2

Мужчина считает себя властелином мира, а женщину — своим зеркалом. Властелин не обязан изучать язык тех, кого поработил, а женщина вынуждена знать язык своего господина, но от этого ей мало проку, ибо она осваивает язык, на котором всегда оказывается неправой.

Повествование ведется от лица Вальтера Фабера – пятидесятилетнего инженера, убежденного материалиста и технократа. Он сам говорит, что философия и искусство чужды ему, как и брачные узы и чувства, которыми так переполнены женщины. Он эгоист, лишенный сентиментальности, этакий продукт индустриального общества, где во главе угла холодный разум, расчет и наука. Ему чужды фантазии и суеверия.

Я не верю ни в роковое стечение обстоятельств, ни в судьбу. Как инженер, я привык иметь дело с точными формулами теории вероятности.

Я часто спрашивал себя, что, собственно говоря, люди имеют в виду, когда говорят о приключениях. Я инженер и привык видеть вещи такими, какие они есть. Все, о чем они говорят, я вижу очень точно: я ведь не слепой. Я вижу луну над пустыней Тамаулипас — она светит ярче, чем где бы то ни было, согласен, но ведь луна — это небесное тело, массу которого можно вычислить, и вращается она вокруг нашей планеты, подчиняясь законам гравитации, — интересно, пожалуй, но при чем здесь приключение? Я вижу причудливые контуры черных скал, оттененных лунным светом; возможно, они напоминают причудливые силуэты доисторических животных, но ведь я знаю: это скалы, горная порода, должно быть, вулканического происхождения, впрочем, чтобы установить точно, надо было бы поглядеть на них вблизи. Но почему я должен испытывать страх? Доисторических животных больше нет. Почему я должен вообразить их? Я не вижу и окаменелого ангела, весьма сожалею, но не вижу; и демонов, увы, тоже; я вижу то, что вижу: обычные последствия эрозии да мою длинную тень на песке, но никаких привидений. Почему я должен все воспринимать, как институтка? Потоп? Да при чем тут потоп, просто песок, залитый лунным светом и разметанный ветром, — похоже на застывшие волны, но меня это не удивляет; для меня это явление не фантастическое, а объяснимое. Я не знаю, как выглядят души грешников, быть может, как черные агавы ночью в пустыне. Но то, что я вижу, — это агавы, растения, которые цветут только один раз, а потом умирают. И еще я знаю, что я не первый и не последний человек на земле (даже если сейчас мне это кажется). И меня не может потрясти предположение, что я — последний человек, поскольку это не так. К чему доводить себя до истерики? Горы есть горы, даже если они при известном освещении, я это вполне допускаю, похожи на что-то другое, но все равно это Сьерра-Мадре, ее восточные склоны, и мы находимся не в царстве мертвых, а в пустыне Тамаулипас, в Мексике, примерно в шестидесяти милях от ближайшего шоссе, что, конечно, весьма печально, но, повторяю, при чем здесь приключение? Самолет для меня это самолет, и, глядя на него, я вижу не доисторическую птицу, а всего лишь «суперконстэллейшн» с отказавшими моторами, и лунный свет здесь ничего не меняет. Почему я должен воображать то, чего нет? Не могу я согласиться и с тем, что слышу здесь поступь вечности. Я ничего не слышу, кроме скрипа песка при каждом шаге. Я трясусь от холода, но знаю: через семь-восемь часов снова взойдет солнце. Конец света! Да почему? Я не могу внушать себе всякую чушь, только чтобы пережить приключение. Я вижу у края песков, примерно милях в двадцати отсюда, горизонт, белесый в зеленой ночи, но я не понимаю, почему там, в направлении Тампико, должен начинаться потусторонний мир. В Тампико я бывал. Я отказываюсь испытывать страх из чистой фантазии — вернее, из чистого страха становиться фантазером, чуть ли не мистиком.

Но именно такое роковое стечение обстоятельств и перечеркивает всю жизнь Фабера, когда на теплоходе он знакомится с Сабет. Как тут не поверить в рок и «карающую длань» за «грех»? Этот черствый, сухой человек безоглядно влюбляется в девушку, которая оказывается его дочерью.
Повествование ведется в форме воспоминаний главного героя, который рассказывает о настоящем и отдаленном прошлом, своей юности и отношениях с Ганной. То, чего не знает сам Фабер, не знает и не узнает и читатель, автор нам никаких подсказок, кроме воспоминаний и мыслей Вальтера не дает. Получается, что все ограничено самим героем. И если первая часть повествования более подробна, то после трагической развязки с Сабет, повествование, как и мысли Фабера, становится обрывочными.

Сам герой – Вальтер Фабер оказался для меня весьма неприятным типом, который ни в грош не ставит других, особенно женщин. Он никого не любит, ему никто не нужен. Его любовница Айви ему надоела, он не знал, как от нее отделаться. Но даже то, что она ему противна, и что он ее почти ненавидит, не мешает Вальтеру ей пользоваться. Да и так и не состоявшийся в молодости брак с Ганной был для Фабера этакой деловой сделкой.

я просил Ганну отнестись к этому по-деловому, но тщетно, она только мотала головой и плакала. Я ведь женюсь лишь для того, чтобы доказать, что я не антисемит, твердила она, и тут уж ничего нельзя было поделать. Вся следующая неделя, последняя, которую я провел в Цюрихе, была ужасной. Ганна, именно Ганна, не хотела выходить за меня замуж, а у меня выбора не было - я не мог не ехать в Багдад, я был связан договором.

Он сбегает, как трус от своей возлюбленной в самое трудное для нее время, к тому же оставляет ее беременной. Работа для него важнее, чем некогда любимая (и любимая ли?) женщина. Не удивительно, что, когда Фабер наконец-то влюбляется по-настоящему, допускает трещину в своей броне, она тут же разрастается в настоящую бездну. Трагедия с Сабет меняет Фабера, ломает и его, и его картину мира. После всего случившегося он не может уже оставаться прежним бесчувственным человеком, каким был до этого. Здесь много аллюзий и отсылок к мифам, тому же Эдипу (оба персонажа, сами этого не зная, вступают в интимные отношения с ближайшими родственницами) или эриниям - в древнегреческой мифологии богини мести и ненависти.
Книга далась мне тяжело, и полюбить этот роман я не смогла. Может быть, нужно было глубже вникать в его философскую сторону, но нет. Вряд ли я продолжу знакомство с творчеством автора, не мое это.