5

Оказывается, его последние слова были: "Что делает мир со своими детьми?"

"Возвышенное и земное" полностью соответствует своему названию: есть возвышенное, т.е. творчество, и земное, т.е. быт. Подземные течения, страсти, грехи остались за скобками. Я поначалу жалела, а потом подумала: неужели приятнее было бы читать про кровавые масонские ритуалы (ТМ) или пылкие свидания, допустим, с наследником российского престола Павлом Петровичем? А что, со многих наших соотечественников сталось бы приукрасить слегка, для занимательности. Так что я плыла себе по течению, несколько страничек каждый вечер, а когда Вольфганг Амадей что-нибудь новенькое сочинял, искала записи, слушала, слушала.

А потом Констанца, плача, упала на смертное ложе Вольфганга, и сказала: ну и пусть заразное, пусть я тоже заболею, а я подумала ужасную глупость.

Я подумала: как, всё?
Всё, что отпущено?
Тридцать пять лет какие-то несчастные?

Буквально доконало, сколько времени - драгоценного времени, музыкального времени - у Амадея уходило - и ушло! - на мелочные дрязги, придирки, суспиции, контры, козьи потягушки и откровенные козни сильных мира сего... Да постойте, каких там сильных? Мелких дармоедов моцартовской поры. Какое количество графов, герцогов, князей, архиепископов и даже королей мы помним только лишь потому, что их позолоченные имена связаны с золотым именем. Такой-то заказал Моцарту сонату, такая-то брала у него уроки композиции, а такой-то - выгнал из дому пинками и тем обеспечил себе вечный позор. Ветреная Клио всё расставила по своим местам. Великому композитору от этого ни жарко, ни холодно, зато нам, добрым молодцам и красным девицам, урок. Урок.
Кем стал бы Иоганн Вольфганг, не будь оскорбительных пинков, унылого высиживания в прихожей или отказа высокомерной красавицы? Биография - это, по большому счёту, сумма встреч и невстреч, и последние Вейсс рисует едва ли не с большим смаком, чем первые. Чего стоит несостоявшийся разговор семнадцатилетнего Гёте с десятилетним Моцартом: "ах, как неловко, ну что я ему скажу?!" А как Амадею навязывали в ученики юного Людвига ван Бетховена, а он с переменным успехом отказывался? Гарантирую: будет о чём пофилософствовать на бездонную тему "Что делает мир со своими детьми?"
Кстати, об ещё одной бездонной теме: отцы и сыновья. Я прошу прощения у Леопольда Моцарта за то, что дурно о нём думала, и благодарю Вейса за победу над неприятным стереотипом "папаша вундеркинда". Мне представлялся алчный напыщенный менеджер, мучивший талантливых деток, как Карабас-Барабас деревянных кукол, а, оказывается, он был заботливый отец, преданнейший муж и сам удивительный талант, пол-Европы обучивший играть на скрипке. Леопольду и Вольфгангу, кажется, друг с другом повезло.

В целом, "Возвышенное и земное" - этакий продвинутый курс ломки стереотипов, важный ещё и потому, что сам автор если и стремился их ломать, то не навязчиво, не напоказ. Очень хочется подсунуть книгу девочкам, мечтающим о дворянских балах, кринолинах, высоких причёсках, и вообще временах, когда прекрасных дам не заставляли трудиться. Доля каждой женщины, - от императрицы до певички, - описанная Вейсом в полном соответствии с историческими данными, есть трагедия без поправки на все балы и наряды, у кого они были. Суровая родительская муштра, краткий расцвет девичества, а затем - под венец, с кем велят, и плодись-размножайся. Потрясают письма Моцарта отцу по поводу женитьбы: двадцатипятилетний дядя вынужден доказывать, что у него - потребность, пардон, прямо физическая, что он не желает бегать по проституткам, что мечтает о доме, о потомстве... А в это время будущая тёща вымогает документ: мол, не повенчаешься, будешь до гробовой доски выплачивать триста флоринов. Невеста - можно чести приписать - нашла единственно приличный выход из этой катавасии.
А младенческие смерти! Родители Моцарта потеряли пятерых, одного за другим, сам композитор и Констанца - четверых... Господи, как они это переносили, не представляю. И сразу же новые роды, новые тревоги, возможно, новая гибель. Плюс полнейшая невозможность реализоваться в чём-либо другом. Одарённейшая сестра Вольфганга Наннерль перестала концертировать, выйдя из детского возраста, ибо девице на выданье неприлично. "Выданье" состоялось через двадцать лет по приказу отца. И всё та же карусель: свои малыши, чужие малыши, роди, расти, хорони, не может быть, ты играла королям и королевам, мама?
Вот такой ад кружевной, шёлковый и бархатный. А в аду музыка, спасибо, милый братец, на небесах мы сядем за клавесин и сыграем в четыре руки, как раньше. О, что делает мир со своими детьми?