Тема у книги настолько *хочется сказать беспроигрышная, но я стараюсь удержаться, ведь не такая же я, в самом деле, циничная скотина* моральная, что оценивая роман боишься ляпнуть хоть слово против. Кажется, что любая критика произведения равносильна поддержке нацизма. А я очень, очень не люблю нацизм. Убийства чудовищны в любом виде, массовые же истребления народа – чудовищны невообразимо. И то, что обрушили нацисты на бедных евреев поневоле превратило мое сочувствие в чуть ли не любовь к еврейской нации. Что, само по себе не менее глупо, чем нацизм. Особенно из уст человека, по крови весьма от семитов далекого. Однако вернемся к книге. Перед нами история об известном немецком (упс!) актере и режиссере, попавшем в мясорубку первой мировой, а позднее – в машину смерти евреев, топливом. Ведь понятное дело, он был не просто немец, он был еврей. Находчивый герр решил использовать его таланты с максимальным КПД – зачем привлекать этого неумелого человека к тяжелому, а главное, неэффективному труду? Ведь можно выжать из него продукт получше – пусть создаст фильм о рае на земле под названием «Терезин». И вот наш герой оказывается перед чудовищным моральным выбором – умереть отказавшись от позора на всю Жизнь, или просто – умереть?
Попутно мы узнаем всю поднаготную человека, изучим нутро от и до, от спущенных штанишек и первого сексуального опыта, до дней предшествующих часу «Х». Курт Герсон человек, безусловно, талантливый. Фантазер, душа компании, а главное – интеллигент до мозга костей. То есть человек, ставящий мораль выше выгоды, сомневающийся в своей правоте и чистоте помыслов, тонко чувствующий и остро реагирующий. Симпатичный, очень симпатичный, вдумчивый, едкий и ужасающийся зверствам, которые творит война… Всё так, но… Он, как и все интеллигенты, нытик. Невротик. Зануда. А главное – это уже претензия к автору, а не к герою – книги об ужасах войны или Холокоста нельзя писать эмоционально. Это непоправимая ошибка. Только сухо, только бесстрастно. Именно так они пробирают. Пусть почитает Симонова и поймет, как нужно писать о таком. Его же читать … не противно, нет. Но как-то неловко. Как будто видишь, как кто-то выставляет себя посмешищем.