5 Пламя Пуэнт-а-Питра

А сам Вето божился как,
А сам Вето божился как,
Что он, де, Франции не враг,
Что он, де, Франции не враг.
Но не сдержал обет,
Пощады ему нет!

Карманьола, 1792

Богатая книга, яркая, а вместе с тем не очень шаблонная, не очень приторная, не очень латиноамериканская. Это несоответствию заранее созданному в голове стереотипу привлекает, удивляет даже. Ну а знакомство с биографией автора подкрепляет и интерес, и понимание – почему текст так обильно усыпан галлицизмами и прочими французскими аллюзиями (возможно, именно поэтому в книге соизмеримо меньше того самого латиноамериканизма).

Автор рассказывает нам о Французской революции почти без Франции, рисуя ее картину через призму Карибского бассейна, который он называет новым Средиземным морем. Перед нами почти в виде Danse macabre (крови, по крайней мере, будет много) пройдут несколько сонная Куба, пылающие города Гаити, эпизодический Париж, баскский городок на границе с Испанией, Гваделупа с гильотиной, поля смерти Кайенны и напуганный Суринам. Опять Куба, опять Кайенна, кипящий Мадрид. В таком подходе, когда о большом рассказывают через мелкие штрихи, чудится совпадение с мыслью Лукача об исторических романах . Кроме этого мне показалось, что в фокусе на островах Карибского моря есть параллель со знаменитой книгой Бенедикта Андерсона о зарождении национализма .

Проза (по крайней мере, в русском переводе) завораживающая. Очень густая, насыщенная, многослойная даже. Кроме очевидного разговора про стадии революции (роман, вероятно, особенно рельефно воспринимался на Кубе в начале 60-х) Карпентьер рассказывает нам о людях, готовых жить новой конъюнктурой. Герой хоть и хранит портрет Неподкупного, но агентом Директории стал, да и Наполеона не чурается. Ломается, гнется, дурит, изменяет себе, топчет идеалы.

Трудно, ох трудно не видеть параллели с нашей историей. И в стадиях революции, от романтического всемирного пожара к термидору, и в отношении к людям, от лозунгов братства и все флаги в гости к нам к закручиванию гаек. Карпентьер много пишет (хотя не стоит забывать, что это художественная проза) об участии иностранцев во Французской революции, о посулах и репрессиях, о прокламациях и попытках экспорта революции. Все это мы видели, что на примере финских коммунистов, что на примере немецких.

А еще меня пленяет тот пласт искусства, к которому обращается Карпентьер для создания фона. Это, во многом, тот же пласт, что питал Пушкина, по крайней мере множество книг по названиям совпадают с теми, что мелькают на страницах «Евгения Онегина». Для меня это уже геология, все эти Радклиф и Ричардсоны, так далеко в строение литературы я не заглядывал, а для Пушкина и, судя по всему, Карпентьера это были живые книги, создававшие их мир.

P.S. Пытался найти неаполитанскую картину из дома героев, изображающую взрыв собора, связывающую части повествования. Не нашел, возможно это фантазия автора, но наткнулся на забавный факт. Англоязычное название романа (‘Explosion in a Cathedral’) не совпадает с испанским и русским, и в какой-то переведенной на русский с английского книге переводчик поленился уточнять цитату из эпиграфа и просто перевел английское название на русский.

P.P.S. В книге полно псевдоэпиграфов – все они подписаны именами великих людей, но представляют собой выдернутые из контекста словосочетания. Это, конечно же, сильно разжигает любопытство.