4 Как я могла пропустить такого автора?

Тем, кому интересна литература Серебряного века, а ещё — книги о книгах, и наконец, тем, кто любит прозу Борхеса — скорее туда, в «Клуб убийц букв». Кржижановский действительно «русский Борхес» и «русский Кафка», и «прозеванный гений», как его называют. Всё верно. Только великим богатством нашей литературы, невероятным количеством имен, которые мы успели выстроить по иерархии, можно объяснить то, что писателя такого уровня НЕ читают/любят/обсуждают так же массово, как, например, Булгакова с «Мастером и Маргаритой». Повесть читается за один вечер, залпом. Не все вставные новеллы были одинаково интересны, и не всё в итоге проясняется в сгущённой атмосфере таинственности, кроме того, что «строчки с кровью убивают» — но остановиться невозможно.

Параллельно читала Михаила Эпштейна, эссеиста, филолога и философа, и — вот они, странные сближенья — попалось, как будто именно о феномене Кржижановского:

«Непревзойденная сложность людей Серебряного века… Вяч. Иванов, Мережковский, Блок, Белый, Сологуб, Л. Андреев, – какая-то россыпь переливчатых, бесконечно запутанных чувств и отношений. По сравнению с ними люди 21-го века – примитивные существа, состоящие из архетипов и стереотипов. Сложность кажется старомодной, как и вообще любой психологизм, внутренняя утонченность. И это упрощение – вовсе не результат социалистической революции: на Западе люди, как правило, психологически еще более прямолинейны и одноплановы, чем в современной России. Таких сложных людей – и авторов, и персонажей – просто больше нет на свете, а возможно, и не будет никогда. А ведь казалось – это только начало. По сравнению с рационально-социальным 18-м веком, эпохой классицизма и Просвещения, люди 19-го и особенно начала 20-го – романтики, декаденты, символисты – были необычайно утонченными, кружевными натурами, и думалось, что такова и будет линия человеческого развития – на внутреннее усложнение, богатство оттенков. Но она оборвалась – почему?»