4 Дорога уходит вспять

Вообще-то наивная левачка-общественница Бруштейн должна была с энтузиазмом обличать кровавый царистский режим, вальсы Шуберта и хруст французской булки. Но делает она это вяло, неохотно, без того конъюнктурного рвения, которое отличает многих советских авторов, родившихся до революции (а, значит, во грехе). Наоборот, через все эти эсдековские реверансы, классовую борьбу униженных с оскорбленными и космополитическую мещанскую местечковость, как солнце через кроны деревьев, закрывавших тот вагончик, проглядывает Великая Российская Империя.

А сам трилогический мемуар, несмотря на его почти нарочитую детскость и несколько восторженный гуманизм, служит редким в наше смутное время образцом подлинной человечности.