3 Искусство с большой буквы Ы

Я принимаю существование литературы абсурда. Трудно не принимать, если ежедневно его проживаешь. Жизнь как трогательный абсурд - моя короткая формула осмысления действительности. Повторяю вновь и вновь свою мантру: я принимаю существование литературы абсурда. Она необходима. Она бывает единственно возможной и единственно правдивой в мире красивой упорядоченной трупной лжи.

Красивые упорядоченные слова взлетели мясной расчлененкой во взрывах Первой мировой. Какими словами можно было пересказать абсурд человекомясорубки?.. Зачем нужны слова, которые ничего не смогли сделать, чтобы это остановить?.. Абсурд - это нормальный способ передачи нашей действительности, это только зеркало.

Ты говоришь, говоришь, и это все, что ты можешь.

Межвоенная Франция, полная говорения... Франция, которая капитулировала перед Германией... Да, это спасло много жизней, но утолило ли чувство самоуважения?.. "Ты говоришь, говоришь, и это все, что ты можешь". Вот что можешь конкретно ты?.. Ничего. Ни прекратить войну, ни удержать жизнь своего самого близкого... Ты не можешь ничего! Так по крайней мере говори?.. А толку?!. Это все, что ты можешь... Под цензурой внешней и под самоцензурой говорить - это много или мало?.. Если красивые приличные слова, как зомби в ошметках плоти, чинно сидят в гостиной за чашкой чая (на самом деле чашечки полны паутины и дохлых мух), взорвать эту ложь искренним беспорядочным улюлюканьем дадаистов, сюрреалистов, улиповцев - может быть, это более почетно и честно?.. Я не знаю: я говорю, говорю - и это все, что я могу.

Я возношу литературу абсурда за отвагу и искренность... Но кто сказал, что я обязана получать от нее удовольствие?..

Никто не оспорит необходимость физических упражнений, физкультура, разминка или, более высоко, "литературная акробатика" могут даже вызвать определенное эстетическое удовольствие у зрителя (и я отмечаю отдельные эквилибристические словесные трюки, "пешеходов и пешеходиц" текста). Однако полные залы собираются на профессиональный танец. Физкультурой я могу назвать упражнения Кено, разминкой, словогимнастикой, "я могу так, и эдак, и еще вот так, на несогнутых ногах и гусиным шагом, кувыркаясь и с подвыподвертом". Но аплодировать я готова только художественному словесному танцу, где сложные комбинации физкультурных движений - лишь средство для передачи чувства, идеи, настроения. "Внутренняя объективность математики" пусть бы оставалась в математике, литература - поле субъективного. Очень меткое определение "Цех для экспериментального производства литературных форм", но цех наиболее далек от принципиально невозможной повторимости, от единичности (и спонтанности?) художественного изделия.

Больше всего тронула заключительная пьеса сборника, где мимоходом, с переменой мест слагаемых в жизни (а "сложение целых чисел возможно лишь в достаточно тихую погоду") усталых от пустословия, нелюбимых, неспособных любить, заигравшихся в чувства людей... так ничего и не меняется. (За кадром, за текстом осталась еще одна сценка - встреча нищего и нищей, которые пытаются и не могут поменять собственную жизнь, потому что не хватает энергии и импульса волевого усилия, чтобы преодолеть гравитацию привычки и вырваться за орбиту обреченности.) Переплетение будничности, иронии высокого, но наигранного стиля, рекурсия игры: переодевания, игра в обидки, чтобы ранить давно разлюбленного, вера в собственную игру, драма возвращения от одной игры к другой, или от игры в неигру будней... и форма именно пьесы, то есть игрового, постановочного жанра... наконец-то пробило мой панцирь отрицания.

Я хочу идеала - такой книги, где сольется мастерство с мыслью - "как сказать" с "что сказать". Форма без насыщенного содержания меня не цепляет. Паршивка Зази - мертва, она только манекен для отработки меткости метания словесных дротиков в языковом дартсе. Кому-то снится, что он мотылек, которому снится, что он император - но я хочу проснуться!

Я говорю, говорю - и это все, что я могу. Я вру, я хочу спать с литературой, я не хочу просыпаться в абсурдную реальность, мне нужен упорядоченный текст, чтобы хоть как-то прижиться в неупорядоченной вселенной, я хочу быть императором художественных снов или бессмертным мотыльком в красивом упорядоченном мире бриллиантовых рос...

...ба! - говорит Кено. - Вот еще один, которому хрен есть чем заняться на этом свете.

Па-беларуску...

Тутака...

Я прымаю існаванне літаратуры абсурду. Цяжка не прымаць, калі штодня яго пражываеш. Жыццё як кранальны абсурд - мая кароткая формула асэнсавання рэчаіснасці. Паўтараю зноў і зноў сваю мантру: я прымаю існаванне літаратуры абсурду. Яна неабходная. Яна бывае адзінамагчымай і адзінапраўдзівай у свеце прыгожай упарадкаванай трупнай хлусні.

Прыгожыя ўпарадкаваныя словы ўзляцелі мясной расчлянёнкай у выбухах Першай сусветнай. Якімі словамі можна было пераказаць абсурд чалавекамясарубкі?.. Навошта патрэбныя словы, якія нічога не змаглі зрабіць, каб гэта спыніць?.. Абсурд - гэта нармальны спосаб перадачы нашай рэчаіснасці, гэта толькі люстэрка.

Ты говоришь, говоришь, и это все, что ты можешь.

Міжваенная Францыя, поўная гаварэння... Францыя, якая капітулявала перад Нямеччынай... Так, гэта ўратавала багата жыццяў, але ці спатоліла пачуццё самапавагі?.. "Ты гаворыш, гаворыш, і гэта ўсё, што ты можаш". Вось што можаш канкрэтна ты?.. Нічога. Ні спыніць вайну, ні ўтрымаць жыццё свайго самага блізкага... Ты не можаш нічога! Дык прынамсі гавары?.. А сэнсу?!. Гэта ўсё, што ты можаш... Пад цэнзурай знешняй і пад самацэнзурай гаварыць - гэта многа ці мала?.. Калі прыгожыя прыстойныя словы, як зомбі ў ашмётках плоці, чынна сядзяць у гасцёўні за кубачкам гарбаты (насамрэч кубачкі поўныя павуціння і дохлых мух), узарваць гэтую хлусню праўдзівым беспарадкавым улюлюканнем дадаістаў, сюррэалістаў, уліпоўцаў - можа быць, гэта больш пачэсна і праўдзіва?.. Я не ведаю: я гавару, гавару - і гэта ўсё, што я магу.

Я ўсхваляю літаратуру абсурду за адвагу і шчырасць... Але хто сказаў, што я абавязаная атрымліваць ад яе асалоду?..

Ніхто не аспрэчыць неабходнасць фізычных практыкаванняў, фізкультура, размінка ці, больш высока, "літаратурная акрабатыка" могуць нават выклікаць пэўнае эстэтычнае задавальненне ў гледача (і я адзначаю асобныя эквілібрыстычныя слоўныя штукарствы, "пешаходаў і пешаходзіцаў" тэксту). Аднак поўныя залы збіраюцца на прафесійны танец. Фізкультурай я магу назваць практыкаванні Кено, размінкай, словагімнастыкай, "я магу так, і гэдак, і яшчэ вось так, на несагнутых нагах і гусіным крокам, куляючыся і з падвыпадвертам". Але пляскаць у ладкі я гатовая толькі мастацкаму слоўнаму танцу, дзе складаныя камбінацыі фізкультурных рухаў - толькі сродак для перадачы пачуцця, ідэі, настрою. "Внутренняя объективность математики" хай бы заставалася ў матэматыцы, літаратура - поле суб'ектыўнага. Трапнае азначэнне "Цех для экспериментального производства литературных форм", але цэх найбольш далёкі ад прынцыпова немагчымай паўтаральнасці, адзінкавасці (і спантаннасці?) мастацкіх вырабаў.

Больш за ўсё кранула заключная п'еса зборніка, дзе мімаходзь, з пераменай месцам складнікаў у жыцці (а "сложение целых чисел возможно лишь в достаточно тихую погоду") стомленых ад пустаслоўя, нелюбімых, няздатных любіць, загулялых у пачуцці людзей... так нічога і не мяняецца. (За кадрам, за тэкстам засталася яшчэ адна сцэнка - сустрэча жабрака і жабрачкі, якія спрабуюць і не могуць памяняць уласнае жыццё, бо не стае энэргіі і высілкавага імпульсу, каб пераадолець гравітацыю звычкі і разарваць наканаваную арбіту.)

Я хачу ідэалу - такой кнігі, дзе зліецца майстэрства з думкай - "як сказаць" з "што сказаць". Форма без насычанага зместу мяне не чапляе. Падшыванка Зазі - мёртвая, яна толькі манекен для адпрацоўкі трапнасці кідання слоўных дроцікаў у моўным дартсе. Камусьці сніцца, што ён мятлік, якому сніцца, што ён імператар - але я хачу прачнуцца!

Я гавару, гавару - і гэта ўсё, што я магу. Я хлушу, я хачу спаць з літаратурай, я не хачу прачынацца ў абсурдную рэальнасць, мне патрэбны ўпарадкаваны тэкст, каб хоць неяк прыжыцца ў неўпарадкаваным сусвеце, я хачу быць імператарам мастацкіх сноў або несмяротным мятлікам у прыгожым упарадкаваным свеце дыяментавых росаў...

...ба! - скажа Кено. - Вот еще один, которому хрен есть чем заняться на этом свете.