3

Что я могу сказать…
В руки мои попал какой-то шпионский роман, да ещё с претензией на серьёзность. Суть претензии в том, что если бы это был вот до точки шпионский роман, то здесь либо всё всем удавалось, либо не всё — но тогда именно в этом «не удалось» заклчалась бы главная трагедия, а тут… трагедий вообще нет. Так, драмы, мелочи жизни, неприятности и неурядицы, и — много их, вот в чём штука. Вместо одной линии — несколько. Я не говорю, что это плохо, напротив, но так получается какая-то непонятная смесь, вроде недосоленного грибного супа, который в последнее время стали подавать в нашей столовой: кажется, что суп, а вот на тебе: ни соли, ни вкуса, и грибы полусырым боком плавают.
Хотя, это почему же вкуса нет. Людей-то ещё как хорошо представляешь. Характеры разные, сложные. Майетт вообще выделяется из привычных описаний евреев того времени: из-за своего твёрдого в деле положения он ни от чего не отступает просто так, как отступил бы среднестатистический затюканный еврей из книжки про 30-е годы. Корал, артистка Варьете, обнаруживает необычайную чистоту мыслей, а Джанет Пардоу, несмотря на прочное положение своего дяди, которое могло бы помочь ей с развитием интеллекта не в одну только сторону украшения себя — простите, тупость. Сначала ратуешь за успехи пробивной журналистки, а потом жалеешь-таки её ограниченный сенсациями ум: за строчками набора она не видит людей. Жалеешь Корал, конечно. Что вместо Майетта она попала в лапы к такой непроницательной гедонистке. Майетта — что так незаметно для себя впустил в свою жизнь тупицу. Их вместе — что разнесло в разные стороны, хотя они могли бы открывать друг в друге новые прекрасные стороны, чего не смогут делать при нынешнем раскладе партнёров. Грюнлих омерзителен своим враньём, но когда я вижу эти строки, Перечип во мне радуется:

— Встаньте.
С паспортом Майетта в одной руке, перебирая другой серебряную цепочку, он повиновался, и они осветили его фонарём с ног до головы. Он был без пальто и дрожал от холода. Один из солдат засмеялся и ткнул его пальцем в живот.
— Они проверяют, настоящая ли она, — объяснил водитель.
— Что настоящее?
— Ваша округлость.

Ибо больше всего на свете Перечип ценит свою округлость.
А не понравилось то, что приведённые в книге названия будапештских зданий-достопримечательностей какие-то вовсе не венгерские. И я оч сомневаюсь, что в этом виновато отсутствие диакритических символов, и ещё более сомневаюсь в том, что их убрала моя книжка. Будь я занудой, я бы полазил в тырнете, но, знаете ли — лень и другие дела не пущают.