5 Пляска смерти

У меня часто случается так, что особо интересные фильмы я смотрю два раза подряд. Первый раз незнание сюжета мешает мне поглубже прорыть идею и сполна насладиться игрой актёров. Второй раз я уже всё знаю, и смотрю на развитие героев, реализацию идей, геометрию форм и т.д. Интересно, что в литературе так никогда не было. Мне всегда удавалось разделить форму и содержание во время прочтения и просто оставить новые открытия до будущих перечиток.

Иосиф Александрович прервал эту историю, потому что где-то с середины первого захода я осознал, что за восхищением формой и необычностью повествования потерял слишком много зёрен смысла. Так что как только поэма завершилась, я просто открыл её снова и прочитал ещё раз.

Раз уж так вышло, с формы и начну. Глубокие размышления о любви, жизни, взрослении и смерти обёрнуты в формат цирковой мистерии и густо политы метатекстом. Структурно поэма больше походит не на чёткую композицию классических музыкальных ритмов, а скорее на сложную джазовую импровизацию. Вместе с действующими героями повествования перед лицом читателя мелькают разные психотипы, пояснения автора, которые зачастую открывают новый виток отсылок, и другие сложносочинённые форматы.

Количество референсов ошеломляет с самой первой страницы. В какой-то момент понимаешь, что наслаждение строками при первом прочтении здесь может быть чуть ли не самоцелью, потому что слог у Бродского неторопливо-приятный, размышляющий и содержит много обращений к читателю. Однако в плане общего темпа повествования поэт не даёт остановиться, последовательно инспектируя огромный пласт страстей и чаяний человеческих, то предлагая серьёзные картины

Простись, простись, простимся с ним,
простимся, чья вина,
Что тишь да гладь нужна одним,
Другим нужна война,
И дробь копыт и жизни дробь,
Походные костры,
Одним - удар земли о гроб,
Другим - кларнет зари.

… то легко беседуя с читателем.

Читатель мой, внимательней взгляни:
Завесою дождя отделены
От нас с тобою десять человек.
Забудь на миг свой торопливый век
И недоверчивость на время спрячь,
И в улицу шагни, накинув плащ
И втягивая голову меж плеч,
И попытайся разобрать их речь.

Но хватит о формах. В стихах для меня это важное, но не главное. Несмотря на то, что поэма писалась в молодые годы, она во многом зрело-экзистенциальная и очень сильно про смерть или даже скорее про осмысление смерти. Странное шествие образов / смыслов / страстей по улицам Ленинграда. Подобно путешествию Данте, автор становится своеобразным Вергилием для читателя, терпеливо объясняющим, что читатель видит и как он должен это интерпретировать. Ну, хотя как Вергилием, скорее Хароном:

Ступай, ступай, печальное перо,
Куда бы ты меня не привело
Болтливое, худое ремесло,
В любой воде плещи, мое весло.

Но если рассказчик – Харон, то место действия, это, видимо … мрачное царство Аида. Да и сам вечно дождливый Ленинград тут периодически становится то Петербургом, то Петроградом, размывая пространственно-временные плоскости. Продолжая линию, получаем вместо образов персонажей их тени и созерцающего мистерию этих теней героя – читателя:

Никем незамечаемый порой,
Запомните, присутствует герой.

Voilà, вот и готова платформа для экзистенциальных экспериментов!

Вступите на эту платформу. Не бойтесь, что вашего культурного багажа не хватит чтобы понять все линии размышлений и отсылки. Если внимательно вчитываться в строки поэмы, идеи автора о хрупкости человеческого существования, непрочности чувств и запутанной анатомии жизненных страстей должны так или иначе найти отклик в вашей душе. И конечно же оставить задел на следующее прочтение.

А закончить разговор про поэму надо бы поэзией. Поэтический стиль «Шествия» бесконечно приятен. Доверительный тон, с которым Бродский разговаривает с читателем как-то сразу очень сильно располагает. Хочется бесконечно читать и перечитывать пассажи, вдохновляясь красотой сменяющихся ритмов и необычностью рифм.

Вот Дания. А вот ее король.
Когда-нибудь и мне такая роль...
А впрочем нет...
Пойду-ка прикурю...
Гораций мой, я в рифму говорю!

Не пожалейте времени на чтение и перечитывание этой поэмы. Иосиф Александрович воздаст вам сторицей.