4.5 Три Зю

Двенадцатого августа 2017 года у меня на руках Генри Филдинг расстался с жизнью. По крайней мере, такое у меня было чувство, когда дочитала предсмертный «Дневник путешествия в Лиссабон». Доехал, был снесён с корабля на берег, поужинал, внёс последние исправления в «Дневник» — и умер. Интересный у составителей сборника образ мыслей: фразой, которую я цитирую в самом начале, открывается «Путешествие в загробный мир и прочее» — первое произведение в сборнике, задуманное автором в 1741 и опубликованное в 1743 году; «Дневник» был написан через 11 лет, за несколько месяцев до смерти в Лиссабоне, и автор прекрасно осознавал, как недолго ему осталось коптить небо, когда писал его строки. Я не смогла пересилить искушение и прочитала «Дневник» первым, чтобы потом прочувствовать, каким Филдингу виделся «Загробный мир» задолго до визита туда. Мне понравился такой порядок чтения, и хронологичность сборника я вменяю в вину излишне серьёзным составителям. Между «Загробьем» и «Завещанием», как я их называю, притулилось ещё одно «З» — «Забавники», точнее «История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса». Как и Филдинг в «Загробье» называл Адраама Адамса своим близким другом, так и я хотела бы сегодня объявить о нашей дружбе, надеюсь, навек нерушимой!
«Тремя Зю» я буду пользоваться и впредь — для своей краткости и вашего удобства. Итак, Филдинг расстался с жизнью, путешествие начинается.

«Завещание, или Золотая рыбка для нищего»

Я бы сказала, что это единственное произведение в сборнике, где Филдинг старался быть серьёзным (напрасно: его чувство юмора ничем не замаскировать). Дневник — это всегда нечто большее, чем путевые заметки, а в случае с Филдингом я бы сказала, что это оказался один из прообразов путеводителя — такого, каким мы его сегодня знаем, то есть с обязательным включением в текст:
— описания пути, встречающихся городов и земель, едален и ночлега, а также тонкостей выбранного способа передвижения (в нашем случае — морского путешествия);
— обещаний и описаний красивых видов;
— особенностей поведения той или иной категории людей, описания традиций той или иной группы общества;
— исторических справок, заметок и примечаний;
— ссылок на подходящие случаю художественные или исторические книги;
— обличения недостатков образа жизни, системы управления, законодательства;
— политических мыслей, мнений, рекомендаций;
— предостережений.
Сегодня на дворе уже далеко не 1754 год, да и до Англии мне как до Луны (хотя не факт, ведь на Луну хотя бы визы не нужны), поэтому сложно оценить, насколько велика была практическая польза от подобного путевого дневника. Но, во всяком случае, о личной выгоде Филдинга можно узнать доподлинно: в «завещании» он оговаривается, что цель произведения — не столько описание пути и обличение несовершенств существующего общества, сколько желание быть максимально полезным этому самому обществу, чтобы его жену и детей после его смерти какие-нибудь добрые друзья взяли на обеспечение; так оно и случилось впоследствии.
Сегодня на дворе уже далеко не 1754 год, но «завещание» Филдинга по-прежнему интересно читать (мне, во всяком случае, из-за того, что писатель знал о приближении смерти), хотя приходится продираться через нагромождения и навороты мыслей и медленно разжёвывать текст. Желание быть воспринятым всерьёз и попытка загадать желание в дневнике, будто он — золотая рыбка, то есть откровенное признание в своих помыслах, — это совсем не тот лёгкий, искристый Филдинг, с которым можно познакомиться в его романах и, тем более, пьесах. Поэтому скрепя сердце читайте и не судите строго. Перефразируя Горация, скажу: окончился путь, но не конец описанью.

«Загробье, или Как придумать заглавие, заманчивое для читателей во все времена?»

Говоря строго, в прошлом произведении мы оставляем Филдинга — благодетельного и суетного «старика», сатирика, мирового судью, общественного деятеля, не нажившего сколько-нибудь денег, чтобы обеспечить существование жены и детей после своей смерти, — умирать, и вот он, наконец, умирает, отправляется в Город Болезней, где в третьем по счёту доме живёт Водянка, от которой и изволил почить многоуважаемый сэр Генри, чтобы получить её благословение на путешествие по Загробному миру и чтобы показать себя там не менее благодетельным и суетным знатоком человеческих душ. Как кто-то выразился, в «Загробье» автор представляет на суд настоящую ярмарку тщеславия и множество интересных психологических этюдов. Этюды — да, это так, и этюды удачные, прелюбопытнейшие, претендующие на революцию в сознании читателя (то есть переворот его точки зрения). А вот на ярмарку тщеславия скорее попали Джозеф Эндрус и Абраам Адамс, о которых речь пойдёт позже.

Прежде всего в глаза, несомненно, бросается «неоконченность» текста и мифологизация его происхождения. В последнее время часто попадаются книги подобного толка, но в данном случае рассуждать о мистификации или литературной маске кажется неуместным. Хотя в XVIII веке экзальтированные личности могли принять этот текст за чистую монету, всё же Филдинг не скрывал своего авторства. К тому же, он столько раз по ходу текста в своём фирменном стиле ссылался на классическую и современную себе литературу, на современников и всем известные события, что не заподозрить в якобы неизвестном авторе Филдинга было бы попросту невозможно.
«Неоконченность» и мифологизация. Первое, мне кажется, было сделано для самооправдания в случае провала — всё же «Загробье» стало первым прозаическим опытом Филдинга, подвизавшегося ранее в драматургии, пусть и было закончено только после первого опыта Филдинга-романиста (то бишь после «Забавников»), — чтобы все недостатки можно было бы списать на обрывочность текста. Хитрый енот ход. Второе с такой точки зрения тоже выглядит как защитный механизм, хотя, по большему счёту, это часть литературного процесса, а не средство самообороны в рукопашном бою с критиками. Первое и второе вместе навевают мысли об изворотливости начинающего прозаика, но текст написан настолько увлекательно — даже по искушённым меркам XXI века он не устарел и интересен, — что остаётся только воздать автору должное («Филдинг — ты няшка, я тебя мимими!»).
Ещё страшно понравилось, что обо всех жизнях в тексте повествуется таким образом, что мысленно оцениваешь, каким будет вердикт Миноса перед вратами Элизиума. (У Филдинга Минос — это судья перед вратами рая, который выслушивает историю твоей жизни и решает, открыть перед тобой врата, или свергнуть в бездну за дальней калиточкой, или отправить на перерождение). Интересный эффект. Не то чтобы щепотка религии или морали в коктейле Просвещения, однако деформация восприятия и манипулирование чувствами читателя налицо. На VII главе первой книги я даже задумалась, а выдержала бы я сама суд Миноса, и есть ли у меня за душой поступки, которые открыли бы для меня врата Элизиума?.. О, Минос, есть ли в моей жизни что-то хорошее, о чём я могла бы рассказать тебе перед вратами Элизиума?.. Впрочем, это уже совсем другая история.
Так или иначе, я получила удовольствие от этой очаровательной потусторонней поездки и от знакомства с Анной Болейн — самым ярким персонажем «Загробья» (интереснее даже сударыни Модной Болезни, живущей в шикарных апартаментах в Городе Болезней, где была первая остановка рассказчика после его кончины). Всё же «Завещание» было слишком личным и скорбным ввиду приближающейся смерти автора, а здесь он искренне желал развлечь читателя, пусть для этого ему и пришлось воспользоваться приёмом «смерти автора». Ролан Барт, смею полагать, был им доволен.

«Забавники, или Дон Кихот к Адамсу, пепел к пеплу, прах к праху»

Точно не помню сюжета «Дон Кихота» , которому автор отдаёт должное в подзаголовке романа, но достаточно очевидно, что доктор Адамс — более удачлив, чем был его прототип, а вот Джозеф в меньшей мере Санчо Пансо, чем можно было бы ожидать. Адамс был более рыцарем и менее сумасшедшим, чем Дон Кихот. Пусть Сервантес и высмеивал рыцарские романы, однако Филдинг высмеивал отсутствие у современных людей чувства долга, чести, доброты и милосердия, точнее — их лицемерные попытки приписать себе эти качества. По Филдингу проявить себя самым добрым и милосердным образом в те времена мог скорее пастырь, чем рыцарь или джентльмен, поэтому так и получилось, что в дорогу у него отправились преподобный Абраам Адамс и целомудренный Джозеф Эндрус.
Злоключения Адамса не менее колоритны, чем злоключения Дон Кихота, однако если во втором случае мы смеялись над глупостью и наивностью самого героя, который не обладал трезвым взглядом на мир, то в первом случае эти черты героя были надёжно защищены его добротой и милосердием — всё хорошее, что философы и психологи (которые, правда, появились на свет много позже, чем Филдинг написал свой роман) сумели понять и приписать Дон Кихоту, наконец-то обрело плоть — плоть доктора Абраама Адамса. Плоть к плоти, прах к праху, как говорится. Или покойников другими словами на тот свет провожают? Так или иначе, одно у этих двоих точно общее: желание помочь ближнему в беде. И Адамс однозначно был в этом отношении намного удачливее, хотя окружающие и воспринимали их одинаково ненормальными.

Оставим Печального Рыцаря в покое и обернёмся к роману. Общее впечатление — это не роман, а сплошная сатира, оттого происходящее не воспринимается реалистичным. Описанные явления и характеры, быть может, встречаются до сих пор, но для меня сатира Филдинга оказалась не тем, что заставляет поверить в их правдоподобие. Поэтому даже полюбившийся мне доктор Адамс со всем его очарованием и ненаигранной наивностью не выглядит как живой человек. Да, когда в начале автор анонсировал, что Адамс всегда верит людям, что ему и в голову не придёт, будто его могут обманывать, я сперва удивилась, как это возможно — ведь рано или поздно он должен был бы перестать доверять людям. А потом разобралась в сатирической подоплёке происходящего и перестала удивляться чему бы то ни было.
Боюсь, самым убедительным в итоге оказались описания плохих поступков и жестоких злодеяний, зато самым интересным — философствования по поводу литературы, в этом предмете Филдинг был хорошо подкован и показался мне талантливым учителем. Во всяком случае, я воспринимала многие его слова на эту тему как уроки и старалась покрепче затвердить материал. К тому же, под конец скитания героев приобрели осмысленную форму, и многие детали из их путешествия прояснили прошлое, настоящее и будущее: кто кому родственник, кто на ком женится и кому на какие шиши дальше жить.

В целом «Забавники» мне понравились (хотя куда меньше «Загробья»). Откровенно признаюсь: я бы даже хотела завести такого друга как доктор Абраам Адамс, пусть даже он был бы сугубо воображаемым. Хороший воображаемый друг способен помочь больше, чем реальный, но плохой человек, которого мы воображаем своим другом. Способен помочь, сберечь душевное равновесие, наставить на путь истинный и сделать возвращение в Элизиум триумфальным! Минос, моя история ещё не закончилась, но, надеюсь, мне будет чем тебя удивить.

Недавно был день, а теперь уже ночь,
И не надо пытаться мне чем-то помочь.
♪ «Элизиум — Я иду домой»