5 Еврейское гетто и Холокост глазами ребенка

Книга Маши Рольникайте «Я должна рассказать» для меня не столько открытие книжного года, сколько открытие всей моей жизни. Говорю без пафоса и без преувеличений, ведь то, что я знала о еврейском гетто и Холокосте до прочтения данной книги, слабо похоже на реальную историю бедствий и ужасов, которая когда-то была ежедневным существованием для обыкновенных людей. Среди этих людей могла бы быть и я, стоило мне родиться несколькими десятилетиями раньше, всего на каких-то 50 лет вглубь временного исчисления.

В учебниках истории мы читаем такие слова, как «расстрел», «фашизм», «война», «оккупация». Но знаем ли мы их суть? Как прочувствовать то, что складывается из обычных букв, как понять эти слова, ощутить их своей кожей? Благодаря теперь уже бессмертным записям Маши Рольникайте, это сделать можно.

Маше было 14 лет, когда Литву захватили немцы, её сестрам и брату — 17, 8 и 6, соответственно. Им было столько же, когда их заставили носить специальные нашивки на одежде, запретили учиться в школе, а после контактировать с высшими расами, согнав евреев в клетку, как скот, и построив вокруг домов и улиц заборы. Затем евреям запрещено было рожать детей. Их использовали как рабочую силу или расходный материал или забаву на потеху — с ними можно было делать что угодно.

Голод, мор, насилие, убийства, издевательства — можно составить карту ужасов, до которых способен дойти человек. Я не могу поверить, что это возможно, но это было, а значит человек — самое страшное, что создала природа. Ни один хищник не способен так издеваться над своей жертвой, доводя её до полного психологического и физического унижения.

Дневниковые записи Маши были заучены ею наизусть. Понимая, что листочки, на которых написана страшная правда, могут потеряться, что за них её и её семью могут расстрелять, она заучивала каждое слово, каждую строчку, заставляя свой мозг перерабатывать множество ужасов, заставляя ежедневно помнить унижения, дабы донести историю нам, потомкам.

Позже, оказавшись в концлагере, Маша прятала тетрадки в ботинки, дабы пронести их мимо надсмотрщиц. Женщины-заключенные, понимая, насколько ценно то, что пишет Маша, помогали ей тоже, шелестя страницами и запихивая их костлявыми от голода пальцами в хилую обувку или зарывая около бараков, предварительно засунув в бутылку, чтобы сохранить себя в мелко написанных буковках, чтобы сохранить память о себе и остаться жить, несмотря на ужасы, сломавшие их тело, но не дух.

Помню одну картину из Машиного повествования, из концлагерного существования, помню, потому что это... это невозможно убрать из памяти. Тем, у кого прохудились или разваливались ботинки, выдавали деревянные. Представьте себе деревянные колодки, в которые вы должны засовывать свои больные ступни в сильный мороз. А затем представьте, что вы надели эти деревянные обрубки и должны в них идти рыть траншеи, утопая в снегах. Как вы думаете, что станет с ногами? Они примерзнут намертво к деревянной поверхности. Таких заключенных после обморожений загоняли в газовые камеры. Но прежде чем их умертвить, над ними издевались, заставляя других заключенных их раздевать и мыть. Так Маша мыла женщину, понимая, что не сможет раздеть её, не причинив боли, но должна, иначе её убьют. Должна снимать деревянные ботинки, отрывая почерневшую кожу и обмороженное мясо под страшные нечеловеческие крики.

Однажды в концлагере их выстроили в линейку: приехал главный эсэсовец из Риги. До этого несколько человек сбежали из лагеря, за что заключенным сообщили - «за это пострадает каждая третья». Он шел вдоль ряда и отсчитывал каждую третью, она должна была сделать шаг вперед, а после — расстрел. Это как русская рулетка с человеком вместо барабана револьвера. Маше удалось избежать это участи, но другая Маша, её подруга, оказалась девятой.

Маша Рольникайте пережила все издевательства, страшнейший голод, физические утренние зарядки, изнуряющую работу, указующий перс эсесовца-револьвера, пережила смерти близких и любимых, пережила психологическое и физическое насилие, пережила, неся в себе слова о происходящем, неся в себе память, заучивая и повторяя ежедневно историю гетто и холокоста наизусть, чтобы после написать об этом и отдать эту память нам.

Маша Рольникайте умерла вчера в Петербурге на 89-м году жизни. Но Маша жива. Она здесь, в этой небольшой двухсотстраничной документальной повести, изданной «Самокатом» под редакцией Ильи Бернштейна. Работа над книгой продолжится: будет создана передвижная выставка, существует сайт с массой видеоматериалов про холокост, с множеством интервью и с видеозаписями.

По ссылке вы можете послушать Машу Рольникайте — https://vimeo.com/140037142

Она говорит о том, то когда её выносили солдаты на руках, когда немцы были повержены, она думала только об одном: «Теперь меня не убьют».

Несмотря на то что в книге сохранены настоящие фамилии, что она насыщена только реальными фактами, сейчас есть такие люди, которые не верят в Холокост и утверждают с пеной у рта, что ничего такого не было и быть не могло, несмотря даже на страшные записи и фотографии. Фото- и видеомонтаж, — кричат они.

А еще есть те, которые пережили нечто подобное, но просто не хотят помнить, и, запираясь в неведении, оскорбляют Машу и её историю словами, недостойными существования. «Писали бы лучше о любви», «что вы копошитесь в своем Холокосте». Как можно было такое сказать? Уму непостижимо.

Память — страшная вещь. Иногда у меня болит палец левой руки или переломанная когда-то нога — память играет злую штуку, дает боли вторгнуться в уже сросшиеся кости. Помнить больно, и не только физически больно (не представляю, какую боль чувствовала Маша, помнив). Но помнить нужно. Помнить — жизненно необходимо. Потому что без памяти не будет будущего. Без памяти не будет счастья. Без памяти не будет толерантности.

Без памяти не будет сочувствия и сопереживания, которые помогают ставить себя на место другого человека и которые являются панацеей от идеологии, фанатизма, фашизма и национализма.

Чем еще вылечить распри во всем мире? Только сочувствием и сопереживанием, которые частично рождаются из памяти и благодаря ей. Читайте Машу Рольникайте и помните. Помните во что бы то ни стало.