3.5 Нечто

Иногда, трепетно собираясь на свидание с загадочной незнакомкой, укутанной туманным флёром двусмысленности, стоит нежно закрыть глаза на пошлые каскады её убранства, легко отбросить к ногам безликий перевод её имени, мило забыть о мнимой предсказуемости исхода вашей встречи. И отпустив предрассудки, почти наощупь, лишь касаясь кончиков её хрупких пальцев, внимать шелесту шелка её итальянского платья, каскадами волнистого шлейфа ласкающего ступеньки опоясанных плющом тенистых переулков, среди вилл в подвенечных коронах лимонных бугенвиллий... И она неожиданно откроет перекрёсток, на котором странно сойдутся образные пути пылкого влечения и зябкого отторжения, погружая воображение в таинственное нечто. Наверное, Вы будете удивлены, но Вам вполне может понравиться.

А моя итальянская незнакомка оказалась довольно интересной особой. Вместе мы посетили 20 совершенно разных вилл, где она позволила увидеть любопытные грани человеческой сущности. Наверное, виллы Моравиа можно объединить в три условные группы: первая - под кодовым символом страсти, вторая - страха, последняя - одиночества. На первой территории я, закусив губу, в недоумении решилась остановить путешествие после входа в первую же из предложенных дверей. И хоть бодлеровская нота приятно украсила антураж, сафический многоугольник в тандеме с… прелестным пони открывает не лучшую из историй - «Это самое». Но моя любознательность всё же подстегнула к последующим открытиям. Сексуальный альтруизм медицинского характера из грустной картины «К «неведомому Богу»», псевдонабоковские мотивы в «Шрамы на память» и «Мою дочь тоже зовут Джулия», садо-мазохистские девиации из «Ремень» и «Руки вокруг шеи» создают попытку воссоздания многогранного объяснения психологической природы вожделения. Болезненная тема желания восстановления утраченной нежности посмертной близости из «Женщина в чёрном пальто» и психологическая экстраполяция объемной призмы желаемого на прозаический лист существуемого в «Прогулка невольного соглядатая» оставили внутри меня смятение ощущений на грани полного очарования. В каждом рассказе данной категории ощутима попытка отсоединения смысла поведенческого типа от наносного, цивилизованного, заангажированного морализаторской вуалью многовековых тщаний праотцов до бессознательной чистоты порывов, мгновенно порабощающих тонкий дух человека.

Следующие улочки привели к обители глубинных инстинктов самосохранения, мягко оттеняющих эмоциональную канву липкой паутиной человеческого страха. Воззвание к тематике вины, ужасом разлагающей остов ненадёжной жизни, создали удушливую атмосферу коллапса внутреннего «Я» в «Дьявол приходит и уходит», «Затор в памяти». В последнем особенной тональностью наполнена тревожная мелодия ощущения потери единоличного восприятия собственного поведения. Искажённая линза анализа поворачивается вокруг внешнего мира, вопрошая о ключах к внутреннему, который плотно закрыт замками подсознания. Страхом преследования пропитаны «Вспышка молнии» и «Я заикался всю свою жизнь». Суть безумного бегства от опасности обретает форму блуждания в болезненном тупике. «Во сне я постоянно слышу шаги по лестнице» и «Этот проклятый револьвер» открывают образы бессознательного страха опасности. Внутренний рычаг самосохранения слетает с контроля, становясь необъяснимым грузом. А «Дьявол не может спасти мир» и «Нейтронная бомба есть даже для муравья» воплощают внутреннее смятение испуганного человека перед жутким могуществом силы объективной смерти среди субъективных мировых структур ХХ века. В этой части человек безжалостно обнажён от покровов мнимой безопасности. А его инстинкт самосохранения заточен до бессилия...

Сквозной путь одиночества в «Хозяин квартиры», «Как-то раз на Лунготевере стояла корзина», «Женщина в дома таможенника», «На что мне этот карнавал?» дополнил общую панораму проблемы личностной катастрофы. Здесь человек, словно песчинка из хаоса необъятной вселенной, замирает в постоянном поиске. Что он ищет? Найдет ли? Вопрос.

Моё свидание с итальянской незнакомкой закончилось неожиданно, как я ни старалась его продлить... Отрадно, что вопреки ожиданиям, связанным с откровенно дешёвым убранством её обложки (то есть, секс - это форма аморального? Хм…), убогим переводом её оригинального имени «La cosa» - буквально «Вещь», а контекстуально, возможно, как «Что-то», «Нечто» и, как следствие, намёкам на легкомысленную эротическую литературную бабочку-однодневку, я получила удовольствие от многогранности и глубины эмоций, нашитых на итальянскую канву. Это, конечно, далеко не дикий восторг, но несмотря на то, что для меня автор более органичен в другом амплуа, сборник, созданный в 1983 году 76-летним Моравиа, посвященный любимой, удивительно хорош. Видимо, поздняя любовь к Кармен Льера, моложе его на 47 лет, тому виной… Но какая в этом суть, если чувства рождают нечто и оно очаровательно?