4

«Cara captivitas» — «милый плен».
Кто же у кого в плену — библиофилы у книг или, может быть, книги у библиофилов?

Ура! Оказывается, я не такая уж старая!
И вот почему: на моей памяти любимый магазин назывался уже не КОГИз, а просто «Книги».
Покупатели в нем, конечно, были особенные: провинциальные интеллигенты-очкарики и записные отличники – книжная детвора. Но никаких собирателей-коллекционеров в нем не наблюдалось.
Букинистического отдела (а тем более антикварного) в райцентре не водилось, а подписка «на Дюма», о которой с мечтательным придыханием шептались посвященные, и которая досталась районной библиотеке, как я сейчас понимаю, этому разряду книжников и даром была не нужна.
А книга Олега Рябова как раз о них, о тех самых никогда мною не встреченных в жизни людях – коллекционерах-библиофилах.

Хорошая штука — читать книги, возможно, неплохая — писать их, но истинное наслаждение — хранить те, что когда-то были написаны.
Английский библиофильский парадокс

Истинное наслаждение, огромные деньги, а иногда и достаточно опасное дело - это собирательство инкунабул, альдин и эльзевиров. И не только их, ставших символами седой старины и редкости в мире книг.
А первые издания классиков? А книги с автографами литературных и не только литературных гениев?
А тома с эксилибрисами знаменитых хозяев?
А всякого рода казусы, ошибки и запреты, сделавшие знаменитыми отмеченные ими страницы?

Истории о книгах и книжниках, рассказанные Олегом Рябовым, покруче многих детективов.
Тут и возникающий из небытия экземпляр Библии Францыска Скарыны, и поддельный автограф Пастернака, и приклеенная к старым газетам бесценная растопчинская афиша времен войны 1812-го года.
А «Мертвые души»? Три прижизненных экземпляра, в обложки которых потом были вклеены полуистлевшие кусочки сюртука Гоголя и его сапога, а в крышку третьего врезана фаланга мизинца правой руки писателя?
Личная история Олега Рябова на страницах КОГИЗа переплетается с историями таких же книжных фанатов-букинистов, а также со множеством имен, очень знаменитых и просто известных людей, так или этой иначе касавшихся этой стороны книжного мира.

Библиофил — это тот, кто собирает книги потому, что он сам их любит, а библиоман — это тот, кто собирает книги потому, что их любят другие.

И всё-таки этот несомненно интереснейший мир библиофилов и библиоманов, с которыми нас знакомит автор, для меня чужой.
Они прекрасно знают предмет своей страсти – книги. Бумага, переплеты, оттиски, водяные знаки. Истории издательств, шрифты, иллюстрации, чернила. Голова кругом…
Они любят книги и знают о них всё, но они не читают книг. По большому счету, это так.
Владелец «шнелевского» четырнадцатитомника Федора Михайловича Достоевского, рассказав потрясающую историю, с этим изданием связанную, с грустью отмечает: «Достоевский – мой любимый писатель. А читать – я его не читал!» И он не одинок в этом.

Но истории библиофилов, книжников – букинистов – это не вся книга Рябова.
Другие её разделы посвящены ушедшей в прошлое эпохе – оттепель 60-х, 70-е и 80-е годы. Глазами мальчишки, потом юноши, потом мужчины. Советская богема – мастерские художников и творческие совещания с выездом в загородный пансионат. А рядом – жизнь тихих горьковских улочек.
Сладкая ностальгия, которой пронизана эта часть книги, у Рябова всё-таки имеет собственный запах старых кожаных переплетов и хрупких от времени страниц. Неповторимый аромат книги.
И даже последняя история, источающая сомнительное амбре забойного цеха городского мясокомбината с номенклатурно – коррупционным душком времен застоя, даже из этой истории торчит тисненый золотом корешок старинной книги.

Замки могут сравняться с землей, непобедимые некогда государства могут погибнуть.
Не дано ни королям, ни папам увековечить себя так, как это будет сделано в книге.
Однажды написанная, книга в благодарность дарует бессмертие своему автору: пока живет она, живет и он.
Ричард де Бери, английский библиофил

Все цитаты взяты из старой книги Виктора Кунина "Библиофилы и библиоманы" , которую я давно люблю и искренне советую соратникам по ЛайвЛибу.