5 Религиозно-мистическая критика самодержавной власти

«...они почти все живут в самой гуще интересов своего времени, принимают живое участие в практической борьбе, становятся на сторону той или иной партии и борются, кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим вместе. Отсюда та полнота и сила характера, которые делают их цельными людьми».

Фридрих Энгельс о творцах эпохи Возрождения

Кто такой Джон Мильтон? Видный сподвижник Оливера Кромвеля и теоретик английской буржуазии XVII века в борьбе супротив роялистов. Какую же партию он представлял? Ту, что выражала антимонархическое, антифеодальные, т.е. прогрессивные интересы, а тогда это были пуритане (ответвление Кальвинизма). Он знаменит тем, что написал "общественный договор" Руссо на английской почве. Его трактат «Права и обязанности короля и правителей» (1649) служил прямым обоснованием суда и казни английского короля Карла I, а также требованием демократических преобразований общества. Также знамениты его «Защита английского народа» (1650) и «Вторая защита английского народа» (1654) направленные против бешеных роялистов. Тогда к чему тут религия? Как писал Карл Маркс, новые силы общества должны были найти подходящую форму для своей борьбы:

«Идеалы и художественные формы, иллюзии, необходимые, чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии.(...) Кромвель и английский народ воспользовались языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета».

Потерянный рай, 1667.

"Что запретил он? Знанье! Запретил
Благое! Запретил нам обрести
Премудрость...
... В чем же смысл
Свободы нашей?"

Утренняя звезда жил в вечном восхвалении отца небесного. Первый среди равных, он почувствовал себя богоравным силою своей и красотой. Любимый сын обласканный отцом, он ощутил боль ревности в своём ретивом от любви сердце. Как мог отец-дух отдать всю власть свою Иисусу, своему воплощённому сыну, мессии? Недостойному юнцу, который не служил целую вечность как Люцифер, не любил так своего создателя, как любил Люцифер, не купался в его славе так, как купался Люцифер, и отец-дух, всё же предпочёл Иисуса ему и удалился в высшие сферы!? Не быть такой кривде вовек! Он не будет кланяться и петь осанну этому птенцу! Он возжелал взять своё силой. Он богоравный, багрянородный, он Утренняя Звезда и ему по плечу изменить угрюмые порядки царящие в Сионе, оспорить тираничную власть почитания недостойного бога-сына и захватить трон самодержавного отца. Кто может сравниться с ним в силе и оспорить его? Кого любят все легионы небесные? Люцифера! Никто из архангелов и серафимов не мог и помыслить что первый среди равных замыслит недоброе против отца небесного и его прямого сына. Они не умели врать. Но Люцифер не даром первый и лучший во всём:

"Один из первых, первый, может быть,
Архангел — по могуществу и славе,
Всевышним взысканный превыше всех,
Он завистью внезапной воспылал,
Затем, что Сына Бог-Отец почтил,
Столь возвеличив, и Царем нарек,
Помазанным Мессией. Гордый Дух
Снести не мог соперничества, счел
Себя униженным; досада в нем
И злоба угнездились глубоко;
Когда полночный, сумеречный час
Ко сну призвал умильно, к тишине,
Свои полки он увести решил,
С презрением покинуть вышний Трон."

"Подобный ликом Утренней звезде,
Рои светил ведущей, он увлек
Обманом третью часть Небесных войск."

Он совратил путём искуса половину рати небесной к своей цели - свободе от самодержавной семьи деспотов. Молох, Маммона, Вельзевул и Велиал, а вместе с ними весь пантеон впоследствии языческих божеств, Дагон, Осирис, Гор, Изида, Аштарет, и много прочих что ныне ещё серафимы и херувимы небесного воинства, они сочувствуют делу Люцифера попадая под его порочное влияние:

"Быть может, призовет
Вас благородный помысел — совлечь
Покорности позорное ярмо,
Иль вам сгибать хребты и преклонять
Колена раболепные милей?
Нет, не милей,— поскольку знаю вас,
Поскольку сознаете вы себя
Сынами Неба, коими досель
Никто не обладал! Мы не равны,
Зато равно свободны. Званья, ранги
Свободе не помеха и вполне
С ней совместимы. Но какой указ,
Какое рассуждение дают
Кому-то право нас поработить
Самодержавно, если мы Ему
Равны, пусть не могуществом,
не блеском,
Но вольностью исконной?"

Мильтон живописно показывает прописную истину, что чем более стремишься к удовлетворению заветного желания, тем больше счастья испытываешь от предвкушения оного, но удовлетворив оное не получаешь и толики того что предвкушал пока мог желать. Необузданный огонь тщеславия вынуждает Люцифера стать самодержцем, хоть и в Геене огненной. Это не может его удовлетворить.

"Он всемогущ, а мощь всегда права.
Подальше от Него! Он выше нас
Не разумом, но силой; в остальном
Мы равные. Прощай, блаженный край!
Привет тебе, зловещий мир! Привет,
Геенна запредельная! Прими
Хозяина, чей дух не устрашат
Ни время, ни пространство. Он в себе
Обрел свое пространство и создать
В себе из Рая — Ад и Рай из Ада
Он может. Где б я ни был, все равно
Собой останусь,— в этом не слабей
Того, кто громом первенство снискал.
Здесь мы свободны. Здесь не создал Он
Завидный край; Он не изгонит нас
Из этих мест. Здесь наша власть прочна,
И мне сдается, даже в бездне власть —
Достойная награда. Лучше быть
Владыкой Ада, чем слугою Неба!"

Кроткая любовь отца и уверенность в его всепрощении, в возможность вернуться на небеси развязывает ему руки и заставляет ещё пуще ненавидеть своё подчинённое положение:

"Увы! Покорность — вот единый путь,
А этого мне гордость не велит
Произнести и стыд перед лицом
Соратников, оставшихся в Аду,
Которых соблазнил я, обещав
Отнюдь не покориться — покорить
Всемощного. О, горе мне! Они
Не знают, сколь я каюсь в похвальбе
Кичливой, что за пытки я терплю,
На троне Адском княжеский почет
Приемля! Чем я выше вознесен
Короною и скипетром,— паденье
Мое тем глубже. Я превосхожу
Других,— лишь только мукой без границ.
Вот все утехи честолюбья! Пусть
Я даже покорюсь и обрету
Прощенье и высокий прежний чин;
С величьем бы ко мне вернулись вновь
И замыслы великие. От клятв
Смиренья показного очень скоро
Отрекся б я, присягу объявив
Исторгнутой под пытками. Вовек
Не будет мира истинного там,
Где нанесла смертельная вражда
Раненья столь глубокие. Меня
Вторично бы к разгрому привело
Горчайшему, к паденью в глубину
Страшнейшую. Я дорогой ценой
Купил бы перемирье, уплатив
Двойным страданием за краткий миг.
О том палач мой сведом, посему
Далек от мысли мир мне даровать,
Настолько же, насколько я далек
От унизительной мольбы о мире.
Итак, надежды нет. Он, вместо нас,
Низвергнутых, презренных, сотворил
Себе утеху новую — людей
И создал Землю, ради них. Прощай,
Надежда! Заодно прощай, и страх,
Прощай, раскаянье, прощай, Добро!
Отныне, Зло, моим ты благом стань,
С Царем Небес благодаря тебе
Я разделяю власть, а может быть,
Я больше половины захвачу
Его владений! Новозданный мир
И человек узнают это вскоре!»"

Особенного внимания заслуживают все пасторальные сцены в Эдеме с Адамом и Евой. Это нечто чрезвычайно красивое. Прилагаю некоторые мне особливо понравившиеся:

"Создание, по виду — Человек,
Но пола женского и красоты
Столь сладостной, что всё, до сей поры
Прекраснейшее, виденное мной,
Померкло или воплотилось в ней,
В ее очах, обдавших сердце мне
Отрадою, неведомой досель.
Она одушевила целый мир
Любовью и пленительностью нежной
И вмиг меня покинула во тьме.
Я, пробудясь, хотел ее найти
Иль над потерей вечно слезы лить,
Отрекшись ото всех других утех,
И впал уже в отчаянье, но вдруг
Ее вблизи увидел наяву,
Какой она явилась мне во сне,—
Украшенную всем, что расточить
Могли Земля и Небо, одарив
Пригожестью, рождающей любовь;"

"Блистая совершенной красотой,
Сказала Ева: «— Мой жизнеподатель,
Владыка мой! Безропотно тебе
Я повинуюсь; так велел Господь.
Он — для тебя закон, ты — для меня;
Вот все, что женщине потребно знать,
И для нее превыше в мире нет
Ни мудрости, ни славы. Близ тебя
Не замечаю времени; равно
Все перемены суток, все часы
Мне сладостны: и утра первый вздох,
И первый свет, и ранний щебет птах,
И Солнце, что на чудный этот край,
На травы, дерева, цветы, плоды
В росистых искрах,— первые лучи
С востока проливает; и земля
Пахучая и тучная, дождем
Напитанная теплым; и приход
Затишных, сонных сумерек; и ночь
Немая; и торжественный певец
Ночной; и эта дивная Луна
Со звездной свитой — перлами небес,
Всё любо мне. Но ведай: ни дыханье
Рассвета свежее, ни ранний хор
Пичуг, ни Солнце, что с востока льет
Лучи на край прекрасный, ни роса
Сверкающая на плодах, цветах
И травах, ни пахучая земля,
Омытая дождем, ни тихий вечер,
Ни ночь безмолвная с ее певцом
Торжественным, с гуляньем при Луне
Под звездным роем трепетным,— ничто
Меня не тешит без тебя, Адам!"

"Ты — мой глава,
Мой вождь. Правдиво все, что ты сказал,
И мудро: неустанно восхвалять
Создателя, вседневно вознося
Ему благодаренья,— мы должны;
И особливо я,— ведь не в пример
Я счастлива общением с тобой.
Созданием меня превосходящим;"

По мере раскрытия сюжета перед читателем открывается живописная и подробная предыстория падения Сатаны, великий Пандемониум в чертоге Геены огненной, его путешествия по безграничной Вселенной (которые обстоятельно удивят современного читателя своей прозорливостью), создание новых творений божьих - людей со свободной волей, совращение Люцифером Евы и изгнание оной из Рая. Всё это в великолепном поэтическом переводе Аркадия Штейнберга. Каждая строфа Джона Мильтона так и дышит намёком, намерением, искушением. С одной стороны читается как "душеспасительная" книга тем что крайне поэтично, почти слово в слово воспроизводит каноничные места из Библии с некоторыми сверхестественными подробностями. С другой стороны Мильтон безусловно отдаёт симпатию Утренней Звезде. Самые красивые и трогательные строки в произведении, это строки о Люцифере, о его неудержимом стремлении к абсолютной свободе, к мятежу духа против всякого самовластия. Когда мы читаем сцены унизительного поражения которое нанёс Сатане Иисус-сын, нельзя не увидеть как это трогает писателя. Об Иисусе, как воплощённой воли творца, автор говорит хоть и поэтично, но со скукой, без участия, без страсти, как говорит простолюдин о вельможе, без должного достоинства. Целые главы о Мессии подогнаны в рамки каноничного текста с постоянной опорой на античных свободолюбивых классиков, что не может не удивлять смелостью мысли что получилась в итоге. Ведь книгу не запретили и некоторые священники даже советовали истовым пуританам читать столь "боговдохновенное" произведение. Тот кто читает в книге только религию не видит дальше своего носа.

Поражает воображение как умело отразил Джон Мильтон всю квинтэссенцию феодальных отношений современной ему Англии в этом произведении. Интригующе передано автором применение порохового оружия армией Люцифера, как решающего способа победы над ошеломляющей силой отца небесного (см. Пороховой заговор 1605 года). Только с помощью смертоносной хитрости и разума возможно одолеть природную стихию. Интересно раскрыто понятие труда, когда Адам и Ева были низвергнуты из Эдема, они сперва видят в нём презренную необходимость, а затем облагораживающее искупление.

Отличное творение в которой главная роль и симпатия всецело отдана злодейскому персонажу. Такая литература редка и потому читается с нескрываемым наслаждением. Эта сказка куда как лучше чем библейская, составленная ушлыми отцами церкви. Тут трудился гений и его живое слово струится в каждой строфе. Произведение настолько великолепно, что отдельные отрывки можно даже перечитывать и смаковать с нескрываемом удовольствием, просто потому что это красиво. Однако необходимо иметь ввиду, что поэзия у Мильтона, как по форме так и по содержанию, здесь достигает настолько небывалой высоты, что человек с идеалистическим направлением мысли беззастенчиво попадётся в капкан впечатлений после которых, с течением времени, религиозно-мистические понятия у человека лишь закиснут и от них уже будет тяжело избавиться. В этом вся суть гения. "Потерянный рай" понравится "и вашим, и нашим". Материалисты увидят здесь подлинное искусство вдохновлённое великими столкновениями буржуазии и аристократии, которыми нельзя не восхититься, идеалисты же исповедующие христианские догмы рискуют на полном серьёзе принять вымысел за чистую монету. Гёте, Байрон, Шелли, Пушкин - самые известные почитатели таланта Мильтона разглядели в его творениях мятежный дух исканий, требования века и стряхнули с него ореол религиозного фанатика.

Крайне занимательно тему морального падения раскрыл Мэтью Льюис "Монах". Да, это произведение неизгладимо останется с вами навсегда. Но где Льюис, а где Мильтон? Здесь нет полутонов, "Потерянный рай" полярен, полон противоречий и столкновений, его можно открыть в любом месте и в любое время, с превеликим удовольствием наслаждаясь изумительным богатством слова.

Прилагаю некоторые отрывки из произведения которые меня заинтриговали:

***
"Мятежный Властелин,
Осанкой статной всех превосходя,
Как башня высится. Нет, не совсем
Он прежнее величье потерял!
Хоть блеск его небесный омрачен,
Но виден в нем Архангел. Так, едва
Взошедшее на утренней заре,
Проглядывает солнце сквозь туман
Иль, при затменье скрытое Луной,
На пол-Земли зловещий полусвет
Бросает, заставляя трепетать
Монархов призраком переворотов,—
И сходственно, померкнув, излучал
Архангел часть былого света. Скорбь
Мрачила побледневшее лицо,
Исхлестанное молниями; взор,
Сверкающий из-под густых бровей,
Отвагу безграничную таил,
Несломленную гордость, волю ждать
Отмщенья вожделенного. Глаза
Его свирепы, но мелькнули в них
И жалость и сознание вины
При виде соучастников преступных,
Верней — последователей, навек
Погибших; тех, которых прежде он
Знавал блаженными. Из-за него
Мильоны Духов сброшены с Небес,
От света горнего отлучены
Его крамолою, но и теперь,
Хоть слава их поблекла, своему
Вождю верны. Так, сосны и дубы,
Небесным опаленные огнем,
Вздымая величавые стволы
С макушками горелыми, стоят,
Не дрогнув, на обугленной земле."

***
"Сатана со своими Ангелами лежит в кипящем озере, уничиженный, поверженный, но вскоре, очнувшись от потрясения, призывает соратника, первого после себя по рангу и достоинству. Они беседуют о несчастном положении своем. Сатана пробуждает все легионы, до сих пор так же находившиеся в оцепенении и беспамятстве. Неисчислимые, они подымаются, строятся в боевые порядки; главные их вожди носят имена идолов, известных впоследствии в Ханаане и соседствующих странах. Сатана обращается к соратникам, утешает их надеждою на отвоевание Небес и сообщает о новом мире и новом роде существ, которые, как гласят старинные пророчества и предания Небесного Царства, должны быть сотворены; Ангелы же, согласно мнению многих древних Отцов, созданы задолго до появления видимых существ. Дабы обмыслить это пророчество и определить дальнейшие действия, Сатана повелевает собрать общий совет. Соратники соглашаются с ним. Из бездны мрака возникает Пандемониум — чертог Сатаны. Адские вельможи восседают там и совещаются."

***
"Начальники выходят из рядов
Своих дружин; они к Вождю спешат,
Блистая богоравной красотой,
С людскою — несравнимой. Довелось
Им на небесных тронах восседать,
А ныне — в райских списках ни следа
Имен смутьянов, что презрели долг,
Из Книги Жизни вымарав себя.
Еще потомство Евы бунтарям
Иные прозвища не нарекло,
Когда их допустил на Землю Бог,
Дабы людскую слабость испытать.
Им хитростью и ложью удалось
Растлить едва ль не весь Адамов род
И наклонить к забвению Творца
И воплощенью облика его
Невидимого — в образы скотов,
Украшенных и чтимых в дни торжеств
Разнузданных и пышных; Духам Зла
Учили поклоняться, как богам.
Под именами идолов они
Языческих известны с тех времен."

***
"Последним появился Велиал,
Распутнейший из Духов; он себя
Пороку предал, возлюбив порок.
Не ставились кумирни в честь его
И не курились алтари, но кто
Во храмы чаще проникал, творя
Нечестие, и развращал самих
Священников, предавшихся греху
Безбожия, как сыновья Илия,
Чинившие охальство и разгул
В Господнем Доме? Он царит везде,—
В судах, дворцах и пышных городах,—
Где оглушающий, бесстыдный шум
Насилия, неправды и гульбы
Встает превыше башен высочайших,
Где в сумраке по улицам снуют
Гурьбою Велиаловы сыны,
Хмельные, наглые; таких видал
Содом, а позже — Гива, где в ту ночь
Был вынужден гостеприимный кров
На поруганье им жену предать,
Чтоб отвратить наисквернейший блуд."

***
"Никто не жаждет первенства в Аду,
Никто свои страданья не сочтет
Столь малыми, чтоб добиваться больших"

***
" Так чего же мы
Достигнем в Небесах, не обретя
Победы? Предположим, Царь Небес,
Смягчась, помилованье даровав,
Заставит нас вторично присягнуть
Ему в покорстве,— как же мы стоять
Уничиженно будем перед Ним
И прославлять Закон Его и Трон,
Его Божественности петь хвалы,
Притворно аллилуить, подчинись
Насилию, завистливо смотреть,
Как властно восседает наш Монарх
На Троне и душистые цветы
С амброзией пред Алтарем Его
Благоухают,— наши подношенья
Холопские! И в этом — наша часть
На Небе и блаженство: вечный срок
Владыке ненавистному служить.
Нет худшей доли! Так зачем желать
Того, чего нам силой — не достичь,
А как подачку — сами не возьмем?
Зачем позолоченной кабалы
Нам добиваться — даже в Небесах?
В себе поищем блага. Станем жить
По-своему и для самих себя,
Привольно, независимо,— пускай
В глубинах Преисподней. Никому
Отчета не давая, предпочтем
Свободы бремя — легкому ярму
Прикрашенного раболепства. Здесь
Воистину возвысимся, творя
Великое из малого. Мы вред
На пользу обернем; из бед и зол
Составим счастье. Муки отстрадав,
Преодолеем кару, и в Аду,
При помощи терпенья и труда,
К покою, к благоденствию придем.
Страшит вас этот мрачный, мглистый мир?
Но часто окружает Свой Престол
Всевышний Царь клубами облаков
Густых и сумрачных, не умаляя
Монаршей славы, но величьем тьмы
Ее венчая, и тогда гремят
В угрюмых тучах громы, испытуя
Свое остервененье, Небеса
Геенне уподобив. Разве мы
Не можем перенять небесный свет,
Как Победитель — наш Гееннский мрак?
Сокровищ вдоволь здешняя юдоль,—
И золота, и дорогих камней,—
Таит в себе; достанет и у нас
Уменья претворить их в чудеса
Великолепия; на больший блеск
И Небо не способно. Между тем
Страдание стихией нашей станет,
А ныне жгущий, нестерпимый зной —
Приятным; обратится наш состав
В его состав; мы, с болью породнясь,
Ее не будем вовсе ощущать."

***
"Так некто, в людном городе большом
Томящийся, где воздух осквернен
Домами скученными и клоак
Зловоньем, летним утром подышать
Среди усадеб и веселых сел
Выходит, жадно запахи ловя
Сухой травы, хлебов, доилен, стад;
Его пленяет каждый сельский вид
И сельский звук; но ежели вблизи,
Как нимфа, легкой поступью пройдет
Прелестная крестьянка,— все вокруг
Внезапно хорошеет, а она
Прекраснейшая в мире, и вместил
Всю красоту ее лучистый взор.
С таким же восхищеньем Змий взирал
На уголок цветущий, где приют
Столь ранним утром Ева обрела.
Телосложеньем Ангелу под стать
Небесному, но женственней, милей,
Невинностью изящною, любым
Движением, она смиряла в нем
Ожесточенье, мягко побудив
Свирепость лютых замыслов ослабить.
Зло на мгновенье словно отреклось
От собственного зла, и Сатана,
Ошеломленный, стал на время добр,
Забыв лукавство, зависть, месть, вражду
И ненависть. Но Ад в его груди,
Неугасимый даже в Небесах,
Блаженство это отнял, тем больней
Терзая Сатану, чем дольше он
На счастье недостижное глядел;"

***
"По милости Господней ты блажен,
Продленье же блаженства от тебя
Зависит,— от покорности твоей.
Вот суть остереженья: твердым будь!
Ты создан совершенным, но превратным,
Ты создан праведным, но сохранить
В себе добро — ты властен только сам,
Зане свободной волей одарен.
Судьбе не подчиненной или строгой
Необходимости. Желает Бог
Покорства добровольного, отнюдь
Не приказного; никогда Господь
Его не примет. Да и как принять?
Как в сердце несвободном различить —
С охотою иль подъяремно служит,
Лишь поневоле, ибо так велит
Судьба и выбора иного нет?
Я сам и Ангелы, что предстоят
Престолу Божию, блаженство длим
Подобно вам, поскольку мы верны
Покорству: нет у нас других порук.
Свободно служим Богу из любви
Свободной. Мы вольны Его любить
Иль не любить, сберечься или пасть.
Ведь пали некие благодаря
Ослушеству; их в глубочайший Ад
С Небес низверг Всевышний. О, паденье
С высот блаженства в бездну адских мук!"

Самсон-Борец, 1671

Роскошная поэма на библейский мотив. Автор рисует Самсона уже заточённого в казематы, смирившегося со своими ошибками. По мере прочтения всё время всплывало стихотворение Ивана Крылова "Слон и Моська". Могучего льва господня предал собственный народ отдав героя на поруганье врагам. Великая патетика мятежного духа звучит в этом творении с новой силой, как вспышка сверхновой. Мильтон громогласно обличает тиранов и раболепство перед ними, нищих духом, партию середины. Это зрелая работа, где автор точно знает что и как сказать чтобы оказать нужное воздействие на читателя. Жемчужина заслуживая любопытного ознакомления.

"Когда б в тот день пошел за мной Израиль,
Сегодня башни Гефа были б наши
И стали б господами мы, рабы.
Но разве для народов развращенных,
Что впали в рабство за свои грехи,
Ярем привычный не милей свободы,
Покой трусливый не милей борьбы?
Что избавитель, посланный им богом,
У них стяжает? Зависть, недоверье,
Презренье. Что б для них он ни свершил,
Они его в опасности покинут,
За подвиги ему хулой заплатят."

"По праву сильного народ мой в рабство
Был вами обращен, но отвечать
На силу силой вправе побежденный.
Как только я, кто схвачен был своими ж
За нарушенье договора с вами,
Один на утеснителей восстал,
Из соплеменника я превратился
В избранника небес, который призван
Освободить сородичей; а если
Был этими трусливыми рабами
Отвергнут избавитель их и предан,
Тем хуже им — они рабы поныне. "

Нельзя не привести трогательные слова И. Одаховской об этом произведении:

"Не следует, разумеется, отождествлять безусловно автора с Самсоном, однако перипетии жизни Мильтона нигде не отразились столь непосредственно: разрыв с первой женой — рана, не зажившая до последних дней, слепота, физическая немощь, бессилие перед лицом врагов после реставрации, монархии, арест, нищета, вынужденное бездействие после долгих лет славы, побед и упорной борьбы. В определенном смысле «Самсон-борец» суть последнее усилие «ради блага... народа», — апофеоза свободной личности, несломленного духа. Пафос мильтоновской драмы вдохновил Генделя на создание оратории («Самсон», 1741)."

Привожу несколько занятных моментов из произведения:

***
"Она ко мне три раза приступала,
Чтоб выведать упреками и лестью,
Слезами и объятьями, в чем сила
Моя и как меня ее лишить.
Я трижды обманул жену и к шуткам
Все свел, хоть убеждался всякий раз
В ее бесстыдстве, дерзости, коварстве
И, более того, в презренье злобном,
С каким она меня пыталась сделать
Изменником перед самим собой.
Тогда в четвертый раз она пустила
В ход женские ухватки и уловки,
Мне докучая ими день и ночь
В часы, когда усталому супругу
Особенно нужны покой и отдых,
И сдался я, и сердце ей открыл,
Хоть мог бы, будь я чуточку мужчиной,
Отринуть домогательства ее.
Но шею сам, обабившись, подставил
Я под ярмо. О, мерзость! О, пятно
На чести и на вере! За поступок,
Раба достойный, рабством я наказан,"

***
"Гиена, прочь! Оставь свои уловки,
Оружье лживых женщин, что сперва
Нас предают и клятвы преступают,
А после с покаянным видом молят
Простить их и с притворными слезами
Блаженство нам сулят лишь для того,
Чтоб вызнать, где предел долготерпенью
Мужчины и каким путем играть
На слабостях его иль силе можно.
Затем, но осторожней и ловчей,
Они вновь начинают строить козни,
Дурача самых мудрых между нами,
Кому не позволяет доброта
Ответить на раскаянье отказом.
Вот так и чахнем мы до смерти в кольцах
Змеи, что на своей груди пригрели,
А то и сразу погибаем в них,
Как я погиб — потомству в назиданье."

***
"Не оттого ль так у жен ведется,
Что, наделив их прелестью внешней,
Мало ума им дала природа,
В силу чего они не умеют
Благо злу предпочесть?
Иль оттого, что они чрезмерно
Склонны сами себя любить,
Значит, неспособны и быть
Вовсе иль долго другому верны?
Женщина под покрывалом девичьим
Наимудрейшим из нас представляется
Ангелом кротости;
В браке ж она подобна занозе,
Коей ничем не извлечь из сердца.
В браке она — это яд тлетворный,
Враг, к добродетели путь преградивший
И греховной стезей
Нас влекущий вслед за собой
С помощью чар и соблазнов плотских.
Как корабль не разбить капитану,
Коль такой рулевой у кормила?
Редкостно счастлив тот,
Чья способна жена
Быть достойной подругой!
Миром он наслаждается, ибо
Где добродетель сильней соблазнов,
Там блаженный покой царит,
Там свет неземной на земле горит.
Власть не зря над женой
Мужу господом вручена:
Эта власть, любою ценой,
Безраздельно им быть должна
Сохранена,
Чтоб свой краткий путь земной
Он прошел не рабом,
Гнущим хребет под семейным ярмом."

_______________________________

Среди малых раних работ заслуживает внимание - Элегия I, К Карло Диодати, 1626 года; Элегия VII, 1628 года; Космос, 1634 - похоже на Шекспировскую "Сон в летнюю ночь". Обязательно после знакомства со всеми работами нужно почитать страстно написанную статью А. Аникста о Джоне Мильтоне, который раскрывает его образ с научных материалистических позиций.