том числе последнее - испытание домом, как в сказке про огонь, воду и медные трубы. И при этом отлично показана жизнь и интересы пазырыкской молодежи, в лучших традициях современной подростковой литературы (хотя автор говорит, что целилась во взрослых, но получилось довольно звонко и молодо). Когда же история отходит от бытовой стороны и превращается в стопроцентную мифопоэтику, начинается чистая, яркая миядзаковщина в своем наилучшем виде, как в "Принцессе Мононокэ". Думаю, это не случайность, раз у автора в библиографии есть повесть с характерным названием "Я — сестра Тоторо", тоже заслужившая наград. Иногда автор в лучших традициях фэнтези выдает и баллады в духе Тома Бомбадила.

Но уже во второй части книга существенно проседает. Появляются небольшие опечатки и нестыковки, как будто она начинает уставать сама от себя. Атмосферность сменяется простынями экспозиции и какими-то инвентарными описями музейных экспонатов — вроде и интересно, а вроде добрые двадцать минут читаешь о том, у кого какая шуба да какая на ком шапка. Много безрадостных описаний сватовства и свадеб. И вроде здорово, и исторично, и важно, и про международные отношения с торговцами Шелкового пути, и про войны со степняками, но вот сказочность уходит на задний план. А третья часть вообще бьет хвостом и переключает фокус на совершенно иного персонажа. Похоже, автор нестерпимо захотела сказать или даже показать, как с мифологией мира Кадын взаимодействуют мужчины. И начало первой части передает это блестяще, когда новый центральный персонаж по имени Алатай проходит посвящение во взрослую жизнь да травит байки с другими парнями о Деве-Охотнице (местной Артемиде). Но язык и повествование этой части кардинально отличаются от начала книги: в ней почти нет тягучих рефлексий, увлеченного наблюдения, упоения природой и переходов между гранями материального и тонкого мира. Нет, здесь все уже вполне осязаемо — что врагов, что сверхъестественных существ можно ничтоже сумняшеся мочить дубиной по лбу, и все на этом. Если это была авторская задумка, чтобы показать, что время Кадын ушло, поколения сменились, люди стали другими, сказка ушла в прошлое и наступил первый век до нашей эры — я держу руки наготове для аплодисментов. Но что-то заставляет меня в этом сомневаться и думать, что третья часть просто была написана в три раза быстрее, чем первая. История Кадын больше мне нравилась, когда была балладой про Бомбадила в переложении для варгана.

Алтайская история, природа и мифология в книге постоянно стоят на переднем плане, затмевая даже главную героиню. Аштара - чувствительная, созерцательная, хорошая рассказчица с отличной памятью, но ужасно несообразительная (в третьей части автор выкидывает нас у нее из головы, и мы так и не узнаем, выправился ли в ней этот недостаток). Ее сестра и подруга Очи — импульсивная, дикая и гордая язва. У нее более острый ум, чем у Аштары, и она прекрасно умеет усваивать уроки. Героини поначалу потрясающе дополняли друг друга, и жаль, что их взаимодействия к концу книги полностью иссякли — как и многие другие хрупкие сюжетные веточки. Еще жальче остальных будущих богатырок, которые тоже собирались стать воинами в первой части — Ильдазу, Согдай и Ак-Дирьи. Автор обошлась с ними несправедливо жестоко, причем я говорю сейчас не об их книжной судьбе, а о человеческом отношении писательницы к придуманным женщинам. Это было даже как-то мизогинично и совсем не в духе первых глав о частично матриархальном строе и настоящей женской дружбе. Впрочем, все герои книги очень быстро и легко превращаются в тени и подобие самих себя. Не только второстепенные, и не только те, что были похожи на самый толстый, самый многослойный, самый ладно прессованный картон — даже сама Кадын больше напоминает тень самой себя в последней части. Время в книге тоже идет очень условно, и поэтому трудно нащупать твердую почву под ногами, чтобы уверенно сказать — было ли это настоящее переложение эпоса о скифах и пазырыкцах, или просто какой-то дурманный трип.

Странная вышла триада историй, прямо как три измерения, в которых обитают разные по качеству духи-ээ. Если книга претендует на какую-то историческую достоверность, мне не хватило к ней длинного послесловия или толстого справочника с примечаниями — да карты хотя бы, как в приличной фэнтезятине. А если это все-таки была сказка, то эта сказка закончилась намного раньше, чем весь этот текст, и поэтому оказалась сказкой о потерянном времени.