3 "Врать только можно в теории, а в искусстве - нельзя"

"Сам Гоголь благословил тебя! Сказал, что утебя несомненный и большой талант, но проглядывает неопытность в технике"

Очередное лицо с иконостаса русской литературы, непонятно кем и непонятно за что вывешенное на стенку псевдо-храма. Александру Николаевичу Островскому повезло в том, что отец его был вписан в "арийские" списки дворян (в 1839 году). Судьба его после этого пошла как по сценарию. Помыкавшись в университете, Александр Николаевич поступает в Московский совестной суд канцелярским служащим первого разряда. Этот суд - по стилю работы сильно напоминающий современные российские пропагандистские передачи - был учрежден еще Екатериной II. И даже не самому пытливому читателю должно быть ясно, что такие суды учреждались вовсе не для того, чтобы защищать народ. Но автор книги, которому нужно продать подороже образ Островского, расписывает не только отдельные характеристики Островского, которые впрочем остаются размытыми, но и подробно описывает дух и ход жизни тех лет. В принципе, описывает довольно интересно, что и является одним из плюсов данной книги. В общем: работая в коммерческом суде, Островский начинает писать пьесы. Одной из первых становится пьеса "банкрот", второе название "Свои люди - сочтемся". Пьесу он прочитает на "квартирнике" у Каткова, который суть такой же персонаж: был адьюнктом по кафедре философии Московского университета, а потом, вдруг, стал "крутым" журналистом и издателем... И начнет Островскому "фартить"! Островский становится вхож в разные кружки, не брезгует читать перед знаменитостями свои пьесы. Знаменитостями были другие представители иконостаса русской правильной (классической) литературы. Например, Гоголь, который типа благословил Островского на литературный труд. А Тургенев, который в 1852 году напишет короткий некролог -статью о Гоголе, будет сослан на целый месяц в Петербург... Бывает Островский дома у Погодина - которого кто-то соблаговолил сделать собирателем древних рукописей Руси. Причем, этому деятелю позволительно было вывозить всяческие реликвии из разных цервей России (например из Десятнинной церкви и Софийского собора Киева). И у разных "жертв" царского режима, сосланных из Петербурга в Москву. У этих знаменитостей Островскому показывали даже сюртук Пушкина, простреленный на дуэли, который, теоретически, слямзил у убиенного поэта Владимир Даль... Быть может вместе с сюртуком Даль "стырил" и записи Пушкина? Ведь поэт долго записывал крестьянские сказания и песни, пока - якобы - не отдал все записи Киреевскому. Островский вряд ли проникся пушкинским наследием. Он тихо отсвечивал на посиделках в доме у "гонимой" самодержавием графини Растопчиной, шаркая ножкой перед Тургеневым, который иногда захаживал, дабы рассмотреть в лорнет новые лица своих будущих подопытных. Об убогости этих встреч на квартире у Растопчиной и об убогом уровне свидетельствует тот факт, что место на кушетке, где некогда приземляла свой зад какая-то Элиза Рашель (иностранная актриса), было превращено в алтарь и там никому больше не дозволялось сидеть! Островский на этих собраниях елозил бородкой по тарелке и слушал, как "некий профессор на одной из суббот в воодушевлении спора сказал, что за одну Рашель он отдаст всех русских мужичков с их так называемым народным творчеством, ибо ее "искусство не национально-ограниченное, а мировое, всечеловеческое, понятное и близкое любому гражданину мира". В принципе, нормальному человеку, после такого описания, а уж тем более человеку, проэцированному на роль русского народного писателя, нужно было бы дать профессору хорошего пенделя, высморкаться в кушетку, на которой сидела некода Рашель и идти вон. Но Островский не сделал этого. И пришлось автору книги прятать образ Островского за словесным потоком левых описаний. За молчание ягненка Островскому позволили печататься в журнале Погодина "МОСКОВИТЯНИНЕ". А пьесы его начинают ставить в театрах. И сразу же его пьесы признаются эдаким антиподом щепкинской школы.

Интересный факт: Щепкин так и не принял драматургию Островского. Островский становится третьим автором (после Гоголя и Грибоедова), чьи произведения заполонят сцены театров России. Его "Грозу" начинают беззастенчиво пиарить и рекламировать. При этом Щепкин будет демонстративно уходить за кулисы во время репетиции "Грозы". Островского начнут величать "народным поэтом". И получит он право побывать за границей, дабы восхититься всякими французскими писателями. Правда, во Франции его идеи о европейской свободе наткнуться на преграду в виде гильотины и Островскому будет не совсем легко рекламировать буржуазный прогресс. За границей Островского сопровождает Макар Шишко, известный химик, который заведовал освещением сцен петербургских театров. Шишко же и переводил Островскому. Запомним этот факт. А зачем же поперся Островский за рубеж? А на смотрины к Герцену! К нему в Лондон тогда многие ездили на смотрины. А он, вот же нехороший человек, статьи писал с красноречивыми названиями, в которых описывал свои беседы с интервьированными в ходе смотрин. Например, в статье "Ввоз нечистот в Лондон" Герцен описал свою беседу с Писемским. В общем вероятно Островский поцеловал в Лондоне туфлю Герцену, который считался иконой прогрессистской русской мысли, потрогал его "мощи". Герцену, за которого вписывался сам Ротшильд, Островский показывает часть своих пьес. Причем актер Горбунов, которого Островский взял с собой, изображает разные сцены. Герцен дает добро и Островскому начинает "фартить" еще больше. Этот человек, который без помощи Шишко не мог общаться на иностранных языках, внезапно начинает переводить с иностранных языков драмы, комедии и так далее. Сразу вспоминается книга Гиляровского "Москва и москвичи", где был подробно описан процесс закабаления литературных рабов, сидящих в подвалах и пишущих пьесы ради похлебки и куска хлеба... Островский избирает темой своих пьес историю, пишет разные фантазии про Минина. Не стесняется использовать форму "Бориса Годунова". Вот так и создаются образы исторических героев и история страны, ничего общего не имеющая с реальной историей. Автор "Грозы" сопережевает обманутым женщинам России, а сам крутит роман на стороне с актрисами. В общем, фарисейство чистой воды. В стиле Салтыкова, который так "ненавидел" самодержавный строй, что трудился в поте лица на посту вице-губернатора Рязани и Пензы. Островскому легко было публиковать всякую ерунду потому, что его родной брат был председателем ревизионной комиссии Литературного фонда. Брат проталкивал, а вернее - выталкивал пьесы Александра Николаевича в жизнь. Он же выбил для него пенсию драматурга и содействовал его назначению на должность заведующего репертураной частью московских императорских театров. Вот в принципе в чем и состоял  секрет успеха Александра Островского. Вкупе с знакомцем Ротшильда Герценом, родство с Михаилом Островским открыло "народному" писателю двери в многие окна Овертона. Островский создает единый Артистический кружок, чтобы артистов было проще контролировать и направлять их в нужнм кураторам направлении. Из артистического кружка выйдут и нужные писатели. Островский сможет, благодаря связям, узаконить вознаграждение драматургов, которые не получали ничего с провинциальных театров. Благодаря этому Островский, "не получавший до 1874 года ни рубля с провинциальных театров, теперь имел от них в первые годы до полутора тысяч рублей в год, а в последующие - от двух до трех тысяч." А уж как "поперло" островскому на ниве переводов: он и античных авторов стал переводить, и Шекспира. И с французского, и с испанского, и с итальянского, и с немецкого... Вероятно, все те литературные рабы, описанные у Гиляровского, трудились на Островского. Быть может совсем не просто так его усадьбу поджигали? И не просто так Островского в конце жизни делают директором императорских театров? Образ народного писателя Островского занял свое место среди иконостаса таких же "святых-угодников" Герцену, а его Катерина, шагнувшая с обрыва, до сих пор спорит с Анной, шагнувшей под поезд... Аминь!