4 Великий комбинатор

Регент Российской империи Бирон, младенец-император Иоанн Антонович и его мать Анна Леопольдовна. Худ. В.П. Верещагин, 1890 г. (из альбома «История Государства Российского в изображениях Державных его Правителей»).

Десятилетнее правление Анны Иоанновны, традиционно именуемое «бироновщиной», чрезвычайно мифологизировано благодаря художественной литературе. Любимец государыни выставляется фигурой прямо-таки демонической. Профессиональные историки давным-давно знают, что сложившийся в массовом сознании образ далёк от реальности; теперь, благодаря научно-популярной книге Игоря Курукина, возможность убедиться в этом предоставляется всем желающим.

Чем интересен для историка Бирон, автор указывает уже во введении (с. 23). Ниже блестяще раскрыта роль министра-фаворита в Европе и России («Появление этих фигур не случайно», с. 98). Доходчиво объяснив нам сей любопытный феномен XVII и XVIII веков (с. 98—102), автор переходит к частному случаю, то есть к своему герою и его обязанностям при государыне. Приведу ключевые цитаты.

Бирон и его «офис» исполняли функции личной императорской канцелярии, что позволяло разгрузить Анну от потока ежедневной корреспонденции. «Я должен обо всем докладывать, будь то хорошее или худое», —писал Бирон в 1736 году близкому к нему курляндцу К.Г. Кейзерлингу, называя в числе своих основных забот подготовку армии к боевым действиям в начавшейся войне с Турцией: «Теперь вся тяжесть по поводу турецкой войны лежит снова на мне. Его сиятельство граф Остерман уже 6 месяцев лежит в постели. Князя Черкасского вы знаете. Между тем всё должно идти своим чередом. Доселе действовали с 4-мя корпусами, а именно: один в Крыму, другой на Днепре, третий под Азовом, а четвертый в Кубанской области. Для их содержания всё должно быть доставлено. Здесь должен быть провиант, там обмундировка, тут аммуниция, там деньги и всё тому подобное; границы должны быть также вполне обеспечены. Всё это причиняет заботы. На очереди иностранные, персидские и вообще европейские дела»(Письма Э. Бирона посланнику Герману Кейзерлингу // Сб. РИО. Т. 33. С. 484).

Как видим, Бирон держал в голове множество военных и дипломатических комбинаций, координировал деятельность разных ведомств. При этом он и свои личные дела успевал обделывать, да ещё как! Добиться собственного избрания герцогом Курляндским для человека, которому злые языки отказывали даже в дворянском происхождении — комбинация феноменальная (даже с учётом того факта, что за спиной претендента стояла вся мощь молодой Российской империи).

Но не стоит думать, что Бирон был в России всесилен: правила страной всё-таки Анна.

При единодушно отмечавшемся современниками «чрезмерном честолюбии» фаворит ясно осознавал границы своих полномочий. Рондо(британский консул в Петербурге. — А.Г.) рассказывал, как обычно сдержанный Бирон «вышел из себя» и накричал на австрийского резидента (резидента в старинном смысле, т.е., по-нашему, посла. — А.Г.), поспешившего передать в Вену его слова о том, что Россия не будет настаивать на вступлении австрийских войск в Польшу во время войны за «польское наследство» в 1733 году. Свой гнев он объяснил именно торопливостью австрийца, тогда как он, Бирон, в данном случае «высказал скорее воззрения, чем решения государыни»(Сб. РИО. Т. 76. С. 69-70). Фаворит переживал не случайно: оплошность могла быть истолкована его противниками как попытка покушения на прерогативы монарха.

Игорь Курукин хорошо знаком с архивными материалами времён Анны Иоанновны и активно их использует, что придаёт его книге научно-популярной книге дополнительный вес. Деятельность Бирона удалось раскрыть в самых разных аспектах. Пересказывать не буду, читайте сами: не пожалеете, тем паче что пишет Курукин легко и занимательно. Терпения потребует только обширная «Глава без героя», раскрывающая общественно-политическую ситуацию в России времён Анны Иоанновны. Это очень важная глава, но информацией она несколько перенасыщена, и кое-что можно было бы сократить без малейшего ущерба для читателя. А вот примечаний в книге явно не хватает: автор усвоил себе странную манеру давать ссылки на источники «через раз» (на самом деле ещё реже). В частности, автор явно полагает, что достаточно назвать имя человека, которому принадлежит то или иное цитируемое высказывание, и правильно оформленная ссылка уже не нужна! Эта неприятная черта авторского стиля доведена до последней крайности: без ссылок приводятся даже важнейшие высказывания героя книги и его государыни (см., например, с. 303; 318). В серьёзном научном издательстве рукопись со столь значимым дефектом оформления вернули бы на доработку, но Курукин писал книгу для издательства «Молодая гвардия», где, как всем известно, реального редактирования нет.

Наверно, это приятно, когда в издательстве никто к тебе не придирается, но объективно отсутствие редактуры не является благом: в печатный текст с железной неизбежностью проникают разного рода ляпсусы. Характерный пример – путаная фраза из главы о междуцарствии 1730 года: «Символично,что среди «восстановителей» самодержавия оказался дед первого дворянина-революционера кавалергарда-подполковника Афанасия Прокофьевича Радищева» (с. 76). Мало-мальски квалифицированный редактор легко догадался бы, что здесь выпала запятая, плюс банальная ошибка в падеже. Следует читать: «... дед первого дворянина-революционера, кавалергард-подполковник Афанасий Прокофьевич Радищев».

Нормальный редактор непременно указал бы автору и на грубую смысловую ошибку, допущенную в предисловии. Здесь комментируется полемика Лажечникова с Пушкиным вокруг романа «Ледяной дом» (Пушкин находил там серьёзные искажения исторических реалий, Лажечников оправдывался). В частности, романист всерьёз полагал, что императрицу Анну после казни Волынского могла мучить совесть. Именно так он трактовал в письме к Пушкину старинную легенду о зловещем видении императрицы:

... поверю совести Анны Иоанновны, видевшей, после казни Волынского, за царскою трапезою на блюдах голову кабинет-министра. Зачем бы ей тревожиться, если б она убеждена была в вине его?

А вот как это высказывание романиста комментирует Курукин:

Лажечников ставил важный вопрос о достоверности дошедших до нас источников, но в то же время не подвергал сомнению предание о царском любовании головой Волынского на блюде. Эта ситуация, допустимая во времена опричнины Ивана Грозного, едва ли была возможной при дворе XVIII века.

У Лажечникова царицу грызёт совесть, которая довела её до жуткой галлюцинации, но Курукин ухитрился увидеть совсем иное (кто не понял, перечитайте подчёркнутую часть цитаты). Как можно было так извратить смысл предания?? Не знаю, рациональной версии у меня нет.

Попадаются в этой книге и ошибки менее очевидные. Вот пример некритичного «списывания» у кого-то из старых авторов: «Василий Татищев получил (от Анны Иоанновны, в честь её коронации. — А.Г.) чин действительного статского советника и тысячу душ». Ссылки,естественно, нет. Эта «тысяча душ», якобы пожалованная Татищеву, давно кочует из книги в книгу, и сейчас уже трудно установить, кто наврал первым.

А вот любопытный пример небрежности в изложении фактов: «Удалённый с Урала Василий Татищев был переброшен в новопостроенный Оренбург, где энергично и жестоко подавил восстание башкир, но не поладил с подчинёнными, которые написали на него донос Бирону».

Да, Татищев не всегда ладил с подчинёнными. Но с Урала его не «удаляли», напротив – 10 мая 1737 г. он получил, указом императрицы,служебное повышение и широчайшие новые полномочия (руководство т.н. Оренбургской комиссией, с сохранением в его ведении уральских заводов). «Перебросить» Татищева в «новопостроенный Оренбург» было физически невозможно, поскольку Оренбург в это время ещё и не начинали строить. Татищев, получивновую должность, поселился в Самаре (откуда, между прочим, аж 373 км. до устья реки Орь, где первоначально планировали строить Оренбург). Подавить восстание башкир Татищеву не удалось (это достижение его преемника, князя Урусова). Ну и,наконец, главное: такого документа, как «донос Бирону» на Татищева, попросту не существует в природе! Да и быть его не могло. Люди того времени прекрасно знали, что жаловаться на притеснения начальства следует в Сенат, а для доносов по особо важным делам существует Тайная канцелярия; ни в первом, ни во втором случае обер-камергер Бирон ни причём... Самое смешное, что Курукин прекрасно это знает; невозможный «донос Бирону» он измыслил, я полагаю, лишь для того, чтобы не углубляться в детали биографии Татищева (история о том, как он попал в 1739 году под следствие, потребовала бы многостраничного отступления).

Есть и ещё у Курукина не совсем очевидные ошибки (к счастью, единичные). Попробуйте сами определить, что не так, например, в следующей фразе (о событиях 1726 года):

Императрице (Екатерине I.— А.Г.) Меншиков сообщил, что он разговаривал с герцогиней (курляндской. — А.Г.) «со учтивостью», что на солдатском языке генералиссимуса могло означать разве что неприменение ненормативной лексики.

Как видим, отсутствие редактуры серьёзно повредило книге. Но в основе своей она вполне доброкачественная, и перечисленные выше дефекты не отменяют этого факта. Интересующиеся «бироновщиной» получат ответы на многие вопросы и серьёзно скорректируют свои представления об эпохе.

... Интересен Бирон ещё и тем, что его деятельность позволяет на новом уровне понять политическую антропологию российского самодержавия, понимая под этим культурные механизмы функционирования власти, представления о ней в обществе, складывание сети патронажно-клиентских отношений и других форм политического поведения. Ведь эта не слишком симпатичная фигура стоит у истоков формирования культуры российского фаворитизма... Понимание роли этого института позволяет проникнуть в реальный механизм управления империей, отличный от официально провозглашенного и многократно разложенного по полочкам в учебниках. Такое изучение имеет не только сугубо академический интерес — отечественное политическое устройство и в новейшее время сохраняет немало элементов средневековья, которые «во многом определяют реальное значение неформальной структуры власти, порождают зыбкость и непредвиденную изменчивость правового статуса высших учреждений и распределения полномочий внутри реально правящей элиты».