5 Линии другого мира

Захватывающее разноцветье акварели Г.А.В. Траугот просто обязано покорить любого скептика и домоседа. Галерея романтичных и мужественных портретов в антураже XVIII века в каком-то общем европейском изяществе окружена пейзажами и жанровыми сценками, созданными мазками, штрихами, условно-эскизным взмахом кисти. Нежные и возвышенные силуэты парусников, звенящая суета морских портов, гордая и опасная природа Индии, любопытные, восторженные, нагловатые лица аборигенов и городских обитателей. От страницы к странице в смелых, калейдоскопических сочетаниях цветов, напоминающих искусную драгоценную вышивку, художники рассказывают о смелости и предательстве, о ярости и влюбленности в риск, в бесчеловечные просторы, в бури, в грязь и угрюмость моряцких таверен. Благородство и разврат, аристократизм и грубый быт палубы фрегата. Буйные праздники жарких широт, дикость, барочная пудра, контрасты и гармония, смерть перед лицом мощной стихии. И вечность в залах музеев и книгах.

Г.А.В. Траугот, вдохновляясь стихотворением Николая Гумилёва, рассказывают, конечно, о сегодняшних нас, в которых живет неисчерпаемый образ морского пиратства, превооткрывательства, смирения и разгула страстей. А что Гумилёв? Эти строки сегодня годятся только для подростков и не расставшихся с романтическими мечтами юношей. Сколько мальчишеского азарта в этой поэзии, щеголеватого искрения морских терминов, легендарных имен, томного биения неспокойной крови в капитанах и пьяных моряках, бунта против обыденности, прозы сухопутной жизни. Вакхический гимн, околдовывающий, нарушающий салонные табу, но в то же время наивный, восторженно безвинный. В последней части, поминая Летучего Голландца, поэт от плотской красочности уводит читателя в мир холодной призрачности, неизбывной муки непризнания, непринятия. И это настроение художники подсвечивают заставками, созданными неровными, незаконченными линиями, будто случайно упавшими и перепутавшимися нитями. Из небрежности и условности рождаются отблески иных миров и чувств, лукавых, зазывающих то ли в погибель, то ли в мистическую счастливую боль.