0 Если у вас нету дома, то вам его не потерять

Измученная хождениями вокруг этой книги Женька берет ее в руки. Отступать некуда, позади ноябрь, нужно отдать все кармические долги и не нести их в новый год.

Только давай без вот этого, упирается она. Мы читаем книгу про нацистскую Германию и видим в ней только нацистскую Германию. Без всяких.

Голоса в голове согласны, они знают, когда надо затихариться и позволить Женьке поддаться самообману.

«История одного немца» — это прям история одного немца и рассказывает о субъективном опыте ребенка/юноши из семьи немецких интеллигентов жить ету жизнь в Германии в течение четверти века перемен. Начинает ее герр Хафнер с началом Первой мировой войны, которая задала ему и его поколению определенный вектор развития (на этот момент ему семь, и он на самом-то деле совсем не Хафнер). Заканчивает описанием 1938 года — без пяти минут эмигрантом, но уже оценившим нацистские порядки

«Частный человек против тысячелетнего рейха» — ну как против, ровно настолько, насколько может быть против жестокой государственной машины человек, у которого свои взгляды на то, что людей с иной формой черепа нельзя жечь заживо, соседнюю страну — присоединять, потому что настроение такое, а политических противников — гноить в концлагерях, и у которого требуют от этих взглядов отказаться. Но он обычные мягонький человек: любит жизнь и своих близких, потому на амбразуру не спешит, то есть никаких ярких суицидальных бунтов, перестрелок и вот этого всего — ежедневная попытка не предать себя, но и не попасть под молох. И потому под порядки системы и представляющих ее штурмовиков Хафнер и его семья по необходимости прогибаются — не хотят сдохнуть раньше времени и получить визу на выезд. Делает ли это их хуже? Гы-гы, говорит голос в голове, как будто, Женя, есть только два стула. Жизнь вроде показала тебе, что стульев в комнате с мягкими стенами намного больше.

Много в книге, конечно, и отвлеченных рассуждений о том, что случилось и как так вышло, что Германия и мир оказались там, где они есть на момент написания (а это, судя по ремаркам автора, середина 1939-го). А еще почему нацистам все-таки удалось очаровать целую нацию, но выкладки эти без избыточных цифр и морализма. Потому что… Ну помните, это все ещё история одного немца-эмигранта, который своими мемуарами хотел подзаработать на чужбине, а не история одного немца-социолога-психолога, который пятьдесят лет провел в архиве.

Получилось ли читать эту книгу чисто как опыт жизни человека в 40-х? Неа. По многим причинам, конечно. Из запоминательного, например, такое выстрелило мне в ногу.

Я боялся только, что в течение этих пяти месяцев, покуда я буду здесь готовиться к экзамену, неизбежно начнется превентивная война западных держав против Гитлера, и я буду вынужден принять в ней участие на неправедной стороне.

«Неправедной? — переспросил отец.— Неужели ты считаешь, что французская сторона была бы для тебя праведной?»

«Да, — решительно ответил я. — В данном случае — да! Обстоятельства таковы, что Германия может быть освобождена только зарубежными странами».

«О боже! — с горечью воскликнул мой отец. — Быть освобожденными зарубежными странами! Да ты сам не веришь в то, что сейчас сказал. Помимо всего прочего, никого нельзя освободить против его воли. Таких примеров не было, нет и не будет. Если Германия захочет освободиться, ей придется это сделать собственными силами».

«И ты видишь какой-нибудь путь для освобождения собственными силами в нынешних условиях?»

«Нет».

«Значит, остается только...»

«Это «значит» нелогично, — заспорил отец. — Один путь перекрыт, но отсюда не следует, что есть другой. Мы не должны тешить себя иллюзиями. Германия после восемнадцатого года только то и делала, что тешила себя иллюзиями. Результатом стал нацизм. Если немецкие либералы и сейчас спасутся бегством в иллюзию, результатом будет власть оккупантов».

«Наверное, это все же лучше, чем власть нацистов».

«Не знаю, — сказал отец, — далекое зло всегда кажется меньше, чем то, которое прямо перед тобой, — но только кажется. Я, со своей стороны, и пальцем не пошевелю, чтобы дать совершиться оккупации моей родной страны».

«Но тогда не остается вообще никакой надежды?»

«Да, — ответил отец, — пока да».

Берегите любимых, мойте фрукты перед едой, постарайтесь в любых условиях не дать убить себя и человека в себе, какие тут еще придумать новогодние пожелания.