3.5

Не оставляю попыток подружиться с прозой, вышедшей из-под пера еврейских писателей. Пока процесс идет не слишком успешно, хотя прочитанные книги, безусловно, интересны и, я бы сказала, обладают каким-то особым очарованием. Но очарование это настолько особенное, что по достоинству оценить его могут не многие - и я вот тоже никак не могу по-настоящему проникнуться этой своеобразной прозой. И никак не могу понять, в чем же причина столь странных наших отношений.
Вот, например, история люблинского фокусника - штукаря - Яши Мазура. Не такая уж простая, но и не сказать, что чересчур забористая - жизнь талантливого циркача, в один прекрасный момент переставшая его устраивать.
Вообще, конечно, и до роковой встречи с прекрасной Эмилией жизнь Яши трудно назвать какой-то скучной или серой. Хотя в каком-то смысле жизнь его, все-таки, однообразна: дома - жена и репетиции, в поездках - любовницы и выступления. Да, он всегда ищет что-то новое и интересное, чтобы разнообразить свою программу, он - тот, кого можно назвать человек-оркестр. Канатоходец, дрессировщик, фокусник, гипнотизер - он один может сделать полноценное представление и публика не будет скучать. Но... В Польше, по которой он колесит в своем фургоне в компании гимнастки (любовницы и прислуги по совместительству), обезьянки, попугая и вороны, нет возможности развернуться по-настоящему. Конечно, он выбился из бродячих артистов, стал гастролером, получающим приглашения в близлежащие города - неплохо, но ведь может быть и лучше. И давит Яшу какая-то маета, не хватает Яше чего-то.
Вот и Эмилия - прекрасная панна, вдовая аристократка, вдруг обратившая свой ясный взгляд на Яшу, считает, что Польша для такого маэстро очень, очень мелко. Надо уезжать в Европу, там он обязательно станет знаменит и - что тоже очень немаловажно - богат.
Простая история, но и интрига присутствует - как же поступит Яша? Бросит жену и Магду и уедет с Эмилией? Или решит, что это не по-иудейски? Да настоящий ли он иудей, если уже пообещал благородной возлюбленной перейти в католичество? Мается Яша, думает, крутит и так, и эдак - как все обставить, чтобы все остались довольны, возможно ли вообще сделать так, чтобы никто не остался в обиде? Сколько нужно денег на то, чтобы уехать, и где их, собственно, взять?
И вот, вроде бы, интересно же. Но так это все описано - Яшины сомнения по части веры, его метания в мыслях о женщинах, которых он бросит, жизнь его теперешняя - в разъездах и сомнительных встречах и знакомствах - мечты о будущей жизни с Эмилией, а то и - чем черт не шутит - с ее дочерью - что такая тоска берет, что хочется закрыть книгу и почитать что-нибудь максимально легкое и радостное. Меня так не накрывало даже когда "Господ Головлевых" читала, хотя история люблинского штукаря куда как менее трагична. Но страницы книги буквально пропитаны каким-то всепоглощающим унынием, ощущением... бесприютности, что ли... И мне было жутко неуютно читать роман под давлением этих странных ощущений.
Возможно, в этом и кроется загадка моей не-дружбы с прозой еврейских авторов - слишком уж она насыщена чувствами вечно гонимого народа...