1 Чайка? Не, не то

Мдэ. Как бы так помягче выразиться... Когда мужчина "далеко за" играет в мартисьюизм - это жалко. Понимаю, что Станиславский и Немирович-Данченко ногой пихнули в постановку те смыслы, которые Чехову и не снились, но если читать только текст (и у тебя никто не стоит, приставив нож к горлу - "восторгайся классикой, скотина"), то картина удручающая.

В центре всей фигни - Тригорин. Одна баба валяется у него в ногах, чтобы он остался. Вторая баба, дико молодая, сходит с ума, когда он её бросает, бегает за ним и глядит в щёлочку. Тригорин, само собой, писатель и знаменитый драматург. Чиста проста совпадение, что так похож на автора. И весь Тригорин такой: "Я не знаю, что происходит. Я весь такой мягкий, противоречивый такой весь". Мимо прыгает Треплев: "О, нет, он такой великий! А я пишу, пишу, а его уровня не достиг. Пойду роскомнадзорнусь!".

Великие любови рассыпаны по вкусу. Маша влюблена в Треплева. И страдает, и страдает. А на обрыве стоит берёза и томно так и трепещет, так и трепещет. Признаться в чувствах к мужику? А как же очищающее страдание? Медведенко влюблён в Машу. Полина Андреевна в Дорна. Все говорят ужасно выспренними фразами, вроде "Это траур по моей жизни. Я несчастна", но если ты скажешь, что это настолько же живые персонажи, как один раз переваренный картон, тебя на улице будут поджидать театралы с боевыми биноклями. Это великий приём великого Чехова.

Что не так с Треплевым? Я не знаю. Никто не знает. Одно дело, когда он стреляется, когда ему баба отказала. Другое, когда "ах, я не такой крутой, как Тригорин (читай: Чехов), у меня не льётся текст сам по себе". Или когда вот такое: " Вы нашли свою дорогу, вы знаете, куда идете, а я все еще ношусь в хаосе грез и образов, не зная, для чего и кому это нужно. Я не верую и не знаю, в чем мое призвание". И ведь сто к одному сам Чехов писал раньше на такое пародию (это из "Драмы"): "— «Анна. Вас заел анализ. Вы слишком рано перестали жить сердцем и доверились уму. — Валентин. Что такое сердце? Это понятие анатомическое. Как условный термин того, что называется чувствами, я не признаю его"". А ещё Треплев безвозмездно помогает престарелому отцу, не иначе.

Никто никого не слушает, каждый вываливает тонну экспозиции и своей мотивации. Для того, чтобы всё это выглядело не так выспренне, временами персонажи мутят что-то насчёт быта, как если бы Михалков пытался снять нечто в стиле диалогов Тарантино.

Меня все бесят. Самой живой там выглядит вставная пьеса про Мировую Душу. Она выморочная, но не настолько демонстративно неискренняя и скроенная по лекалам, как основное действо.

Это считается классикой драматургии, причём и зарубежом тоже? Мне жалко человечество. Честно. Дамы и господа, театр не умер, он просто сильно заболел. Прописываю больше новых форм внутривенно, меньше попыток "в реализм". Мартисьюизм - под нож!