2 Мамины пятки и ядовитые клики академика Павлова

Евгения Некрасова уже который год гремит на весь литературный процесс. Хочешь или не хочешь, но придётся прочитать и «Калечину-малечину», и «Сестромам».

Что больше всего раздражает в этой прозе? Неумело используемые тропы и фигуры речи, щедро рассыпанные по всему тексту и из оригинального обрамления превращающиеся в оригинальничание и поэтизмы.

Хочется заниматься стихосложением, занимайся стихосложением. Хочешь, как Саша Соколов и прочие смогисты, писать проэзию, пиши проэзию.

К чему эти недоэксперименты?

Тем более такие: «Мама лежала на диване в клумбе своего халата <...> Хлопковые розы украшали маму от колен до шеи. Инна удивлялась, почему не колются. <...> Мамины пятки, похожие на присыпанные мукой горбушки, были сложены одна на другую. Большая и красивая, она лежала на боку, полусогнув колени и подложив руку под голову. Чёрные пряди-повстанцы, сколько ни убирала, сбивались на потных висках, открывая справа глубокий молочный шрам. <...> Когда она заснула, солнечные лучи котятами обосновались на её боку, не боясь шипов».

Если вы думаете, что это вырвано из контекста или из разных частей текста, смело возьмите книгу (лучше в библиотеке, чтобы не переплачивать!) и поглядите сами. Если что и опущено, то мелочи.

Между тем критики отмечают фольклорную основу текстов Некрасовой и находят переклички с Ремизовым и Платоновым. Всё это могло бы быть интересным, если бы было написано хорошо. Но с таким языком, с таким строем речи, с такой подачей вряд ли что поможет.

Александра Гусева в своей статье на портале «Читаем вместе» замечает, что «... писательница создает полотно текста: созвучные слова заполняют полости, вторят друг другу и усиливают гипнотический ритм, в котором живут герои...»

Насколько надо быть невосприимчивым, чтобы эти звякающие и тренькающие друг о друга слова воспринимать как “гипнотический ритм”. Ни в вышеприведённом отрывке, ни в любом другом, взятом наобум из рассказов сборника «Сестромам», нет ни намёка на “ритм”.

“Ритм” по своей природе гармоничен и логичен. Или дисгармоничен и алогичен, если мы имеем дело с десакрализацией и деконструкцией. А тут простое неумение пользоваться русским языком.

Неужели это и есть “уникальный голос”? Это и есть “ фольклор, перебродивший в тягучее, мистическое, и при этом абсолютно злободневное вещество прозы”, как заявлено в мотивационном письме? Ой ли!

Тексты Некрасовой избыточны: так и хочется сказать, мол, горшочек, не вари, остановись, переведи дыхание, перечитай литературу за последний век, так уже никто не делает, это вторично, это было сто лет назад, без шуток, сто лет назад — представляешь? — как и этот поток мыслей то ли из Пруста, то ли из Керуака, то ли из достойной забвения русской литературы периода распада советской империи.

Избыточность возникает не только при использовании средств художественной выразительности, но и при прорисовке главных персонажей.

Возьмём Павлова из одноименного рассказа.

Он сторож на автостоянке. У него во всех смыслах собачья жизнь. Вдобавок к этому герой воспринимает жену как суку (со всеми, извините за каламбур, вытекающими), а себя как сторожевого пса. Ещё и фамилия ему подобрана с иронией, а к ней и тематика рефлексов, вырабатывающаяся слюна, загорающиеся лампочки, разбегающиеся кошки и много чего ещё.

Читаешь, но хочется остановиться и сказать: «Дорогая моя писательница, я считал твои аллюзии с первого раза, я всё понял, зачем, зачем, зачем их множить?»

Уже упоминавшиеся Ремизов и Платонов, с которыми постоянно сравнивают Некрасову, имели чувство меры и работали с текстом концептуально. А здесь не то что подражательство или графомания (всё-таки нет! что-то в этом словоблудии есть), а, увы, банальность мышления и желание показать свою начитанность.

Получается черти что.

Чтобы не быть голословным, приведу наиболее наглядный пример банальности мышления. Он появляется в рассказе «Супергерой». Вот Некрасова пишет: «Но однажды на Мухина напала хандра». Далее писательница думает (чувствует? ощущает? слова у неё сами собой слетают с языка?): хандра олицетворяется, значит, логично в следующем предложении описать её в виде животного (так уже было со скулящей виной в «Павлове») –– и далее возникает следующее предложение: «Она крепко впилась ядовитыми клыками [именно ядовитыми! пусть это с физиологической точки зрения неверно, но красиво! — О.Д.] ему в горло и пустила по телу тягучий яд уныния». “Тягучий”, “яд”, вода — нужно больше воды: «Из него, как крысы с набирающего воду корабля, побежали силы: сначала героическая, потом житейская».

Нужны ещё примеры? Или этого достаточно?..

Насколько современны эти горе-рассказы и актуальны, уже посмеялась в своей рецензии Аглая Топорова. О концепции, о творческом пути, о работе с жанрами и о чём-нибудь ещё могут написать коллеги, если смогут.

Ну а впрочем, это первые рассказы Некрасовой. Говорят, что наделавшая шума «Калечина-малечина» была свежим текстом, а данные пробы пера опубликованы на волне успеха. Если так, то у писательницы ещё есть шанс. Всё-таки тот роман был полюбопытней.

Может быть, из новых текстов что дельное и получится.

«Нацбест»