4 Четвертый блин комом

Чувствую себя даже неловко, что с упоением прочитав три книги из тетралогии Юрия Слепухина о Великой Отечественной войне, писать взялась про четвертую, которая как раз вдохновила меня меньше всего.
Поэтому прежде чем перейти к разочарованию от последней книги, вкратце расскажу о совершенно очаровавших меня первых трех.
«Перекресток» - роман о школьных годах будущих выпускников 41 года - прекрасных идеалистах, умных, добрых, смелых и наивных, с великолепно написанной историей любви и началом войны, перечеркнувшим все. Пожалуй, нет способа лучше передать ужас войны, чем описать все ставшие прахом мечты и надежды людей, у которых отняли будущее. Обычно я не читаю несколько книг одного автора подряд, даже несколько книг, составляющих одну историю, «принимаю» порционно. Но здесь передо мной даже вопроса не стояло, читать ли дальше.
«Тьма в полдень» - здесь основной темой стала оккупация. Тяжелый мрачный роман, название которого прекрасно передает его дух. Здесь нет ни фальшивой героики, ни нарочитых зверств, только привычный повседневный ужас того, что в таких условиях нужно продолжать жить, а желательно еще и бороться, хотя это смертельно опасно и почти наверняка бесполезно. Последние главы книги - блестящий образец остросюжетности самой высшей пробы. Я, кажется, дышать забывала, пока дочитывала.
«Сладостно и почетно» - здесь история делает неожиданный кульбит, фокус смещается на героиню, ранее остававшуюся в тени других, да и место действия полностью переносится в Германию. Вижу по отзывам, что многих читателей это расстроило. Мне, конечно, тоже было жаль расставаться с любимыми героями (полностью пропавшими из повествования в этой книге). Однако сам роман считаю вершиной тетралогии с художественной, философской, исторической сторон.
И вот наконец завершающая часть цикла. Возвращение к любимым героям, долгожданная победа. Учитывая безусловный талант автора, казалось бы, у книги были все шансы на успех. Но тут вмешалась история.
Если первые две книги впервые опубликованы в 60-х годах, третья - в 80-х, то “Ничего, кроме надежды» - в 2000 году, а писалась, видимо, в 90-е - время, когда многие считали своим долгом говорить о том, о чем раньше следовало молчать. И тон, и стиль повествования по сравнению с ранними романами изменился довольно резко. Книга о завершении войны оказалась самой горькой из всех. Частично это объяснимо взрослением героев, столкновением с новыми обстоятельствами. И все же невозможно отделаться от ощущения, что автор переобулся в воздухе прямо в разгаре цикла. Герои «Перекрестка» или «Тьмы в полдень» никогда не стали бы во время короткого свидания, в момент, когда решается их будущее, спорить о судьбах России. Или превращать в политический диспут встречу с любовью своей жизни после четырех лет разлуки.
Я не оцениваю политической позиции автора, хотя, честно говоря, «развенчание мифов» именно в этой теме всегда воспринимаю болезненно. Победа в Великой Отечественной войне воспринимается в массовом сознании, в первую очередь, как подвиг народа, и всякого рода попытки раскрыть людям глаза как будто роняют тень на этот подвиг, хотя и будучи направлены в иную сторону.
Тем не менее, дело не в этом. А в том, что в погоне за правдой исторической (вне зависимости от того, насколько успешной она стала) пострадала правда художественная. Ладно бы дело ограничилось не слишком органичным вплетением в текст пассажей явно публицистического свойства (к примеру, спорам вокруг открытия второго фронта посвящена целая глава). Не только автор - практически все герои, за редчайшим исключением, стали рупорами политической мысли. К романным судьбам собственных персонажей автор словно бы вовсе потерял интерес - скомкал их, бросил. Сделав положенные программные заявления, они как будто оказались не нужны своему создателю. Это тем более обидно, что герои у Слепухина получились совершенно живыми, яркими, настоящими. Их имена имели все шансы стать нарицательными, как имена персонажей признанной русской классики. За три предыдущих тома они совершенно врезались читателю в сердце, но книга, обещавшая стать кульминацией, оказалась пшиком.
Взявшись за тетралогию, я удивлялась, почему романы Слепухина не ставят в один ряд с «Войной и миром» или «Тихим Доном». Казалось, у произведений есть все задатки романа-эпопеи. «А вот - поэтому», - поняла я, дочитывая «Ничего, кроме надежды». Представьте себе, что Григорий Мелехов в финале романа рассуждает о том, кто же все-таки прав - красные или белые. Или Андрея Болконского, размышляющего о несправедливости российского государственного устройства под небом Аустерлица. Примерно такие же эмоции вызывает Таня (прекрасная, противоречивая, удивительная, отважная Таня), клеймящая на последних страницах романа «горькую детоубийцу - Русь».
Видимо, литературе, чтобы стать подлинным искусством, нужно возвыситься над сведением исторических счетов.