5 Отведайте и вы из этого кубка

Добрых 9 лет прошло, прежде чем я вернулась в мир "Шоколада". Это для кого-то целая жизнь. Мой сын родился незадолго до, а сейчас ему 13. Мне было интересно, почувствую ли я ту текучую магию писательницы, которой я наслаждалась в юности. Ни у одной прочитанной мною книги Джоанн Харрис не было оценки ниже четверки. И я боялась. А ну как, магия не вернется? Иногда возвращение к истокам грозит горьким разочарованием.

И поначалу я таки почувствовала его, этот горький укол. Он явился ко мне в виде злости на Вианн. Да как ты смеешь быть какой-то эзотеричкой, видеть ауры и оправдывать Бама и Пантуфля, это невидимые "друзья" ее дочерей? Да как ты отваживаешься говорить про свою аутичную 4х-летнюю дочь, что она вполне нормальна, только не разговаривает, но ей это и не нужно? Она живет совсем другую жизнь, эта Вианн, нежели обуржуазившаяся я. Она живет в Париже в домике, переделанном из речного трамвайчика, вместе с возлюбленным цыганом Ру.

Но, вы знаете, постепенно, горькое чувство растворилось в крови без следа. Харрис все же смогла. Смогла увлечь меня безалаберной путешественницей, прекрасной матерью, вернувшейся по зову давно умершей подруги в Ланскне. И не зря она туда вернулась. Автор поднимает куда как тяжелую тему арабских иммигрантов. Думается мне, это бич современной Европы, но, к сожалению, это не моя проблема, рассуждать особо компетентно я не могу. Как мне кажется, автор тут проявлет толерантность и мудрость, говоря, что мир любит всех своих детей, хорошо бы еще дети могли ужиться вместе, тем более в небольшом городке.

Ланскне теперь поделен пополам: в одной его половине все так же живут месье Кюре с черно-белым мышлением, Жозефина, ушедшая от своего абьюзера-мужа, сплетница Каро, ее сын Люк, и прочие, и прочие знакомые нам жители городка. А вот через реку обосновались пришедшие из Марокко иммигранты. Еще несколько лет назад пришлые и коренное население вполне себе ладили, дети мирно играли на набережной, женщины мирно менялись рецептами и ходили друг к другу в гости, мужчины встречались поиграть в нарды или обсудить новости. Даже колокольни к мессе и зов с минарета мечети вполне сочетались друг с другом.

Но все изменилось с прибытием в Ланскне Карима Беншарки и его сестры Инес. Ничего такого, но... и дети перестали играть, и женщины перестали вместе готовить, и мужчины начали обходить друг друга по другой стороне тротуара. Женщины в заречье и вовсе стали покрывать волосы хиджабом, в том числе и девочки, отсюда пошли первые волнения в школе, директор которой хотел и вовсе хиджаб запретить.

И вот в такое напряженное время в городок возвращается Вианн. Конечно, она будет не она, если не попробует что-то изменить, что-то наладить, и, конечно, в первую очередь с помощью еды. Как мы слышим слова автора "язык еды - универсальный, хочешь наладить отношения - начни с еды", так и Вианн, поселившись в старом домике старушки Арманды, первым делом варит персиковый джем из персиков в саду. И варит она его так, что я чуть было не побежала намазывать варенье на тост, настолько было вкусно от слов. Харрис - автор чрезвычайно сенсорный, умеет написать так, что будешь ощущать "и вальсы Шуберта, и хруст французской булки". Так вот, Вианн сварила джем и предлагает его арабской семье из домика напротив, и налаживает-таки отношения. И кажется, что вот-вот дело в Ланскне пойдет на лад, но как только речь заходит о Кариме Беншарки, все начинает резко портиться. Почему?

Харрис нам устраивает настоящий детектив: кто такой этот Карим, сестра ли ему его сестра, почему пыталась утопиться Алиса, одна из девочек из семьи домика напротив, что случилось с месье кюре, наконец, почему жители Ланскне, которые молились на него в прошлых частях, теперь торопятся изгнать его из города? Книга объемная, но действие в ней очень интенсивное, напряжение и держит, и держит, и это вот та книга, из-за которой я не спала до 3х ночи. Давненько такого не было, и я очень рада, что в итоге не побоялась и вернулась к автору 9 лет спустя. Правда, теперь я должна отмотать назад свои лишние килограммы на беговой дорожке, но это того стоило.