4 Золотая цепь, что тяжелее чугуна

Главным героем цикла заявлен капитан Диего Алатриста, и эту историю много лет спустя рассказывает его компаньон Иньиго Бальбоа, сын его погибшего друга, которому на тот момент было 16 лет.

Чем далее, тем более становится заметно, что книгу писал наш современник. Уровень рефлексии на порядок выше, чем у того же Дюма. Количество экшена - на порядок меньше. В книге всего два эпизода сражений - стычка с убийцами и финальная схватка за судно с золотом. Впрочем, книжка совсем крохотная. Большая часть времени посвящена экспозиции.

Бальбоа, уже будучи взрослым мужиком, трезво, без прикрас и бахвальства, рассказывает, что он видел и пережил в этот короткий период своей жизни. Он вспоминает Алатристе усталым мужиком средних лет, у которого ни семьи, ни дома, ни постоянной работы. Ничего, кроме репутации смертельного клинка. Полубродячий д’артаньянский образ жизни, постоянные драки и рискованные заработки, деньги не задерживаются на кармане, утекают сквозь пальцы, растрачиваются в кутежах. Маскулинная культура насилия, так называемая культура чести, может только укорачивать жизнь, но никак не продлевать ее. Культ смерти, когда умереть молодым, умереть в бою почетно и весело. И это проблема не только самого капитана, но и целой прослойки пиратов, наемников и прочих проходимцев-голодранцев.

Глава «Королевская тюрьма» - наглядный тому пример. Герои посещают последнюю попойку и, так сказать, проводы отважного забияки и кутилы, которого ожидает смертный приговор за то, что был дерзок не с тем, с кем следует (точно не помню состав преступления, возможно, там было и убийство). Мужчины едят, пьют, возносят в тосты в честь забияки, которого ждет славная смерть от руки короля. Ему сочувствуют, немного завидуют, но в целом, не осуждают и если кто-то и недоволен, то не системой в общем, а частными вещами («почему этот, а не тот»).

Но Бальбоа видит эту ситуацию не в героическом флёре, как может показаться, но скорее с горькой иронией, не высмеивая и не осуждая, и не желая ни высмеивать и не осуждать. Это очень взвешенная и трезвая позиция умудренного взрослого человека, возможно слишком прогрессивная для испанского Средневековья, но понятная современному человеку. Там же, в тюрьме, он спрашивает у себя, почему для мужчины менее предосудительно насиловать собственную дочь или бабушку, чем спать с другим мужиком.

После завершения их операции с абордажем судна с пиратским золотом, Бальбоа размышляет о том, чему служит Алатристе, какие принципы он исповедует, когда убивает ради того, чтобы король загреб себе еще как можно больше золота, которое осядет в его карманах и карманах его приближенных. И приходит к выводу, который настолько хорош, что я не буду перефразировать его своими словами, но процитирую почти полностью:

В этот миг мне припомнилось, как у стен Аудкерка началось возмущение в Картахенском полку, как из рядов начали выносить знамена, дабы не запятнать их мятежом, как я уж готов был примкнуть к восставшим, и как капитан, дав мне по шее, повел за собой со словами: «Король есть король». Только здесь, в севильском дворце, стал проясняться для меня невнятный прежде смысл этого догмата, только теперь понял я, что капитан хранил верность не этому вот рыжеватому юноше, стоявшему перед нами, не его католическому величеству, не истинной вере, не тем идеям, которые они воплощали на земле, а просто-напросто собственным понятиям о порядочности, принятым по доброй воле и за отсутствием иных, более, что ли, обширных и возвышенных, ибо те сгинули и прахом пошли вместе с невинностью юности. Понятия эти, каковы бы ни были они — верны или ошибочны, разумны или глупы, справедливы или нет, — помогали людям, подобным Диего Алатристе, противостоять хаосу бытия и вносить в него хотя бы видимость порядка. Так что, хоть и звучит это в высшей степени странно, хозяин мой, снимая шляпу перед королем, делал это не из верноподданнических чувств, не повинуясь дисциплине, не руководствуясь покорностью, граничившей с безразличием, но единственно — от безнадежного отчаяния. В конце концов, за неимением прежних богов, в которых веришь, и высоких слов, которые выкрикиваешь в бою, недурно обзавестись королем, и драться за него, и обнажать перед ним голову: по крайней мере, это лучше, чем ничего.

Резюмируя коротко: Алатристе придерживается неких принципов, потому что каких-то же принципов надо придерживаться!

За этим следует сцена, в которой король снимает с себя цепь и в качестве августейшей благодарности через посредника преподносит ее капитану. И для капитана она была «тяжелее чугуна», потому что связала ему руки еще больше. Ведь кто знает, сколько еще злодейств теперь предстоит ему совершить во имя монарха?