5 Он весь - дитя любви и света, он весь - свободы торжество

Однажды, разговаривая на университетской вечеринке с одним профессором, Вера Набокова обмолвилась о творческой работе своего мужа, на что профессор, наивно и восхищённо ответил : "о, да, Набоков замечательный энтомолог!" ( большие, удивлённые, грустные глаза Веры...)
Подобный грустный взгляд у меня возникает каждый раз, когда я слышу о гениальном поэте Перси Шелли, лишь как о муже Мэри Шелли, или когда при имени "Шелли", вспоминают о Мэри...

У Гёте есть удивительная мысль о старонемецком, готическом зодчестве, как о цветении человеческого духа, устремлённого ввысь. Тот, кто увидит это цветение, тот ахнет, прозрев тайную связь между застывшем музыкой камнем - Кёльнским собором, похожим, кстати, на звуковую, или сердечную кардиограмму на высшем, парном сердцебиении человеческого духа, - и потайной жизнью растений.
В поэзии Шелли почти нет архитектурной рельефности образов, но есть удивительная готическая устремлённость души к небу и мистицизм ажурной пены рельефности мысли, которыми так славятся готические соборы.
Стихи Шелли похожи на витражи, на цветение неба, облаков, на те самые лилово-синие витражи, что сладко покачиваются переливами света на каменных стеблях соборов, роняя в небо со своих прозрачных, дымных лепестков, живую, голубую росу голубей.
В эти цветущие витражи льётся мистический, тихий свет, делая самый камень, материю, жизнь - воздушными и лёгкими.
В поэзии Шелли, как и в готике - сами камни молятся, молятся солнце, цветы... кому молятся? Богу, красоте, любви?

Джон Уотерхаус - Миранда и буря

Дальше...

Однажды Мэри попросила друга Шелли найти в лесу её мужа, куда он ушёл творить.
Он вошёл в бархатный сумрак вечернего леса, словно в живой собор, овеянный пилястрами сосновых веток, ажурным дымом паутинок, над которыми, словно горгульи, дремали совы и летучие мыши.. с листвы, росою неба, капали прозрачные звёзды... Это был храм Шелли, в котором он работал, молился. На "полу" были разбросаны томики Китса, Данте, Шекспира.. листки с обрывками не то стихов, не то языческих молитв. Этот нежный беспорядок "кабинета" Шелли, не смутил его друга. Увидев Шелли, погружённого в мистический экстаз вдохновения, его друг не решился его окликнуть, и потому, робко переминался у дубовой "двери", робко стуча в неё. Шелли пришёл в себя, посмотрел на своего друга сквозь прозрачную "дверь", и сказал : да-да, войдите...

В подобном храме уединения, природы, на эдаком поэтическом пленэре, Шелли и творил, разговаривая с ветром, солнцем и милыми его сердцу зверями, улыбаясь на воронов и сорок, кроткими монашками перелетающих с одного тенистого клироса, на другой.
В каком-то смысле, самое тело Шелли желал претворить в живой храм с голубыми витражами цветущих в небо глаз, сквозь который лился бы вечный свет мира.
Иногда кажется, что Шелли видит мир во всей его первозданной девственности только что сотворённого мира, ещё не остывшего, нежного, полупрозрачного - в творении которого, словно некий дух, он продолжает участвовать, - сквозь голубые волны неба, листвы которого, просвечивают ангелы и бог, ещё не оставивший этот мир, отдалившись от него, и взором творца, художника, смотрящего на него со стороны.
В стихах Шелли нежно ощутимо это светлое, тёплое слияние бога и мира, любви и стихии, бога и дьявола, когда он был ярчайшей звездой на небе бога.
В инфернальном пантеизме Шелли есть тот утраченный нами взгляд на мир, которым Адам мог смотреть на небо, первые звёзды, нежнейшую весну листвы, и на бога, говорящего с ним, словно в русской сказке, с этих звёзд. из этой листвы...
Но вместе с тем, в этом взгляде на мир есть нечто бесконечно грустное, ибо одинокая душа грустит и томится о женщине, о чистой красоте : о Еве, порой оглядываясь на дышащий, зловещий сумрак пробуждающегося "человечества". У Шелли нет ужасного в природе, он любит всё живое, отверженное, от пауков и змей, до Медузы Горгоны, словно Эдгар По и Бодлер, понимая поэзию ужасного, зная тайну мрака, в котором некого боятся, кроме "людского".
В поэзии Шелли это томление изумительно тем, что женщина, "гений чистой красоты", ещё едины, женщина, и мировая красота, душа мира - составляют мучительное и сладкое целое : это извечная тоска мужчины, Адама, сходящего Орфеем в нежный ад своей любви к женщине и природе.
Женщина - ещё слита с миром. Её красота и тело - лишь краешек от её подлинной красоты и бездны, томящейся в природе, искусстве, и потому поэт, этот Адам от искусства, в каком-то звонком спиритизме касаний, ласкает природу, цветы и звёзды - синей лаской взора, - так, как душа желает ласкать женщину : чисто и светло, порой окуная голову в ажурную, голубую пену платья своей любимой, своей Мэри - счастливое эхо вторит : море! - - забывая возле ласковых волн, колен своей Мэри о злом и безумном мире людей.

Вы верите в бога и рай? Если да, тогда в стихах Шелли вы увидите витражное цветение материи, светлые истоки райских чувств. Если же вы не верите в бога, но желаете одним глазком взглянуть на рай, подсмотрев нежный сон природы, то словно в магическом кристалле стиха, с мерцающими гранями рифм, вы увидите Боттичеллиевы пейзажи рая, рождение красоты и любви, выходящих на бледный берег ваших ладоней из тёмной, сверкающей ряби строчек стихов.
Весна Боттичелли, рождение Венеры Боттичелли - вот эмблема нежности стихов Перси Шелли. Это тихая, задумчивая нежность прерафаэлитов : Россетти, Уотерхауса.. Это поиск идеальной красоты и любви, это любовь - как вечный бунт.
Весна поэзии Шелли - это вечная радость, но всякая радость выше обыкновенной - как сказал бы де Квинси, - настраивает душу не на тон allegro ( весёлый), а на peneroso (задумчиво-грустный).
Изумительный янтарь листвы осенних островков в вечной поэзии Шелли, с его нежной рефлексией а-ля Андрей Болконский, только с тем отличием, что высокое, голубое небо Болконского - это вечное небо в поэзии Шелли, и душа поэта, простёртая в цветах, смотрит в это небо, падает в него, любуется на то, как нежно невесомятся и цветут облака, деревья, звёзды...
Вот мы открыли томик стихов Шелли, а из светлого, зажжённого окна страницы, словно бы слышится шёпот мечты Наташи Ростовой : это говорят, мечтают звёзды, цветы, вся милая нам природа.
Вы когда-нибудь подслушивали мечты природы? Подсматривали её юные сны?
Когда у Мэри и Шелли умер их маленький сын Вильям, Шелли посвятил ему удивительные стихи, в которых, словно приподняв покровы Майи, он приоткрыл тайну смерти, грустно проследив за душою ребёнка, шедшего среди цветов и звёзд, похожих на цветы, слушающего орфейный голос своего отца...
Шелли подсмотрел сон жизни, сон природы, проводив душу ребёнка до цели, до рая жизни..

Вильям Шелли ( 1819 г. погребён рядом с могилой поэта Джона Китса. Шелли на похоронах, глядя на нежное небо Рима и сверкающую роскошь цветов вокруг, обмолвился о том, как здесь прекрасно и тихо, и что можно было бы полюбить смерть при мысли, что будешь похоронен в таком очаровательном месте. Через три года это пророчество сбудется : Шелли утонет во время бури на своём корабле Ариэль, так и не доплыв до своей Мэри)

Но мало кто знает, что маленький цикл стихов о Вильяме, при всей своей трагической нежности простоты, сравнимой с синими туманами пейзажей на картинах Пьетро Перуджино , не так прост.

След маленьких ног на песке,
Близ чужой и пустынной волны,
Свет раковин в детской руке,
Вы на миг были сердцу даны,
Взор невинных и любящих глаз
Был минутной усладой для нас.

На самом деле, в этих стихах мучительно перекликаются три души, три звезды : Мэри, Вильям и Фанни, несчастная сестра Мэри, эта золушка, в холодном доме Годвин, из которого Шелли совершил побег с юной Мэри в бурю на корабле.
Фанни была безответно влюблена в Шелли, и вскоре после их побега покончила с собой, выпив настойку опия.

В дневнике у матери Мэри, писательницы Мэри Уолстонкрафт, - а эту великую женщину и феминистку, Шелли, сам борец за права женщин, очень ценил, - упоминается о бегстве на корабле в её юности, о "следах на песке" маленьких ножек Фанни.
Шелли всю свою жизнь мучился этой трагической смертью Фанни ( Сомерсет Моэм потом обыграет эту смерть в "Бремя страстей человеческих" в смерти Фани, но там и в главном герое будут переливаться образы Шелли, Байрона и Китса), и когда он писал стих о Вильяме со "следами ног на песке", он думал и о Фанни - палимпсест страдания воспоминаний.
"Фанни умерла, как умирают цветы - тихо, без упрёка," глядя на небо окна ( так писал о Фанни Бальмонт, этот гениальный переводчик Шелли, в какой-то загадочной аллитерации судьбы - не говоря уже о фамилии, - участвующий в жизни стихов Шелли так же, как в жизни Шелли участвовал Байрон : так же как и Байрон, Бальмон имел страсть к языкам, мрачную страстность души и нежный свет сердца... и даже демонически хромал, как и Байрон, ибо пал не с неба - как Байрон, - но выбросился в голубое небо окна.)
Со временем, Шелли стали мучить невралгические боли, и он стал спасаться опием, бессознательно, гомеопатически умирая и воссоединяясь в своих грёзах с Фанни, уносясь с ней в творческие миражи.

Завершить "рецензию" хотелось бы одним символическим эпизодом из жизни Шелли.
В один из воскресных и солнечных итальянских дней, Мэри пригласила к себе в гости знакомых англичанок.
Шелли почему-то запаздывал, и потому сели за стол без него.
Из окна лился синий, ласковый свет, журчала весёлая речь женщин, похожих на нимф возле ручья... Вдруг, одна из женщин воскликнула : "боже мой!".
Все повернули головы по направлению её взгляда, и увидели, как совершенно обнажённый Шелли, робко передвигается, словно белый луч, прячущийся за "шторкой" платья служанки.
- Перси - прошептала Мэри, - как ты... как вы осмелились? ( сдержанная улыбка глаз Мэри)
Ах, лучше бы она ничего не говорила! В следующий миг, наш простодушный "луч", желая оправдаться, покинул своё прикрытие в виде служанки, и подошёл с протянутыми перед собой руками к столу. Женщины в ужасе закрыли лица руками..
Шелли только что вернулся с берега моря, в его солнечных волосах виднелись зелёные змейки водорослей... кто-то из женщин, сквозь шальную щёлочку между пальцами, втайне продолжал любоваться на этого гения, похожего на древнего морского бога.
Это эдемическое обнажение поэзии Шелли - его основная черта. Кто осмелится сделать ему замечание, к тому он подойдёт во всём обнажении своей красоты и огненной мысли, опаляющей "одежды", ниспровергающей бога и мораль, ибо жизнь и любовь, для Шелли и есть мораль и бог.

Джон Уотерхаус - Гилас и нимфы.