2 Носорог в пальто

Пьеса «Носорог» (Rhinocéros, 1959) абсурдиста Ионеско – не абсурд. Звучит абсурдно? Но ведь есть народная примета, если нéчто не выглядит, как утка, не крякает, как утка, и не плавает, как утка, то это и не утка. Так что не абсурд, бро! Нет, не абсурд. Забубённый капиталистический реализм послевоенного европейского извода – вот что это такое, бро!

Долгое, мучительное чтение, растянутое к тому же скукой на четыре летних месяца, заполненных заботами и фотографированием города Вильнюса. От этого впечатление слегка смазано. Но всё же… напишу субъективную рецензию.

Вкрапления остроумных диалогов и афоризмов в пресную, хоть и тщательно отделанную вещь. Чего стóит, например, первое действие, где автор аккуратно выписывает по два и даже по три-четыре параллельных диалога, идущих на сцене. Параллельные диалоги необыкновенно проработаны. Какая вышивка крестиком! Такая трудоёмкая и такая бесполезная. К чему эта замысловатость читателю – без сюжета и абсурда, без сюжурда и абсжета? Одно точно: чем скучнее пьеса, тем масштабнее вызов режиссёру, и наверняка бывали сценические удачи. Но читать скучно.

От начала и до конца – утомительная болтовня о всякой ерунде. В жизни такая бодяга обычно и бывает, но на сцене? Нет, ну да: если бы эта болтовня была приправой к действию, то ладно. Но в «Носороге» нет действия – есть несколько мизансцен. Весь сюжет – в постепенном сползании покрывала с тайны Многошинеля: мол, носороги, бегающие по улицам, это не носороги в прямом смысле этого слова, а обыватели (или люди, если обобщать), неким макаром превратившиеся в носорогов. Очуметь и не встать! Оносорожеть и побежать! Побежать туда, куда Макар носорогов не гонял. Но если нет сюжета, так пусть хоть болтовня о всякой ерунде будет абсурдистской.

Альбрехт Дюрер. Индийский носорог. Гравюра. 1515. Настоящий абсурдистский носорог. Только такие могут бегать в пьесе Ионеско.

Нет, не дождёмся! Ждём, ждём – и не дождёмся. Грызём, грызём скорлупу реальности, а внутри – реальная пустота, дырка от бублика. Купили антибобики, принесли домой, развернули, а там – бобики! Вот тебе, бабушка, и антиабсурдов день! День суркобобика! И эта дырка от абсурблика – единственный абсурд. Потому что диалоги настолько проработаны резцом этого… Праксителя, настолько твёрдо посажены на эту… на землю, настолько тягомотно тривиальны и это… неэкзотично тринидадотобагисты, что никакого абсурда и не могло прорасти из-под асфальта. Асфальт аккуратно положен, и тапки каши бы́здры…

Абсурд – это не трава, не домá, не камни. И даже не в роде текущей воды и летящих облаков. Вода бездумно течёт по вековечному руслу, облака легкомысленно летят по маршруту, заданному ветром. Абсурд же – перекати-поле словесности. Это вольный полет фантазии, вольный отрыв логики и антилогики от реальной жизни. А пьеса Ионеско движется по жёстко продуманной схеме, реалистичной настолько сурово, что даже беготня по городу не видимых нами носорогов – абсолютно реальна. Абсолютно реальная беготня абсолютно реальных носорогов в абсолютно реальном французском городе среди абсолютно реальных, прагматичных людей, живущих тщательно выписанной повседневной жизнью. И даже Беранже – как будто романтический герой – выявляется до скуки прагматичным французом, правда, ленивым, потому и пьющим (или наоборот). (Хотел бы я посмотреть на Виктора Авилова в этой роли. Думаю, это было круто. Когда читал пьесу, то видел Беранже только в виде Авилова.)

Финальная часть пьесы – разговоры Дюдара, Беранже и Дэзи – лучше остального. В этих по-прежнему скучных разговорах появляется хоть какая-то динамика (двое из троих решают превратиться в носорогов, и в заданных условиях это ничуть не абсурдно) и хоть какой-то смысл (нужно ли сопротивляться стихии социума?). Да, это финал. Но без мощного крещендо, без коды, даже без нормальной жирной точки в конце.

Ни капли не верю последним словам пьесы, словам Беранже: «Я буду защищаться! Я последний человек, и я останусь человеком до конца! Я не сдамся!» Ведь как поверить этой трескотне, если за десять секунд до этого он уже сдался: «Теперь уже поздно – увы! Я чудовище, чудовище! Мне уже никогда не стать носорогом, никогда, никогда! Я не могу измениться. Я бы так хотел, так хотел, но не могу. Я больше не могу на себя смотреть, мне стыдно!» Как ни выворачивай, как ни разглядывай Беранже, а на абсурд такие скачки уплотнения не спишешь – только на малодушие, на психику. Но психика – не абсурд. Нам показали тип слабого человека, который умеет только говорить звонкие слова. Он не способен на поступки. И первый же встречный носорог ему скажет: «Бро, да тебе уже ни от кого нет веры. Но ты давай, маши ручонками, базлай язычишком. Защищайся. От себя самого».

Пьесе надо защищаться от себя самой. Пьеса пала жертвой слова «абсурд». Все знают, что Ионеско «абсурдист». Все знают, что абсурд – это когда всерьёз играют на флейтах водосточных труб. Читал я «Носорога» и всё ждал, инда взопреют озимые. Но они никак не возопревали. Я был возмущён. Обломанные ожидания. Впрочем, это лучше, чем ожидаемый облом.

Но чтó это? Да вот и не поймёшь – чтó. Да ничто. Носорог в пальто. По внешним признакам – лёгкая фантастика, где под мощным напором домокловой бритвы Оккама сделано единственное допущение: некоторые люди в провинциальном городке превращаются в носорогов. И дело не в мизерности допущения. Скажем, Шекли делает мизерные фантастические допущения – и пишет остроумные рассказы. А у Ионеско допущение ни к чему, помимо самого себя, не приводит. Не будем же мы малодушничать и всерьёз считать, что Ионеско написал развёрнутую аллегорию власти толпы над поведением отдельного обывателя? Мы и так знаем поведение обывателя в толпе. Вот и приходится мужественно признать, что эта пьеса – аллегория в пальто… тьфу ты, носорог в пальто!

Первые пьесы Ионеско были не так филигранно отделаны, но они были абсурдны. Там есть всё, что мы ждём от абсурда. Они тоже скучны, но при этом они короткие. Если уж где и есть виртуозный абсурд, да ещё с крепким сюжетом и полнометражный, так это в «Самоубийце» Эрдмана. Начинаю догадываться, что не только не ту страну назвали Гондурасом, но и не того драматурга назвали абсурдистом.

В общем, «Носорог» мощно и тупо бежит по улицам французского городка. Это всё, что я могу сказать вам о пьесе.

Оставлю-ка я творчество Ионеско на этой картине мажорными красками и перейду к другим абсурдистам в овечьих шкурах реальности.

Вильнюс, ул. Тилто. Панно советского времени: «Повседневная жизнь советского человека». Это вполне себе может тянуть на абсурд. Только не пойму, чтó именно тянет на абсурд – жизнь или панно? Фото: Анатолий Пчелкин, 20.11.2021