5 угар муниципий

Нахрен правду... 

С событий  «Чагинска» проходит 17 лет, и главный герой Виктор (всё ещё без фамилии) предстаёт перед читателем средненьким таким, скучающим человеком со средненьким таким, скучным бизнесом. Виктор бросил пить и пристрастился к хлорофиллу, ютуб-каналам и попыткам обольщения блондинок. Но, естественно, не было бы книги, если бы автор позволил своему герою и дальше жить себе и не париться. Запариться придётся, и желательно где-нибудь в Чагинске, в съёмной комнате в домике Снаткиной, которая... ну, которая... понимаете?.. *напряжённо молчит*

Дело в том, что Чагинск — синоним фатализму: он неотвратим, как деменция, и устойчив, как некоторые формы гонореи. Чагинск засасывает и тянет на дно; можно лечиться чагой, струёй бобра, налимьей слизью, лисой и местной карательной медициной — толку не будет, от Чагинска нет антигистаминных и противошушунных, так что если тебя выбрали...

Романа, например, не выбрали, и поэтому от нечего делать он оказался охоч до глупых игр в детектива и попыток в писательство. Налицо кризис среднего возраста: провинциальный звукорежиссёр (или кто от там?) уже не знал, на что ещё на пороге заката лет себя потратить, и тут какой-то курьер-меценат присылает ему зажигалку, которую Роман 17 лет назад видел в Чагинске, когда пропали двое парней... Ах, Чагинск, — родина чаги и угара муниципий: восемь тысяч человек, два кладбища, пустой постамент под памятник и симпатичная библиотекарша... Вдохновение для книги само нашло Большакова, но проблема и счастье Романа в том, что его никто не выбрал.

А вот Виктор, напротив, по локоть в шушуньей шерсти: Хазин испугался и решил сдохнуть, Фёдор максимально подозрителен, пьяная в зюзю Зизи просит не рассказывать ничего шушуну, а сам шушун приколист тот ещё. Не зря просила бабка Виктора ни при каких обстоятельствах не возвращаться в Чагинск.

Светлов что-то где-то всё-таки построил и теперь ловит налимов на раритетную удочку в своём карьере, Сарычев повысил квалификацию и теперь делает чучело из города, Фёдору опять лишь бы кого-нибудь чужими руками похоронить, а Снаткина... Снаткина, она...

Чагинск! Александр Пересвет, адмирал Чичагин и Макарий Ингирьский — три кита, на которых держится сюрреализм угара муниципий, а где-то на китах Светлов строит космодром для полётов к чистым снегам Энцелада. Чагинск не прост: он прикормил шушуна и начал вырабатывать квинтэссенцию провинциального безумия, к которой даже у многих местных нет никакого иммунитета. Чагинск! На почте нет посылок, в аптеках отсутствует хлорофилл, а в людях — ген сопротивляемости к алкоголю. Уезжают ли люди из Чагинска — загадка та ещё: может, лежат на старом кладбище по трое в могиле...

Чтобы понять моё очарование историей, следует знать, что я прикупила ещё парочку электронных книг Веркина. Где-то штук пять. Обе книги из этой серии достаточно долго читались, но это именно тот случай, когда всё к лучшему: чем длиннее и витиеватее здесь в потоках текста текучесть мысли, тем красивее вырисовывается картинка. Временами она уродливая, купированная, утрированная, непонятная, страшная, ироничная, злая, жестокая, глупая, очаровательная, живая... Это очень разносторонняя история, однако, с весьма определённой атмосферой. И эта атмосфера (точнее, её явное наличие), на мой взгляд, — именно то, за чем любому писателю любого жанра нужно гнаться.

Правда, чуть было не пустившая героев на корм провинции, не значит в Чагинске ничего: виноват шушун, это ясно. Не ясно, зачем Светлов ловит налимов, а Сарычев делает чучело города, но, возможно, они всего лишь иллюстрируют очередную мысль. Вот  Снаткина — персонаж весьма определённого направления, и она, очевидно, занимается тем, что... *загадочно молчит*.

Подлый шушун хочет какую-нибудь жертву, и Виктор с тяжёлым сердцем жертвует: зарождающейся любовью, небольшой дружбой, возможностью узнать правду и даже немного своей жизнью, обречённой теперь на дом Снаткиной, велосипед и Чагинск. Возможно, впридачу достанется немного местного безумия, кто его знает. Но Снаткиной, как-никак, нужен какой-то преемник.

Нахрен правду.