5 Мне за границей нужно было сломаться, и я нашёл себе ломающую любовь(с).

Этот роман в письмах скорее роман-дневник. Писатель, вынужденный эмигрант, пишет женщине, которая запрещает её любить и говорить об этом в письмах к ней. Автор же не в силах заставить чувства молчать, доверяет их бумаге, но следуя поставленным ему ограничениям. Потому пишет обо всём, кроме любви.

Роман этот создаёт впечатление такой интимности, что верится в полное отсутствие редактуры. Мысли, мысли, мысли... Бесконечный их поток. Вроде бы связанный между собой, но в то же время и сумбурный.

Мысли в основном об эмиграции. Не о тоске по Родине. А об осиротевших разом людях. Людях, пытающих вроде бы наладить быт, но всё делающих не то...

Русские в Берлине, пишет Шкловский, селятся в основном в районе Zoo. И описывая животных зоопарка вначале книги, автор очень метко сравнивает их с людьми...

Русские в Берлине, пишет Шкловский, селятся в основном в районе Zoo, потому что похожи на этих зверей в клетках. Да, они в Берлине, но они не немцы. Они иначе едят, иначе говорят, иначе чувствуют. Носят одежду, даже не то, чтобы просто носят, относятся к одежде иначе.

Чужие. Всегда и везде. Даже если признаны обществом. Даже если талантливы, даже если выставляют свои картины и издают книги.

Тягучее, печальное, смиренное чувство чуждости, ненужности, нетаковости. Ненужный Европе, непонятный ей - русский эмигрант. Не отвергнутый, как нелюбимый поклонник женщиной, пусть он будет, это приятно, но не любимый и не принятый.

Принцесса живет в его доме.

Но живет она с другими.

Есть в книге одно очень характерное письмо. Где автор рассказывает Але сказку о девушке-мышонке,
которая, не зная о своей мышиной сущности, превратившись в прекрасную женщину при выборе возлюбленного из всех возможных вариантов выбрала - мышонка...

Шкловский был с Россией. Шкловский был эсером. Он видел будущее Родины в демократическом социализме. После 1918 г пути большевизма и эсеров разошлись. Началась борьба политических конкурентов. Имея общее дело, каждый смотрит на его реализацию по-разному. Об этом в том числе писал Пастернак в "Докторе Живаго" А Шкловский очень образно описал Пастернака. Так ярко, что не могу не поделиться с вами. Смотрите - Борис Леонидович будто живой, сидит прямо перед тобой.

А сам Пастернак был таким хорошим, что я его сейчас опишу. У него голова в форме яйцеобразного камня, плотная, крепкая, грудь широкая, глаза карие. Марина Цветаева говорит, что Пастернак похож одновременно на араба и на его лошадь. Пастернак всегда куда-то рвется, но не истерически, а тянет, как сильная и горячая лошадь. Он ходит, а ему хочется нестись, далеко вперед выбрасывая ноги. Пастернак сказал твоей сестре после многих непонятных слов:

— Вы знаете, мы как на пароходе.
Этот человек чувствовал среди людей, одетых в пальто, жующих бутерброды у стойки Дома печати, тягу истории. Он чувствует движение, его стихи прекрасны своей тягой, строчки их рвутся и не могут улечься, как стальные прутья, набегают друг на друга, как вагоны внезапно заторможенного поезда. Хорошие стихи.

В Берлине Пастернак тревожен. Человек он западной культуры, по крайней мере ее понимает, жил и раньше в Германии, с ним сейчас молодая, хорошая жена, — он же очень тревожен. Не из попытки закруглить письмо скажу, мне кажется, что он чувствует среди нас отсутствие тяги. Мы беженцы, — нет, мы не беженцы, мы выбеженцы, а сейчас сидельцы.

Пока что.

Никуда не едет русский Берлин. У него нет судьбы.

Никакой тяги.

Шкловский был эсером. Чернышевский, кстати, тоже...

Многие эмигрировали тогда, эмигрировал и Шкловский. Говорят, ушёл по льду Финского с одними саночками.
Но заграницей не прижился, оказался слишком русским, наверное. Просился домой, в Россию.

Шкловский вернулся и работал в России и во имя России. Ушла ли тоска при этом из его сердца?...