4.5

Всё повествование разбито на части, и каждая часть в свою очередь состоит из «осколков» 3 видов: либо это «Новости дня», читая которые, у меня создавалось абсолютно точное ощущение того, что я беру газету и просматриваю её «по верхам»: обрывки, начала или же концы статей, заметок и т. п. — словом, всё, что успевает попасть в поле зрения за короткий миг. Либо — «Камера обскура», которая действует по тому же принципу, с той лишь разницей, что на этот раз в наше поле зрения (её объектив) попадают вещи, люди, события, которые мы не вольны выбирать (как, скажем, ту же статью в газете: осточертела – перевёл взгляд на другую страницу). Камера может выхватить истории более весомых людей, чем тех простых рабочих, студентах, о которых идёт речь в «осколках» третьего вида. Из этих можно извлечь хоть какой-то сюжет, если здесь вообще можно говорить о сюжете. И вот в первой части «42-ой параллели» мы читаем историю Мака, перемежающуюся новостями дня и видами из камеры, ожидаем её продолжения во второй части — новости-то те же самые, ан нет — пошла история уже других людей. Я начинаю ждать, что так будет и дальше: в каждой новой части новый человек — но снова не тут-то было! Дос Пассос берёт и увязывает вдруг этих людей вместе, и отношения их оказываются в запутанном узле.
И — пожалуй самое большее, что мне понравилось — если бы автор рассказывал историю об одном человеке, то мы судили бы о ней с позиции этого человека, находясь на его стороне, но автор рассказывает о детстве и развитии каждого, кого затем столкнёт, и мы сочувствуем каждому, понимая неразрешимость ситуации, невозможность её благополучного исхода для всех!
Роман прочитала, когда ещё свежо было воспоминание от Фолкнера, так что сравнивать эти произведения себя заставлять не приходилось. Особенно схожи атмосферы их, когда начинаются описания жизни девушек, вынужденных проституток, ну или так или иначе попавших на этот путь.
Кстати, о грамматике. Иногда совершенно исчезают какие-либо знаки препинания, и я нахожу, что это большой плюс: поток сознания (вот ещё общее с Фолкнером!) обретает такую силу и мысль настолько напряжена, что не до них. Безумной красоты отрывок я даже выдрала в цитату (редко так делаю):

Американец не должен плакать он должен быть приветлив и серьёзен и грустен и когда меня завернули в звёздное знамя и на фрегате привезли хоронить домой мне было так грустно и я никак не мог вспомнить довезли меня домой или похоронили в море но во всяком случае завернули меня в старое славное знамя.

Начиная с части про Эллинор и про встречу двух девушек в музее я стала так отчётливо представлять персонажей, что захотелось их рисовать. С немногими книгами было так (книга не обязательно должна для этого впечатлить больше всех прежних, но как-то по-особому запасть, проникнуться ей нужно). Единственный раз, правда, когда это выплеснулось — был с «Врачом своей чести» Кальдерона, и то потому, что не стыдно было исписанные матом истрёпанные поля библиотечного тома зарисовывать чем-то лучшим, чем мат и недоумённые записи разных тупых студенток относительно поведения героев пьесы. Но я отвлеклась.