Дикая, несуразная, бредовая, абсурдная, вышибающая почву из-под ног — да-да, это всё понятно. Но почему нигде нет ни слова о том, какая она кинематографичная?
Все эти образы, построенные на несоответствиях, и все эти действия, построенные на не-вообразимости, отыгрываются в сознании как фильм в эстетике 'Sin Сity' или 'Repo!'. Словно бы и не книга перед глазами, а сценарий; фарс на тему что-наша-жизнь-игра.

Забравшись в дебри постмодернизма, можно было бы разыграть эту идею через образ кинотеатра, в котором без конца прокручивается только одна картина; сам кинотеатр, пустой его зал и единственный экземпляр ленты пребывают исключительно в сознании зрителя, и именно они являются истинной реальностью, в то время как что-наша-жизнь-игра — лишь сон, привидевшийся мудрецу-бабочке.
А если этот многослойный пирог еще и заснять в форме артхаусного кино с привкусом 'Bu San' Цай Минляна...

Главное впечатление я, тем временем, поймала в самом начале — где-то на четвертой странице. Рыба с лицом человека неожиданно запустила целую цепочку ассоциаций во главе с калугинским «Рассказом Короля-Ондантры о рыбной ловле в пятницу», и дальше образы обрушились единым потоком: брат-мой-с-ликом-птицы, Король-Рыбак, четырехчастный зрачок, Бездна Голодных глаз, и в завершение — почему-то Книга Полетов , для этой подборки (несмотря на каннибализм) слишком светлая.

В потоке рефракции висит ядовитая рыба размером с бульдога — за единственный взгляд Джоанна заглотил тёмное тело, брюшко в черно-красную полоску, колышущиеся жабры, вымпелы плавников, высокое лезвие спины, навесные брит-венные колючки, тупую голову и глаза спереди. Но курносое лицо, должно быть, имплантированное. Оно человеческое, переделанное под ставни век и полный рот иглозубов. Этот экземпляр медленно качается в пульсирующем свете, демонстрируя сжатие-разжатие воздушного пузыря и люминесцентных фосфеновых призраков на своей серебряной чешуе. На пятнистых камнях морского дна стоит миниатюрный замок. Голубые глаза рыбы излучают пугающий взгляд интеллекта.
— Чё это за золотая рыбка, это хренов гадский монстр!
С ударом рыба высовывает мурло из воды и бурчит сквозь стиснутую решётку рта:
— Следи за словами, придурок.

Хотелось и дальше совсем не по-рыбьи барахтаться в потоке своих собственных ассоциаций, но их заглушал плотный массив авторских образов. Это было странно, необычно и интересно первый десяток страниц; потом сознание, привыкшее самостоятельно генерировать всякие многосмыленности, откровенно заскучало. Как не заскучать, когда всю самую интересную работу делают за тебя?

Я не раз теряла нить повествования и, наверное, ненароком пропустила какую-то часть текста, но это сущая мелочь в сравнении с другим конфузом.
Ближе к последней своей четверти «Атом» внезапно обрел какой-то даже... смысл. Даже осмысленность какую-то обрел. Спустя две или три страницы внятного и красивого повествования, я успела убедить себя, что это такой композиционный прием, и порадовалась даже, и вовсю хвалила про себя автора... Тот факт, что я, вернувшись с новой чашкой чая, случайно щелкнула не по вкладке с «Атомом», а по соседнему окошку со статьей о сущности даосизма (отформатированной, как водится, точно таким же стандартным образом), я заметила случайно.

Я не знаю, кого это характеризует больше — меня как читателя или книгу как... книгу. Так или иначе, читать ее можно с любого места, с любой страницы, в любой последовательности и любыми кусками: поступательность и рациональность здесь, пожалуй, уместны в последнюю очередь. Возможно, именно для такого «неправильного» чтения эта вещь и предназначена: читать ее «как положено» слишком утомительно.