Это было неплохо. Но что это было - я не знаю. 42 страницы абсурда, цинизма, садизма, пофигизма и чёрного юмора и прочей хармсовщины?
Хотя нужно сказать, что в плане "идеологии" Хармс ни на йоту не отступил от выбранного курса.

С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю им казнь. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк, чтобы они вдруг перестали двигаться. Родители растаскивают их по домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому что у них не открываются рты. Их питают искусственно. Через неделю столбняк проходит, но дети так слабы, что ещё целый месяц должны пролежать в постелях. Потом они начинают постепенно выздоравливать, но я напускаю на них второй столбняк, и они все околевают.

— Видите ли, — сказал я, — по-моему, нет верующих или неверующих людей. Есть только желающие верить и желающие не верить.

— Как вы относитесь к покойникам? — спросил я Сакердона Михайловича.
— Совершенно отрицательно, — сказал Сакердон Михайлович. — Я их боюсь.
— Да, я тоже терпеть не могу покойников, — сказал я. — Подвернись мне покойник, и не будь он мне родственником, я бы, должно быть, пнул бы его ногой.
— Не надо лягать мертвецов, — сказал Сакердон Михайлович.
— А я бы пнул его сапогом прямо в морду, — сказал я. — Терпеть не могу покойников и детей.
— Да, дети — гадость, — согласился Сакердон Михайлович.
— А что, по-вашему, хуже: покойники или дети? — спросил я.
— Дети, пожалуй, хуже, они чаще мешают нам. А покойники всё-таки не врываются в нашу жизнь, — сказал Сакердон Михайлович.

Сюжет под стать:

На дворе стоит старуха и держит в руках стенные часы. Я прохожу мимо старухи, останавливаюсь и спрашиваю её: «Который час?» — Посмотрите, — говорит мне старуха.
Я смотрю и вижу, что на часах нет стрелок.
— Тут нет стрелок, — говорю я.
Старуха смотрит на циферблат и говорит мне:
— Сейчас без четверти три.
— Ах так. Большое спасибо, — говорю я и ухожу.
Старуха кричит мне что-то вслед, но я иду не оглядываясь.

Я лежу на кушетке с открытыми глазами и не могу заснуть. Мне вспоминается старуха с часами, которую я видел сегодня на дворе, и мне делается приятно, что на её часах не было стрелок.

Но Хармс был бы не Хармс, если бы на этом всё закончилось:

В дверь кто-то стучит.
— Кто там?
Мне никто не отвечает. Я открываю дверь и вижу перед собой старуху, которая утром стояла на дворе с часами. Я очень удивлён и ничего не могу сказать.
— Вот я и пришла, — говорит старуха и входит в мою комнату.
Я стою у двери и не знаю, что мне делать: выгнать старуху или, наоборот, предложить ей сесть? Но старуха сама идёт к моему креслу возле окна и садится в него.
— Закрой дверь и запри её на ключ, — говорит мне старуха.
Я закрываю и запираю дверь.
— Встань на колени, — говорит старуха.

О том, что произойдёт дальше, вам лучше не знать.